- Тогда я один, - небрежно насвистывая мотивчик из репертуара недобитой Ангелиной певички, кот двинулся по коридору в сторону роландовской спальни. За ним молча, словно случайно, последовали остальные.

Они столкнулись у неплотно прикрытой двери и воровски прильнули к щелке. Над обстановкой спальни экселенца особенно не мудрили - перенесли мебелишку из опочивальни маркизы Помпадур. Но Роланд и тут проявил придирчивость - заставил сократить количество предметов, убрать усыпанную самоцветами конструкцию с "ночной вазой" и оставить от пышного балдахина над кроватью скромный зачаток: резной позолоченный полукруг с вензелем W да немного драпировок синего бархата. К тому же он, как оказалось, пользовался электричеством!

В щель было видно, что на тумбочке у изголовья Роланда горит лампа под зеленым колпаком. В ее свете на высоко поднятой подушке вырисовывался горбоносый профиль в поблескивающих очках. Услышав шорох, Роланд отложил книгу, которую с интересом читал.

- Что еще за тайные собрания под дверью? Извольте войти.

- Кх... Экселенц... Маленькое сообщение... - выступил вперед Батон. Осмелюсь напомнить: Новый год!

- Разве?

- Не двухтысячный, экселенц. Мы знаем, что вы отмечаете только тысячелетия. Но специфика местной ситуации такова...

- Аборигены вселятся. Жители Москвы опасаются, что до двухтысячного дотянет только президент, - вставил осторожно Шарль. - В качестве изучения местного менталитета, специфики, так сказать, организации празднеств... мы могли бы вести наблюдения...

- Да чего там наблюдать? - гаркнул Амарелло, - Повеселиться охота.

Батон оттеснил его локтем и деликатно проурчал:

- Мы можем присоединиться к торжеству, экселенц?

- Ступайте. Только уж извольте - без глупостей, - предупредил Роланд и поднял руку в знак прощанья. - С Новым годом, друзья.

Подождав, когда за визитерами закроется дверь, он снял очки и принялся за книгу. Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита". "...Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это!..."

- Формулировки мне всегда удавались! - пробормотал он, молодея. Только что могущественному экселенцу пришлось изображать одряхление и даже прибегнуть к маскараду с очками. Экселенц не был расположен принимать участие в забавах свиты, но и не хотел охлаждать пыл скепсисом всеведения: шутки учеников были известны ему наперед.

Он отложил книгу, затем долго смотрел сквозь потолок в ночное небо, что-то обдумывая. Вздохнул, порылся в тумбочке, извлек зеленую обтрепанную папку, на задней крышке которой было выдавлено: "Папка канцелярская. Цена 14 коп." Развязал тесемки, быстрыми пальцами карточного шулера не глядя пролистал стопку листов и вытащил из нее нужный.

"...В канун Нового, 1932 года вдоль Кремлевской набережной..."

Глава 31

"В канун Нового, 1932 года вдоль Кремлевской набережной по направлению к мосту двигались двое мужчин - высокий костистый и среднеростый кругловатый. В свете фонарей ювелирной россыпью блестел мелко сыплющий снег, тянула по скованной льдом реке поземка, серебрилась изморозью кирпичная кладка стены. Ветер дул прямо в лицо идущим резкими, злобными порывами.

Рядом с кругловатым, обнюхивая сугробы, послушно трусила старая собака с отвислым брюхом. Она изредка тянула за поводок, увлекая в сторону хозяина - человека интеллигентной наружности, прячущего лицо в поднятый каракулевый воротник ратинового пальто. На черноволосой голове лежала пирожком шапка такого же шоколадного каракуля, руки прятались в толстых, подбитых мехом, перчатках.

Второй - сухощавый и прямой, как палка, шагал размашисто, подставляя лицо ветру и сунув голые кисти в карманы старой шинели.

- Никак не смирюсь с московскими зимами. Мучаюсь, словно эфиоп. Все же я фрукт южный. В такие морозы, если б не Дуся, меня под пистолетом из дома не выгнать, - хозяин собаки потуже стянул узел кашне.

- Я-то и вовсе за компанию страдаю, - откликнулся второй. - Считайте, Борис, что вы и меня вместе с Дусей выгуливаете. Привык, знаете ли, с осени к нашим моционам. Да и сплю плохо, если не выгуляюсь. Всю квартиру провонял: смолю и смолю. - Заслонившись от ветра он прикурил новую папиросу и щелчком отправил в сугроб окурок.

- Н-да... Скверная привычка. Фискунов, между прочим, бросил. И знаете как? В санатории отучили. А вас, видать, там в оборот как следует не взяли.

- Старались сильно. Уверяли, что я отравил весь целебный воздух Кавказа. Уговаривали и так и этак. Только ведь я - орешек крепкий. Не по зубам докторицам.

- Ничего. К тридцать четвертому обещают мою Барвиху открыть. Вот там как насядут на вас лучшие медицинские кадры - не отвертитесь. Вообразите: все самое передовое! Я ведь о такой лечебнице еще в Италии мечтал, когда больничку в Перуджии проектировал. Размахнусь, думал, когда-нибудь, чертям тошно станет. Когда и где, конечно, ясно не представлял. О том, что на родине такая каша заварится, только во сне и видел. Мечтал, знаете ли, возводить города будущего! С карандашом в руке засыпал. Едва глаза протру, а рука уже рисует, что в фантазиях пригрезилось.

- Италия вообще - место идиллическое. Утопии там разные отлично произрастают. Томазо Компанелло, Морелли, фашисты всякие.

- Не знаю, как насчет утопий. Утопии - дело зряшное. Сколько себя помню - проектировал, чтобы конкретно строить. С тринадцати лет - десятки, сотни проектов! - человек в каракулевом пирожке рванулся за собакой, потянувшей в сторону. Та присела у дерева, напряглась.

- Мечтаю - следовательно, существую. А существую - значит, строю! произнес он с вдохновением, деликатно отвернувшись к реке. - Пищеварение у Дуси последнее время барахлит. Все, как у людей. Слава богу, освободилась. Ну что, через мостик и домой?

- Не возражаю. Маршрут известный. Ничего ведь у вас здесь, пока я на Кавказе баклуши бил, не изменилось. - То ли вопросительно, то ли с вызовом откликнулся худой. Кругловатый, все еще пребывавший в своих мыслях, вызова не заметил.

- Ну, это как посмотреть. Если с земли или с карликового роста обывателя какого-нибудь, то изменилось не многое. А если, к примеру, с высоты вашего положения или с закорок моей летучей музы, то очень даже грандиозные метаморфозы! - он гордо посмотрел на огромный Дом, светящийся огнями на противоположном берегу реки. Подобно некому фантастическому кораблю Дом рассекал черноту ночи и, казалось, несся вперед сквозь кипучие волны метели.