- Начали!
Хлопушка, фонограмма. Сзади рванулась массовка, с воплями осаждая поезд; истошным басом заревел паровоз, Сергей и Ася взялись за руки.
- Стоп. Все на место! - Рявкнул в мегафон Алан. - Массовка! Мы что здесь - снимаем Версаль? Вы спасаетесь из осажденного города, вас гонит ужас! Толкайте их, сметайте, топчите, а не обходить за метр, как английскую королеву. Ясно? Тогда вперед!
И снова все рванулись к поезду, теперь уже так и норовя затолкать героев под колеса. Они с ужасом вцепились друг в друга. Сергей прикрывал телом Асю от "беженцев", но их сорвало с места и понесло в толпе, волокущей тюки и чемоданы. Люди яростно осаждали переполненный состав, причитали бабы, бородатые мужики пытались втиснуть в окна какие-то сундуки, посыпалось разбитое стекло, заплакал ребенок. Дикси прижалась к партнеру, пряча лицо на его груди. Капитанская фуражка "Сергея" напомнила вдруг ту, московскую, продававшуюся у пацанов на Ленгорах, а это прощальное объятие вернуло её в Шереметьево, где никакого объятия не было, а лишь остался стоять, опустив ослабевшие руки, брошенный ею навсегда Микки.
- Не уезжай! - Взмолилась Дикси в жесткий погон. - Ведь я сумела... Я сумела полюбить тебя!
Паровоз истошно взвыл, заглушая её голос. С лязгом дернувшись, поползли мимо вагоны. Сергей оторвал от своего кителя руки жены и его торопливые жадные поцелуи покрыли запрокинутое лицо женщины.
- Не уезжай! Это судьба... Ты - моя судьба, Микки!
Сергей пятился, боясь отстать от поезда и не в силах выпустить руки жены. Они двигались вместе, не отрывая друг от друга испуганных глаз... Предпоследний вагон, последний. Сорвав с шеи косынку, Дикси вложила её в ладонь русского офицера. Она чувствовала, что задыхается, тонет и этот синий шелк, этот прощальный взгляд Сергея - последняя ниточка, связывающая её с жизнью... И вот она порвалась - пальцы Дикси выпустили кончик платка. Догнав последний вагон, офицер впрыгнул на ступеньку. Дикси рванулась вслед, пробиваясь среди вопящих людей, а поезд набирал ход, унося любимого. Она не могла больше сделать и шага, сжатая со всех сторон обезумевшей толпой, а над головами, над криками, над ужасом этой смятенной войной жизни, мелькал поднятый Сергеем платочек - крохотный флажок цвета её глаз.
По щекам Дикси катились слезы, она утирала их тыльной стороной ладони, не отрывая взгляда от удаляющейся синей точки и продолжала беззвучно молить:
- Ты нужен мне, Микки...
Софиты погасли и только тут она увидела уставившуюся ей в лицо камеру, а за ней счастливого Ала.
- Потрясающие слезы! Кабирия в финальной сцене. Молодчина! - Он кинул Дикси смятый носовой платок. - И знаешь, девочка, я, оказывается, впервые видел, как ты плачешь... Это, скажу тебе, что-то особенное.
- Специальный трюк для старого друга, - вытащив шпильки, она мотнула головой. Взгляд Ала остановился на рассыпавшихся солнечных волосах. Какая-то растерянность, может, явившиеся не кстати воспоминание о жарких днях под южным солнцем, застыла в дерзких голубых глазах. И тут же растаяла:
- И на кой черт я связался с русскими, надо было сразу приглашать тебя.
- Спасибо, Ал. Это достойный финал нашей лавстори.
- Я позвоню сразу, как освобожусь, детка. Посидим в ресторанчике, поделимся планами. И ты мне шепнешь между прочим, что за тип этот Микки?
- Микки?... - Губы Дикси дрогнули и черные тени метнулись в глубине зрачков - призраки не утихающей боли. Она улыбнулась: - Пустяки! Считай, я сбрендила от Микки Рурка, - чмокнув Ала в щеку, она быстро зашагала проч.
ЗАПИСКИ Д. Д.
БЫВАЕТ И ТАК
Я здорово поработала, а день только начинался!
Мою лазурную спальню заливало яркое утреннее солнце. Я задернула шторы и с удовольствием погрузилась в голубой полумрак. Топать босиком по ковру было приятно, а также сбросить на него костюм, белье и открыть краны в заново отреставрированной ванной. Вода шипела, взбивая пену с моим любимым запахом орхидеи. Я уже занесла ногу над бушующим морем, но спохватилась, набрав номер телефона ближайшего магазина цветов: "Будьте добры, букет васильков, 421-15-87. Нет, пожалуйста, только васильков. Поищите. Да, очень большой. Оставьте под дверью и запишите на мое имя, Дикси Девизо".
Я заслужила эти цветы. И, наверно, ещё многое. Сегодня я доказала кое-что человеку, которого когда-то считала единственным мужчиной на свете. Сегодня Алан Герт - "славный ковбой" понял, что Дикси Девизо осталась актрисой. Актрисой и женщиной. Несмотря ни на что!
Чудесное утро... Я с наслаждением погрузилась в горячую, благоухающую ванну, не отгоняя сладкую дрему. Поступать так крайне опрометчиво. Но я отключилась, видимо, не надолго, отметив четкую линию покраснения, проходящую по верхушкам грудей и на предплечьях, возвышавшихся над водой. Это оказалось даже красиво - ритуальная раскраска индусских новобрачных. Я ещё понежилась в ванне, вспоминая проказы с Аланом. Ну и отчаянным малым он был! Обезоружиающе-естественным. Наверно, поэтому на нас не покусились кобры - он был для них своим, как Маугли.
Предстоящее свидание меня радовало. Я старательно растерла тело массажным кремом, сделала витаминную маску, а когда сняла полотенце с влажных волос, благодарно подмигнула своему изображению - кудри так и вились, прямо как у маленького Микки. Черт, опять он! Я категорически запретила своим мыслям вторгаться на территорию господина Артемьева. Завтра же оформлю документы по наследованию во французском отделении Международной коллегии и постараюсь выкорчевать из разгулявшегося воображения ростки интереса к русскому Паганини.
Реанимировав свою красоту до двадцатипяти - ну, максимум, тридцатилетней отметины, я забрала ждавший меня на лестничной клетке букет и завалилась спать под его кустистой сенью. Увы, или, наоборот, - к счастью, - эти васильки были так же не похожи на московские, как Алан на Майкла. Огромные, крепкие, заботливо вскормленные удобрениями в теплице, они властно раскинули полуметровые стебли над моей подушкой. А пахли почему-то резедой! Да ведь этих оранжерейных бедняг, конечно, спрыснули одеколоном... Я уснула, раздумывая о том, по какому принципу подбирают запахи для непахучих тепличных цветов...
