- Давай!!! - рявкнул бригадир парню, державшему ручку магнето и, заметив его нерешительность, добавил отчаянный трехэтажный мат.
Рвануло и загрохотало оглушительно, подняв галок с Кремлевских стен и отпугнув толпу. Ударная волна со звоном тряхнула стекла в окне. Варя отпрянула от подоконника, машинально втянув голову в плечи и жмурясь. Заплакал Миша на руках отца. Они стояли у окна гостиной, следя за происходящим с высоты десятого этажа.
Серафима Генриховна, сославшись на головную боль с утра закрылась в своей комнате. Оттуда доносилась музыка. Второй концерт Рахманинова звучал тревожно и мощно. Серафима играла и за фортепиано и за оркестр. Причем так, словно выступала на мировом конкурсе.
Клава, конечно же, пошла на набережную. Она уже нафаршировала яблоками купленную на рынке утку, уложила ее в чугунную жаровню, оставив место для картошки. К винегрету нашинковала, что положено, к паштету лук поджарила, горчицу с уксусом и маслом для селедки сбила, а когда хрен для холодца терла, ревела крокодиловыми слезами. Умылась, прифорсилась и, оживленная любопытством, побежала на набережную. Она, наверно, и визжала громче всех, когда прогрохотал взрыв и рухнул в столбе пыли один из четырех пилонов.
- Нет, нет, нет! Не понимаю я этого. Не понимаю! Зачем было так!? Варя яростно трясла головой, стиснув пальчиками виски.
- А как? - пробасил Лев, покачивая раскричавшегося сына.
- Не знаю. По-другому. Может, ночью. Что бы никто не видел.
- Только дурные дела свершают тайно, под покровом темноты. А здесь дело справедливое. Уверяю тебя, Варенька, эта махина не представляла никакой художественной ценности. К тому же исторически изжила себя. - Он улыбнулся притихшему ребенку. - Михаил все правильно поймет, когда вырастет и станет рассуждать о наших завоеваниях. Знаешь, что сказал адвокат Стасов - человек известный, эрудированный? Он отметил, что рядом с древними соборами Кремля Храм Христа смотрится как большая фальшивая брошь.
- Ну и что? Я вообще люблю брошки. И ведь это история! Для Мишеньки как музей полезный был бы.
- Милая, милая! Я тоже не варвар. Я инженер, я призван строить, а не разрушать! Я - коммунист, а не монархист. Я ненавижу всякую тиранию и само слово "диктатура"! Но как еще, если не силой, можно смести всю темень, убогость, мрак, что оставил нам в наследие старый режим? Пойми, я хочу ЛЮБИТЬ свою родину! Любить и гордиться, а не жалеть. И не краснеть от стыда перед всяким иностранишкой, подмечающим нашу темноту и варварство. - Лев повысил голос, стараясь заглушить плач вновь раскричавшегося младенца. Твой отец, к примеру, представитель просвещенной Российской интеллигенции. Но он не мог любить родину, ту темную варварскую царскую Россию, потому что был честным! Он умел видеть чужую беду. Огромную, всенародную беду. Ради того, что бы этой беды было меньше, он встал на сторону революционных реформ. И он - гуманист, математик, светлый созидательный ум - взял в руки оружие!.. Из которого, между прочим, стрелял...
Миша умолк. Варя смотрела затравленно из-под взлохмаченных светлых кудряшек. Лев погладил ее по голове и проговорил совсем тихо:
- Не дуйся, родная. Фальшивая это была красота, побрякушка с претензиями, - передав жене сына, он ринулся в кабинет и вернулся с толстой книгой.
Варя задумчиво смотрела в окно.
- Вот! Вот... Слушай. "История русского искусства", выпущена в 1921 году. Ученый Никольский пишет: "Храм Спасителя - это русифицированный Исаакиевский собор, гораздо более холодный, мертвый, чем петербургский образец. Ни Византии, ни Древней Руси здесь нет и следов; ...это просто "ряженый", замаскированный луковицами глав и кокошниками входов католический собор... грузный, грубый, чуждый всякой оригинальности по замыслу и воплощению"... Варенька, ты что?
Жена не слушала его, всматриваясь в окно.
- Гляди! Там что-то произошло! Храм стоит! Они решили не взрывать!
- Вероятно явился архангел Гавриил с армией защитников. Или Никола Чудотворец превратил взрывчатку в сахар, - мягко улыбнулся встревоженной жене Лев.
- Да нет же! Он в самом деле стоит! И люди радуются. Я знала, знала, что взрыва не будет. Сталин передумал и запретил! - Варя подпрыгнула и закружилась от радости.
Тут грянуло и зазвенело с ужасающей силой. Пронесся шквал, выбивая стекла в окнах низкорослых домов. Взобравшись на подоконник, Варя увидела, как стали оседать в клубах пыли стены Храма, взвился вверх белый, с черной примесью дым. И померещилось ей, что не дым это вовсе, а стая черных бесов кружила над поверженной громадой ликующим хороводом. Лев сгреб в охапку оторопевшую жену и прижал их обеих - ее и сыны - к своей надежной груди.
- Добили... - шептала Варя, всхлипывая.
Когда дым немного рассеялся, толпа внизу ахнула, увидав непреклонную главу купола, поднимающуюся над развалинами.
Бригадир подрывников севшим от волнения голосом кричал в трубку прямой связи с Кремлем:
- Никакого саботажа нет! Все идет в соответствии с планом работ. Специалисты рассчитывали на сорок пять минут. Мы действуем точно по инструкции. Интервалы между взрывами предусмотрены и оправданы технологически. Это ж не церквушка какая-нибудь, что б одним махом...
Кое-кому в Кремле не понравилась эта затянувшаяся агония. Ответственные лица нервничали, опасаясь недовольства масс. А еще больше гнева вождя.
Другим же долгая казнь доставила особое удовольствие. Одно дело отсечение головы, другое - четвертование. Наблюдавший в бинокль за взрывом с Боровицкого холма Лазарь Каганович, подбодрил взрывников по телефону: "Смелее, парни! Задерем-ка подол матушке Руси!" - он явно переживал минуты экстаза, возбужденный ликованием своего Гнусария.
И тут снова грохнуло оглушительно и страшно. Снесло голубой высокий забор, ограждавший Храм со стороны реки, сорвало крышу с трехэтажного дома на Волхонке. Сквозь пелену люди увидели, как тяжело накренился купольный барабан и рухнул, подняв густое серое облако. Когда оно рассеялось, на месте Храма лежала, дымясь, гора обломков. В толпе затянули: "Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног..." Юные голоса образовали хор.
