Вошла Глаша: черноволосая двадцатидвухлетняя девушка в льняном домотканом платье перевязанном под грудью широкою синею лентой.

- Софья Николаевна, - сказала она, - пришел мальчик Сережа, веселит нас на кухне и поет нам свои песни.

Софья молчала и Попрыщин понял что она поражена происшедшим и еще не может говорить, не может сразу придти в себя.

Софья стояла сосредоточенная, серьезная, строгая, и лишь изредка делала легкие недовольные движения головой. Попрыщин понял что в эту минуту она его терпит только потому что до этого у них были доверчивые отношения.

Она сказала:

- Приведи Сережу.

Если бы не вошла прислуга и не привела Сережу неизвестно чем и как закончился бы их разговор. В зал входил мальчик Сережа. "Слава Богу. Хорошо что пришла Глаша, - подумал Попрыщин, - Слава Богу."

Софья спросила Сережу:

- Ты откуда?

- С Хомутов. Мы с дядей Митяней по всем ярмонкам поем.

- А где дядя Митяня?

- На дворе водку пьет.

- Угостили? - спросил Попрыщин.

- Знамо, угостили. Он на балалайке играет и кренделями танцует.

- А ты кренделями умеешь?

- Я кренделями не умею. Кроме дяди Митяни кренделями танцевать никто не умеет.

- Что ты умеешь?

- Я песни пою.

- Какую ты поешь песню?

Сережа подбоченился, притопнул ногой, встряхнул головой как он это делал всякий раз раз как выступал перед публикой, и запел:

- Я любила и люблю солдатика военного

Никогда не изменю свово словечка верного!

Распевая он приплясывал и разводил руки.

- Эх, как хотел бы я стать актером, вольной птицей! - сказал Попрыщин, - Я в театр попал впервые на ярмарке. В балагане. Играли русского дурака Филатку. Очень смеялся. И в каких театрах я потом не был не пришлось мне еще раз так сильно смеяться.

Софья подошла к мальчику, присела перед ним, погладила его по голове и спросила:

- Тебе нравится такая жизнь?

- Знамо, нравится. Мы с дядей Митяней вольные птицы. Куда хотим, туда ходим. Хотим поем, хотим чай пьем.

- Ты маленький. Не трудно тебе ходить?

- Нет.

- А зимой?

- А зимой мы у Хомутах. На масленицу или в воскресенье мы на базарах, на свадьбах поем.

- Глаша, дай Сереже пятак, - сказала Софья.

- Нет вы меня еще отведите на кухню, там ваша кухарка сегодня сахар варит. Я хочу сахарных шкварок. Они по краям противня бывают.

- Да? Пойдем на кухню.

Софья взяла Сережу за руку и вышла. Попрыщин остался один.

Он возвращался домой в смятении. "Так все хорошо начиналось, и вот!.. и вот!.. Как же так могло получиться?.. Как я мог совершить такую оплошность?..."

Он вспомнил ставшее строгим, серьезным, недоступным лицо Софьи, и оно оставалось таким все время пока она разговаривала с Сережей.

"Что-то теперь будет? - думал Попрыщин - Смогу ли я теперь ее видеть?"

- Попрыщин злобный!

- Он хороший.

Николай Михайлович большими шагами измерял комнату подворачивая ступни. Этот разговор раздражал его и казался ему мелок. Ему было неприятно что из-за такой ерунды приходится разговаривать с дочерью. Как она этого не понимает? Попрыщин ей не ровня и ей незачем с ним разговаривать

- Ну скажи мне пожалуйста, о чем тебе с ним разговаривать? Он ни на что ни годный мелкая пиявка! Ты с ним связалась как твоя мать с подпоручиком. Что у тебя общего может быть с Попрыщиным? Посмотри: кто ты и кто он!

- Мне с Попрыщиным весело. Я хочу общаться с тем с кем мне интересно.

- Если бы наша квартира не выходила прямо в присутствие ты бы с ним не разговаривала и тут не бегала. И Попрыщина здесь бы не было. Лучше бы ты, Софья, полюбезничала с генералом, камер юнкером или с полковником Бородиным. Он часто у нас бывает. У нас чай много знакомых и тебе есть с кем полюбезничать. Если тебе, положим, скучно и тебе хочется поговорить, поговори с кем-нибудь другим, а не с Попрыщиным. Например поговори о чем нибудь с нашим чиновником коллежским асессором Шумякиным. Он человек положительный, семейный, серьезный.

- О чем я буду с ним разговаривать?

- О состоянии шоссейных дорог губернии, например.

- О, господи! Папаша!..

- Я это к тому что Попрыщин тебе не пара. О чем тебе с ним разговаривать?..

- Мне просто с ним интересно.

- Ну ежели только просто интересно..

Николай Михайлович прохаживался по комнате. Он подходил к креслу с подушкой, разворачивался и опять уходил в дальний угол комнаты. Софья, хорошо знакомая с его манерой ждала когда он закончит разговор.

- Софья, что это ты грызешь?

- Сахарные шкварки. Сегодня наша кухарка Пелагея варила сахар.

- Дай кусочек.

Софья протянула отцу молочно-коричневый кусок сахара и, улыбнувшись, ушла.

Губернатор грызя сахарные шкварки все так же расхаживал по комнате. Глубокая мысль пришла ему в голову.

- Позвать сюда Пелагею! - крикнул он.

Вошла Пелагея. Она встала в дверях опустив большие белые руки на передник.

- Принеси мне сахарных шкварок.

- Ну уж нет.

- Почему нет?

- Ну уж нет, Николай Михайлович! Мои дети целый год ждут этих шкварок, это для них праздник!

Губернатор размышлял, бродя по комнате.

- Ничего не осталось?

- Сегодня Сережа с вашей Софьей прибегали, много шкварок погрызли.

- Да?

- Да уж.

Губернатор продолжал ходить.

- Совсем ничего не осталось?..

- Ни одного кусочка.

- Да?..

- Да.

- Так значит ничего ни осталось?..

- Нет.

- Ну ладно. Иди.

Пошел месяц. Софья не разговаривала с Попрыщиным и не хотела его видеть.

Когда Попрыщин попытался с ней заговорить она быстро ответила:

- Нет! Нет! - было ясно что она не хочет с ним разговаривать. И было неизвестно как долго она не будет с ним разговаривать, и может быть не будет с ним разговаривать уже никогда.

Арсений Арсеньевич тяжело переживал ее отвращение и не знал как преодолеть его. Сколько он не размышлял и как не кидался в разные стороны в своих чувствах - ничего не приходило на ум.

Как часто раньше зимними вечерами он подходил к ее дому и мечтал о ней, и думал о ней: что вот сейчас за этими стеклами Софья спит положив голову на белую подушку, - рядом, совсем недалеко от него. И чувство радости и тихого удовлетворения охватывало все его существо как в те редкие минуты когда он стоял в церкви и знал что соединяется в своих чувствах c Богом и с лучшими людьми которые есть на земле. Какой веселой девочкой она становилась как разыграется! Как кошечка. Какая резвость и нежность в ней проявлялась, как сверкали ее глазки! Как ему хотелось защитить ее от всех бед и какие мужественные силы он чувствовал в себе в эти минуты. И какие надежды тогда пробуждались.. Как хотелось заботиться о ней и возиться с нею. Это было самое главное в жизни, и это всегда было недостижимо.

Когда Попрыщин думал о том что она может принадлежать другому человеку, быть чьей-то собственностью, что кто то другой будет целовать ее глаза, каждый день видеть ее, каждую минуту когда захочет, и жить с ней, а главное что каждая часть ее существа, каждая точка на ее лице и каждый ее волосок будут принадлежать кому-то другому, чужому, о, как это казалось страшно и невозможно. Когда он думал что ее черная тонкая бровь, вот когда смотришь на ее лицо и голову чуть-чуть сбоку, и ее маленькая чуть заметная родинка видная рядом справа будут принадлежать другому человеку, о, как ему становилось страшно, больно. Казалось что потерять ее, все это, было самое страшное и тяжелое что может случится в жизни. "Я не могу жить без нее!" - чуть слышно бормотал он бредя по холодной дождливой вечерней улице. И хотя Софья казалось ему идеальной, исключительной девочкой, но смотрел он при этом на нее всегда так как смотрит крестьянин на свою корову, которая нужна ему для того чтобы она давала молока и рожала телят. Да, вот так прежде всего смотрел Попрыщин на Софью которая нужна была ему как нужна крестьянину в доме корова: для тепла, для семьи, для рождения детей.