— Стивен! — упрекнула она и уже совсем другим, медовым голоском пропела: — Это место называется «Институт жизни». Специализированная больница для людей, которым трудно контролировать свои чувства, и они нуждаются в помощи.

Значит, вот куда исчезает мать!

Роуз не слишком удивилась — всякому было ясно, что мама нуждалась в помощи. Но где она сейчас? Отправилась туда?!

Она снова взглянула на часы. Пять минут седьмого. Подняла трубку, но в офисе отца никто не ответил.

Роуз встала и вышла в гостиную. Мэгги сидела на диване и смотрела в окно. Роуз устроилась рядом.

— Это я виновата? — прошептала Мэгги.

— Что?

— Это из-за меня мама уехала? Разозлилась, что я подралась в школе?

— Нет-нет, что ты? Ты ни при чем. И она не ушла. Может, она расстроилась или сбилась с дороги, а может, машина сломалась. Мало ли что могло случиться?

Проговаривая слова утешения, Роуз сунула руку в карман и судорожно теребила холодное золотое кольцо.

— Не волнуйся, — повторила она.

— Я боюсь, — прошептала Мэгги.

— Знаю, — кивнула Роуз. — Я тоже.

Они сидели на диване, бок о бок, и смотрели, как медленно садится солнце.

В начале восьмого к дому подъехала машина Майкла Феллера. Сестры бросились к двери.

— Папа, папа! — захлебывалась Мэгги, обхватывая отцовские ноги. — Мамы нет дома! Она уехала. И не вернулась!

Майкл посмотрел на старшую дочь:

— Роуз? Что происходит?

— Мы вернулись из школы рано… сегодня учителя на курсах… я еще на прошлой неделе сказала маме…

— Она не оставила записку? — Отец метнулся на кухню так быстро, что Роуз и Мэгги не поспевали за ним.

— Нет, — откликнулась Роуз.

— Где она? — спросила Мэгги. — Ты знаешь?

Отец покачал головой и потянулся к красной адресной книге.

— Не волнуйтесь. Уверен, все скоро объяснится.

В полночь Роуз заставила Мэгги съесть немного запеканки из тунца с лапшой и попыталась уговорить отца поужинать, но он только отмахнулся, сидя у телефона и набирая номер за номером. В десять, заметив, что дети не спят, он велел надевать ночные рубашки и идти спать, забыв отправить их умыться и почистить зубы.

— Идите в постель, — устало обронил он. Последние два часа девочки лежали в кровати Роуз, прижавшись друг к другу и глядя в темноту широко открытыми глазами. Роуз успела рассказать сестре сказки про Золушку и Красную Шапочку и еще одну — о принцессе и волшебных туфельках, которые все танцевали, танцевали и танцевали.

В дверь позвонили. Роуз и Мэгги одновременно сели и переглянулись.

— Нужно открыть, — прошептала Мэгги.

— Это, наверное, она, — сказала Роуз.

Держась за руки, они босиком сбежали вниз. Но отец успел их опередить, и Роуз с первого взгляда поняла: случилось что-то страшное. Мир рухнул и больше уже никогда не станет прежним.

На пороге стоял высокий мужчина в зеленом мундире и широкополой коричневой шляпе.

— Мистер Феллер? Скажите, Кэролайн Феллер здесь живет?

Отец с трудом сглотнул, прежде чем кивнуть. С полей шляпы высокого незнакомца падали на пол капли воды.

— Боюсь, у меня плохие новости, сэр, — начал он.

— Вы нашли нашу маму? — едва слышно спросила Мэгги. Полицейский печально смотрел на них. Кожаный ремень скрипнул, когда мужчина поднял руку, чтобы положить ее на плечо их отца. Дождевые капли брызнули на босые ноги девочек.

— Думаю, нам стоит поговорить с глазу на глаз, сэр, — обратился полицейский к отцу, и Майкл Феллер, сгорбившись, с искаженным лицом, увел его.

А потом…

Потом отец вышел. Его лицо было спокойным и почему-то заставило Роуз вспомнить Стонхендж, который она видела на картинках в книжках. Потом была «автомобильная авария» и поспешные сборы. Они оставили свой дом в Коннектикуте, школу, друзей, знакомую улицу. Отец распихал вещи матери по коробкам и отправил в благотворительный фонд. Все трое уселись в фургон и покатили в Нью-Джерси.

«Начнем сначала» — так сказал отец. Словно и впрямь можно было это сделать. Как будто прошлое можно выбросить так просто, как обертку от конфеты или ставшие тесными туфли.

И теперь, много лет спустя, в Филадельфии, Роуз сидела одна, в темноте, понимая, что сегодня не уснет. Она вспоминала похороны. Вспоминала синее платье, которое носила тогда, платье, купленное для первого дня в школе, за девять месяцев до похорон, — она уже успела из него вырасти, а резинка рукавов-фонариков врезалась в руки. Она вспомнила отца, стоявшего над могилой, оцепенело, скованно, и женщину постарше, с рыжеватыми волосами, сидевшую в глубине похоронного бюро и тихо плакавшую в платочек. Ее бабушка. Куда она девалась?

Роуз не знала. После похорон они почти не говорили ни о бабушке, ни о матери. И жили далеко от полицейского, на полях шляпы которого скопилась дождевая вода, и той подъездной аллеи, где он припарковал патрульную машину, синие огни которой все еще смутно мерцали в темноте ее памяти. Далеко от дороги, которая привела его в их дом. Узкой скользкой дороги с предательскими поворотами, черной ленты, мерзкой, как лживый язык. Далеко от дороги, дома и кладбища, где их мать осталась лежать под покрывалом тяжелой сырой земли и надгробием, на котором высечены ее имя, даты рождения и смерти и слова «Жена и любящая мать». Роуз никогда больше не была в родном городе.

Часть вторая

Продолжаем образование

24

Мэгги решила, что ей нужен план.

Она сидела на скамейке в здании вокзала на Тридцатой улице, в огромном гулком зале, заваленном старыми газетами и обертками от гамбургеров, провонявшего жиром, потом и зимними куртками. Была уже почти полночь, на всех скамьях спали бездомные. Мэгги вдруг подумала, что вполне может стать одной из них, и, стараясь не поддаваться нарастающей панике, снова приказала себе раскинуть мозгами. При ней были пакет для мусора с вещами, сумочка, рюкзак и двести долларов, пара хрустящих стодолларовых банкнот, которые дал ей Джим, перед тем как высадить у здания вокзала.

— Я могу тебе помочь? — участливо спросил он, и она, стараясь не встречаться с ним взглядом, протянула руку.

— Я хочу двести долларов. Обычный тариф.

Джим без возражений вытянул деньги из бумажника.

— Мне очень жаль, — пробормотал он.

Интересно, о чем же он жалел? И перед кем извинялся? Только не перед ней. В этом Мэгги была уверена. Теперь ей необходимо было найти хоть какое-то жилье. Ну и работу, конечно.

О Роуз не могло быть и речи. Об отце тоже.

Мэгги вздрогнула, представив, как тащит свои мешки по газону под лай мерзкой собачонки, смесь фальшивого участия и плохо скрываемого отвращения на физиономии Сидел, открывшей дверь, ее красноречивый взгляд «чего-то в этом роде я от тебя и ожидала», хотя губы про бормочут нечто совершенно иное. Сидел захочет подробностей, начнет выпытывать, что случилось с Роуз и с работой Мэгги, Задаст сотню назойливых вопросов, а отец будет сидеть молча, с погасшими глазами неудачника, и ни о чем не спросит.

И что же делать? Мэгги никак не могла представить себя в ночлежке для бездомных. Все эти несчастные женщины, разбитые судьбы, неудавшиеся жизни. Она не такая! Не пропащая! Она звезда, вот только бы кто-нибудь сумел это разглядеть!

«Ты не звезда, — прошептал голос у нее в голове, так похожий на голос Роуз, хотя Роуз никогда не говорила так холодно и злобно. — Ты не звезда, а шлюха, глупая грязная шлюха! Не способна даже сидеть за кассой! Не можешь свести баланс в чековой книжке! Выгнана из дома! Практически бродяжка! И трахнулась с моим бойфрендом!»

«Думай, Мэгги. Думай!» — яростно твердила она себе. Что у нее есть? Тело. Джим довольно спокойно расстался с двумя сотнями. На свете немало мужчин, готовых заплатить за то, чтобы она спала с ними, и уж, разумеется, полно таких, которые выложат денежки за стриптиз или танец в голом виде, — это по крайней мере что-то вроде развлечения. Можно сказать, творческое занятие. Сколько нынешних звезд прошли через это в начале карьеры! Первая ступенька на долгом пути восхождения.