, первой бульонной и первым японским рестораном. У нас также по две кофейни на квартал, которые подсадили меня на кофе с молоком и лепешки с шоколадной крошкой. Я знаю, это не завтрак чемпионов, но куда еще податься бедной девушке, если ей удалось устоять перед стейками с сыром, которые предлагают на каждом углу? Плюс еще Энди, единственный настоящий друг, которого я нашла в редакции, – ресторанный критик, которого я часто сопровождаю в его походах, ем гусиную печенку, котлеты из крольчатины, телячью вырезку, поджаренную на открытом огне, свежую рыбу в лучших ресторанах города, пока Энди что-то нашептывает в миниатюрный микрофон, спрятанный под воротником рубашки.

Пять любимых блюд. Вот это сложный вопрос. Десерты, по моему разумению, не могли находиться в одной катего-рии с главными блюдами. Завтрак в корне отличался от обеда, как и пять лучших блюд, которые я могла приготовить сама, от тех пяти, что могла заказать в ресторане. Жаркое из курицы с картофельным пюре, конечно, любимое блюдо, но разве можно сравнивать его с шоколадным тортом и крем-брюле из «Парижской пекарни» на Ломбард-стрит? Или с фаршированными виноградными листьями во «Вьетнаме», жареной курицей в «Делиле», шоколадным кексом из «Ле Баса»? Я писала, зачеркивала, вспомнила шоколадный пудинг в «Силк-Сити дайнер», теплый, со взбитыми сливками, начала писать вновь.

Семь страниц вопросов о физическом здоровье. Шумы в сердце, высокое давление, глаукома? Беременна ли я? Нет, нет и тысячу раз нет. Шесть страниц вопросов о душевном здоровье. Ем ли я, когда расстроена? Да. Ем ли я, когда счастлива? Да. Набросилась бы на этот белый подсушенный хлеб и обезжиренный сыр, если бы рядом не было столько людей? Будьте уверены!

Часто ли я впадаю в депрессию? Я обвела кружком ответ «Иногда». Приходили мне в голову мысли о самоубийстве? Я поморщилась, обвела ответ «Редко». Бессонница? Нет. Ощущение собственной никчемности? Да, пусть я и знала, что уж никчемной назвать меня нельзя. Представляла ли я себе, что вырезаю особенно толстые и обвисшие части моего тела? А что, кто-то не представлял? Пожалуйста, если есть что добавить, не стесняйтесь. Я написала: «Меня полностью устраивает все, за исключением внешности. – Потом добавила: – И моей любовной жизни».

Тут с моих губ сорвался смешок. Женщина, втиснутая в соседнее кресло, повернулась ко мне и осторожно улыбнулась. Ее наряд я всегда полагала шиком для толстых: легинсы и нежно-синяя свободная туника с вышитыми на груди маргаритками. Прекрасная одежда и не из дешевых. Словно модные дизайнеры решили, что женщине, достигшей определенного веса, более не нужны деловые костюмы, юбки и блейзеры, и компенсировали тренировочные костюмы, которые предлагают нам в магазинах, вышивкой на груди, превратив нас в переростков-телепузиков.

– Я смеюсь, чтобы удержаться от слез, – объяснила я.

– Понятное дело, – кивнула она. – Я Лили.

– Я Кэндейс. Кэнни.

– Не Кэнди[9]

?

– Думаю, мои родители решили не снабжать детей лишним поводом для насмешек, – ответила я.

Она улыбнулась. Черные, зачесанные назад волосы блестели, как лакированные, в ушах сверкали огромные, размером с арахис, бриллианты.

– Вы думаете, от этого будет толк? – спросила я. Лили повела толстыми плечами.

– Я принимала фен-фен, – ответила она. – Похудела на восемь фунтов. – Лили полезла в сумочку. Я знала, что она из нее достанет. Обычные женщины носят с собой фотографии детей, мужей, летних коттеджей. Толстые – свои собственные фотографии, сделанные в тот самый момент, когда их вес достигал абсолютного минимума. Лили показала мне себя анфас, в черном костюме, и в профиль, в мини-юбке и свитере. Конечно же, выглядела она потрясающе. – Фен-фен... – Она тяжело вздохнула. Казалось, грудь таких размеров могла двигать только приливная волна или сила тяжести, но никак не воля человека. – Мне было так хорошо. – Глаза ее затуманились. – Совершенно не хотелось есть. Я буквально летала.

– При быстрой ходьбе возникает такое ощущение, – вставила я.

Лили не слушала.

– Когда его сняли с продажи, я проплакала целый день. Боролась как могла, но, конечно же, набрала вес в мгновение ока. – Ее глаза превратились в щелочки. – Я готова убить, лишь бы раздобыть фен-фен.

– Но... – я замялась, – вроде бы он вызывает проблемы с сердцем.

Лили фыркнула:

– Клянусь Богом, это еще вопрос, что лучше – быть такой большой или умереть. Это же нелепо! Чтобы купить кокаин, мне достаточно пройти два квартала, а фен-фен я не могу достать ни за какие деньги.

– Ага. – Что еще я могла сказать?

– Вы никогда не пробовали фен-фен?

– Нет. Только пользовалась рекомендациями «Уэйт уочерс». На мои слова сидевшие рядом женщины отреагировали закатыванием глаз и жалобами.

– «Уэйт уочерс»!

– Сплошной обман.

– Дорогой обман.

– Стоять в очереди, чтобы какая-то худышка могла тебя взвесить...

– И весы у них всегда врут, – добавила Лили. Остальные согласно закивали. Размер шесть за столом встревожилась. Бунт толстых женщин! Я улыбнулась, представив себе, как мы несемся по холлу – охваченная праведным гневом армия в обтягивающих штанах, – переворачиваем весы, ломаем аппараты для измерения давления, срываем со стен таблицы с соотношением роста и веса, заставляем худых врачей и медсестер есть их, а сами лакомимся подсушенным белым хлебом с обезжиренным сыром.

– Кэндейс Шапиро!

Высокий врач густым басом выкликнул мое имя. Лили пожала мне руку.

– Удачи, – прошептала она. – И если у него есть образцы фен-фена, хватайте не задумываясь!

Врача, лет сорока с небольшим, тощего (естественно), с тронутыми сединой висками, теплым рукопожатием и большими карими глазами, отличал на удивление высокий рост. Даже в «док мартенсах» на толстой подошве я едва доставала ему до плеча, то есть его макушка отстояла от земли как минимум на шесть с половиной футов. Он представился как доктор Крушелевски, но я не сомневалась, что при написании в его фамилии появлялось еще несколько гласных.

– Зовите меня доктор Кей, – предложил он все тем же абсурдно густым, абсурдно тягучим басом. Я все ждала, когда же он оставит попытки имитировать Барри Уайта[10]

и заговорит нормально, пока не поняла, что такой уж у него голос. Я села, прижимая сумочку к груди, а он стал листать бланки с моими ответами, от некоторых щурился, над другими громко смеялся. Я же оглядывалась, пытаясь расслабиться. Кабинет мне понравился. Кожаный диван, кушетка, в меру заваленный письменный стол, вроде бы настоящий восточный ковер со стопками книг, бумаг, журналов, телевизор с видеомагнитофоном в одном углу, маленький холодильник со стоящей на нем кофеваркой в другом. Может, доктор здесь и спит... диван, судя по всему, раскладывается. В таком кабинете хотелось поселиться.

– «Унижена в национальном периодическом издании», – прочитал он вслух. – Что случилось?

– Гм-м. Вам это неинтересно.

– Отнюдь. Еще как интересно. Я думаю, это самый необычный ответ на наш вопрос.

– Ну, мой бойфренд... – Я скорчила гримаску. – Мой бывший бойфренд. Извините. Он ведет эту рубрику в «Мокси»...

– «Хорош в постели»? – спросил доктор.

– Ну да, хотелось думать. Доктор покраснел.

– Нет... я имел в виду...

– Да, это рубрика, которую ведет Брюс. Только не говорите мне, что читали его заметку! – воскликнула я, подумав: «Если уж сорокалетний врач-диетолог прочитал ее, то наверняка прочитали все мои близкие и дальние знакомые».

– Я даже вырезал ее, – ответил он. – Подумал, что эта статья понравится нашим пациенткам.

– Да? Почему?

– Видите ли, он тонко чувствует проблемы...

– Толстых женщин? Доктор улыбнулся:

– Так он вас не называл.

– Это ничего не меняет.

– Так вы пришли сюда из-за этой статьи?

– Частично.

Доктор молча смотрел на меня.

– Ладно, главным образом. Дело в том, что я... Я никогда не думала о себе... так. Не видела себя толстушкой. Вы понимаете, я знаю, что я... не худышка... и знаю, что мне надо похудеть. То есть я не слепа, знаю, чего требует общество, какими американцы хотят видеть женщин...