В связи с подготовкой подписания окончательного мирного договора в Париже летом 1783 г. вновь встал вопрос о русско-австрийском посредничестве. На этот раз речь шла о чисто формальной стороне дела - будут ли под текстом договора стоять подписи русского и австрийского представителей. Этот процедурный момент имел тем не менее существенное значение для Соединенных Штатов, поскольку из акта подписания договора Россией и Австрией вытекало официальное признание независимости нового государства правительствами обеих держав. Понятно поэтому, что, когда министр иностранных дел Франции Верженн спросил американских уполномоченных, не хотят ли США подписать окончательный мирный договор при посредничестве петербургского и венского дворов, они не замедлили ответить согласием 31. С другой стороны британский представитель Д. Хартли решительно отклонил это предложение.
Российский посланник в Париже И. С. Барятинский сообщал по этому поводу в С.-Петербург 13 (24) августа 1783 г.: "Вчерашний день съехался я с Франклином; он всегда со мною обращается с довольной доверенностью. Между разговорами сделал я ему персонально от себя приветствие по поводу учиненного {90} от Адамса отзыва о намерении их пригласить нас и графа Мерсия к подписанию трактата с Англией... Франклин ко мне отозвался: мы, конечно, за особенную честь всегда поставлять бы себе стали, что начало нашей независимости утвердилось, и мы все силы к тому с нашей стороны и употребляем, но мы еще в том не уверены, можем ли иметь честь, ибо г-н Гартлей, комиссар аглинский, с которым мы теперь по сему делу трактуем, в том нам упорствует, отзываясь, что Англии нет нужды ни в какой медиации"32.
В переговорах, которые Франклин и Адамс вели с Хартли и Верженном, французский министр, хотя и делал вид "строго нейтральной стороны", на деле же был против принятия посредничества, и вопрос в конце концов был оставлен. Для американских представителей не составляло секрета, что эта оппозиция проистекала из стремления Англии и Франции предотвратить укрепление международных позиций США. "Подписание договора двумя императорскими дворами (речь идет о петербургском и венском дворах. - Н. Б.), - писал Дж. Адамс, произвело бы глубокое и важное впечатление в нашу пользу на добрую половину Европы, как друзей этих дворов, и на другую половину, как их врагов... Из всех бесед, которые имел с графом Мерси и г-ном Морковым, очевидно, что оба двора желали и их посланники были, конечно, честолюбивы подписать наш договор. Они и их государи хотели, чтобы их имена могли бы прочитать в Америке и чтобы их уважали там, как своих друзей"33.
В результате русские уполномоченные Барятинский и Морков подписали только мирные договоры с Англией, Францией и Испанией 34. На окончательном мирном договоре между Великобританией и США, заключенном в Париже 3 сентября 1783 г., их подписи отсутствовали. Уже после официального подписания договора Франклин "приватно" передал его текст русским уполномоченным, которые почли "за долг" представить этот документ Екатерине II 35. В связи с окончанием войны в Америке Франклин также переслал Барятинскому для передачи Екатерине II "книгу-конституцию * Соединенных Американских Про-{91}винций и медаль **, выбитую на их независимость"36.
В свое время Д. А. Голицын получил строгое предписание воздерживаться от официального признания Дж. Адамса как американского посланника в Голландии. Когда же в июне 1784 г. Адамс сделал русскому посланнику в Гааге С. А. Колычеву, как и друим иностранным дипломатам, сообщение о признании независимости США и подписании окончательного мирного договора, российский дипломат не уклонился от ответного визита 37. Наконец, само правительство Екатерины II дало официальное указание русским дипломатам руководствоваться в отношениях с представителями США общепринятыми нормами, которым следуют другие беспристрастные державы, "тем паче, что по признанию независимости областей Американских со стороны самой Англии ничто не препятствует уже поступать с ними как и с другими республиками"38. По сути дела, это означало фактическое признание Соединенных Штатов Америки. {92}
ГЛАВА VI
РУССКАЯ ОБЩЕСТВЕННОСТЬ
И АМЕРИКАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
XVIII В.
Война США за независимость, по образному выражению К. Маркса, "прозвучала набатным колоколом для европейской буржуазии..." Именно в Америке, в ходе войны за независимость, возникла "идея единой великой демократической республики... и был дан первый толчок европейской революции XVIII века..."1. В свое время профессор Роберт Палмер, по существу, исключил Российскую империю из региона "западной цивилизации"2. Конечно, Россия второй половины XVIII в. - это не предреволюционная Франция, не развитая в промышленном отношении Англия и не буржуазная Голландия (Республика Соединенных Провинций). Капиталистический уклад в России только начал развиваться, и "третьего сословия", как такового, в стране еще не существовало. Поэтому говорить о прямом и непосредственном влиянии войны США за независимость на революционное движение в России было бы явным преувеличением. Вместе с тем было бы ошибочным полагать, что развитие России шло каким-то совершенно исключительным, особым путем, вне столбовой дороги мирового прогресса, что Россия вообще не входила в регион "западной цивилизации" и т. д. В силу ряда объективных причин и благоприятных обстоятельств ход американской войны за независимость 1775-1783 гг. мог получить в русской печати если не более полное, то во всяком случае гораздо более правдивое и беспристрастное отражение, чем впоследствии события Великой французской революции 1789-1799 гг. 3 Следует учитывать при этом и резкое отличие общей позиции царского правительства в отношении США {93} в 1775-1783 гг. и революционной Франции в 1789-1799 гг., и особенности внутреннего развития России в соответствующие годы, и, наконец, своеобразие методов управления, применявшихся самой императрицей Екатериной II в различные периоды ее царствования.
В принципе, конечно, война США за независимость и революция во Франции XVIII в., как однотипные явления, должны были вызвать резко отрицательную реакцию правящих классов как России, так и других феодально-абсолютистских госудрств Европы. На практике же события в Америке затрагивали интересы прежде всего Англии, происходили где-то далеко, за океаном, и, казалось, не представляли сколько-нибудь реальной угрозы существующему строю. Напротив, грозные события 1789-1799 гг. во Франции (не говоря о том, что по своему характеру они были гораздо радикальнее американских) происходили не где-то на краю света, а в центре Европы и создавали в глазах европейских монархов непосредственную угрозу существующему порядку.
Для понимания причин более или менее объективной оценки событий Американской революции в русской печати следует учитывать и сохранение в 70-80-е годы XVIII в. некоторых остатков "либерализма" Екатерины II, "маскировавших" уродливые формы крепостного строя в России. Оказывая покровительство европейским просветителям, Екатерина II, надеялась укрепить свое положение внутри страны и повысить свой международный престиж. Переписка с крупнейшими философами использовалась русской императрицей для распространения выгодных для нее сведений и укрепления своего авторитета в европейском общественном мнении. И хотя с "законодательными проказами", как их называла сама Екатерина, после восстания Пугачева было покончено, связи с европейскими просветителями продолжались и далее. "Умов и моды властелин" Вольтер регулярно переписывался с императрицей вплоть до своей смерти в 1778 г. Еще более оживленной и длительной (до 1796 г.) была переписка Екатерины II с французским критиком бароном Мельхиором Гриммом, принадлежавшим к кругу энциклопедистов. Гримм был не только постоянным корреспондентом, но по существу доверенным лицом и агентом Екатерины II за границей, с которым императрица советовалась {94} по самым различным вопросам и которому, кроме того, оказывала материальную поддержку 4.
От "просвещенной" императрицы не отставали и представители высшей аристократии. Екатерина II звала в С.-Петербург Дидро и Д'Аламбера; Г. Орлов и К. Разумовский приглашали к себе философа-изгнанника Руссо. Царица зачитывалась "Духом законов" Монтескье, граф И. С. Потемкин переводил Руссо, княгиня Е. Р. Дашкова печатала в журнале "Невинные упражнения" отрывки из книги Гельвеция "Об уме". Находясь в Париже, княгиня не прочь была познакомиться с Б. Франклином, позавтракать у аббата Рейналя, вечером принять у себя "целое общество", включая Дидро 5. Наконец, критически настроенный в отношении двора Екатерины II князь М. М. Щербатов 6 (и это особенно важно) прямо заявил французскому поверенному в делах России, что он является республиканцем и решительным сторонником независимости Америки 7. Просветительные "проказы" Екатерины II не следует, разумеется, слишком преувеличивать. Увлечение западным просвещением оказалось в конечном итоге показным и поверхностным: когда дело касалось России, позиция императрицы круто менялась. С горькой иронией Александр Сергеевич Пушкин позднее заметил по этому поводу: "Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространявший первые лучи его, перешел из рук Шешковского в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княжнин умер под розгами, и Фонвизин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если бы не чрезвычайная его известность"8.
