«Мэгги, нам нужно многое обсудить. Собаке здесь не место. Междугородние звонки должны прекратиться. И мне нужна моя квартира. Мои туфли. И прежняя жизнь».

Она повернула ключ в замочной скважине, открыла дверь и оказалась в непроглядной темноте. Откуда-то слышались голоса, смешки, собачий скулеж.

— Мэгги! — окликнула она и тут заметила валявшийся на диване галстук. Ну вот, только этого и не хватало! Теперь сестрица приводит парней в ее квартиру и кувыркается с ними на ее кровати! — Мэгги! — заорала Роуз, направляясь в спальню.

Мэгги, абсолютно голая, если не считать новехоньких сапог Роуз, извивалась под голым Джимом Денверсом.

— О нет! — выдохнула Роуз.

Мэгги выбралась из-под Джима и вальяжно потянулась, демонстрируя сестре изящную спину, идеально округлую попку, длинные гладкие бедра. Потом неторопливо подобрала с пола футболку Джима, надела и величественно зашагала в прихожую, словно ступая по подиуму, под взглядами тысяч зрителей и вспышками камер. Джим бросил на Роуз пристыженный взгляд и натянул одеяло до подбородка.

Роуз зажала рукой рот, повернулась и ринулась в ванную комнату, где ее долго, мучительно рвало. Она спустила воду, умылась, мокрыми, дрожащими руками откинула назад волосы и вернулась в спальню. Джим успел натянуть трусы и старался как можно скорее привести себя в порядок. Роуз шагнула к нему.

— Убирайся, — велела она.

— Роуз… — умоляюще начал он, пытаясь взять ее за руку.

— Убирайся и возьми ее с собой. Я не желаю больше видеть ни ее, ни тебя.

— Роуз… — повторил он.

— Проваливай! Проваливай! Проваливай!

Она, словно со стороны, слышала, как с каждым словом голос поднимается все выше, превращаясь в визг. Слепо пошарила в поисках предмета потяжелее: лампы, подсвечника, книги. Все, что угодно, лишь бы швырнуть ему в голову!

Рука наткнулась на флакон массажного, пахнувшего сандалом масла. Без колпачка: видно, маслом недавно пользовались. Само собой, куплено на кредитную карточку Мэгги. Еще один счет, который сестра никогда не оплатит.

Роуз размахнулась и изо всех сил метнула флакон в Джима, жалея, что он не стеклянный. Что не разобьется и не поранит его осколками.

Пузырек отскочил от груди Джима, не причинив никакого вреда, и покатился по полу, разбрызгивая масло.

— Прости, — пробормотал Джим, отводя глаза.

— Прааасти! — передразнила Роуз. — Воображаешь, что принесешь извинения, и все? — Ее трясло от гнева. — Как ты мог? Как мог?

Она пробежала через гостиную, где сидела Мэгги, переключая каналы, ворвалась на кухню, схватила большой пакет для мусора и принялась бросать туда все, что принадлежало этой парочке: сигареты и зажигалку Мэгги, портфель Джима, которым предварительно треснула о стену так, что внутри раздался жалобный звон, словно что-то разбилось. Побежала в ванную, запихнула в пакет чулки и лифчики Мэгги, лоскутки черного и кремового синтетического атласа, висевшие на перекладине душевой занавески. Потом вернулась в спальню. Джим все еще возился с брюками. Роуз, не обращая на него внимания, схватила настольное пособие Мэгги «Пятьдесят лучших резюме», сгребла лак для ногтей, средство для удаления лака, бесчисленные коробочки, тюбики, баночки с румянами, тональным кремом, тушью, муссом для волос, короткие топики, узкие джинсы и сногсшибательные ботинки «Доктор Мартене».

— Вон, вон, вон, — повторяла она, набивая пакет.

— Говоришь сама с собой, Рози-Пози? — окликнула Мэгги. Издевка, произнесенная дрожащим голосом. — Не стоит. А то люди скажут, что ты спятила.

Вместо ответа Роуз швырнула кроссовку, метя в голову сестры. Мэгги увернулась, и кроссовка отскочила от стены.

— Убирайся из моего дома, — четко выговорила Роуз, — и чтобы ноги твоей больше здесь не было.

— Ноги, значит? — ухмыльнулась Мэгги, направляясь в ванную. — Что ж. Как-нибудь переживу.

Задыхающаяся, потная Роуз втащила пакет в спальню. Джим почти оделся, если не считать ботинок.

— Видимо, не имеет смысла повторять, что мне очень жаль.

Вид у него был не столько потрясенный, сколько сконфуженный.

— Прибереги извинения для тех, кому есть до тебя дело, — бросила Роуз.

— Но я все-таки скажу. — Он громко откашлялся. — Прости меня, Роуз. Ты заслуживаешь лучшего.

— Дрянь, — сказала она, глухо, без всякого выражения, и собственный, какой-то мертвенный, голос поразил ее. Напомнил о ком-то из дальнего-дальнего прошлого. Словно все это происходило не с ней. И не здесь.

— С моей сестрой, — ужаснулась она. — С моей сестрой…

— Прости, — повторил Джим.

Мэгги, стоявшая в коридоре и успевшая одеться в разрисованные джинсы и топ на тонких бретельках, молчала.

— Знаешь, что самое трагичное… или жалкое во всей этой истории? Я могла бы любить тебя. Любить по-настоящему. А Мэгги уже через два дня забудет, как тебя зовут! — выпалила Роуз, чувствуя, как слова, ненавистные, запретные слова, которые она никогда бы не посмела произнести раньше, бурлят в груди. Она хотела попытаться остановить их поток, но тут же пожала плечами. Зачем? Разве эти двое пытались удержать себя от того, что произошло на ее постели?

— Видишь ли, Мэгги очень хорошенькая, но, к сожалению, с мозгами у нее беда.

Роуз повернулась, медленно заправляя волосы за уши.

— Имей я привычку биться об заклад, сказала бы, что она вряд ли сумеет написать твое имя без ошибок, не говоря уже о том, чтобы произнести его по буквам. Всего три. Три буквы. Но она не способна даже на это. Хочешь, спросим ее? Эй, Мэг, не желаешь попробовать?

Где-то за ее спиной Мэгги громко вздохнула.

— Ты подлая сволочь, — спокойно договорила Роуз, обернувшись к Джиму и пригвоздив его взглядом. — А ты…

На бледном лице Мэгги двумя провалами темнели огромные глаза.

— Я всегда знала, что мозгов у тебя нет. Теперь понимаю, что и сердца тоже.

— Жирная свинья, — пробормотала Мэгги.

Роуз рассмеялась. Уронила пакет и продолжала смеяться. Смеяться и раскачиваться, пока из глаз не потекли слезы.

— Она рехнулась, — объявила Мэгги.

— Жирная… свинья, — повторила Роуз. — Господи! Этот… бабник и ты… ты… — Она ткнула пальцем в Мэгги, пытаясь подобрать нужное слово. — Ты моя сестра, — бросила она наконец. — Сестра. И «жирная свинья» — это самое худшее, что можешь сказать обо мне? — Она подняла пакет, завязала верх узлом и поволокла к двери. — Вон отсюда! Не желаю видеть ни тебя, ни Джима. Никогда.

Большую часть ночи Роуз провела на коленях, с тряпкой в руках, пытаясь уничтожить все следы пребывания Мэгги и Джима в своей квартире. Стащила с постели белье, унесла в ванную и замочила. Вымыла полы в ванной и на кухне специальным средством и теплой водой. Протерла полы в гостиной, спальне и прихожей. Отскребла ванну с лизолом, полила кафель в душевой кабинке антибактериальным антиплесневым спреем. Собачка немного понаблюдала за суетой, переходя из комнаты в комнату, словно Роуз была новой домработницей, а она — недоверчивой хозяйкой, но, очевидно, это занятие скоро надоело, потому что она зевнула и расположилась на диване. К четырем часам у Роуз по-прежнему не было сна ни в одном глазу, а при всякой попытке заснуть перед мысленным взором возникала Мэгги, усердно трудившаяся над Джимом, развалившимся в ее постели с хмельным, счастливым лицом.

Роуз надела чистую ночную сорочку и сердитым рывком натянула на себя чистые простыни, подумав, что достаточно вымоталась, что теперь наконец уснет.

Но она лишь с головой окунулась в мутную реку воспоминаний. Они никуда не делись, эти воспоминания о худшей в ее жизни ночи, звездой которой тоже стала Мэгги.

В тот день занятия закончились рано, после полудня, поскольку преподавателей вызвали на какой-то семинар. Роуз собрала книги и побежала к первоклашкам проверить, не прихватила ли Мэгги по ошибке чужой ранец.

На этот раз Мэгги взяла свой. Только из кулака торчал знакомый розовый листок.

— Опять? — спросила Роуз, потянувшись к записке учительницы. Пока она читала, Мэгги пошла вперед, по дорожке за школой, которая вела к их дому.