- Будем отстреливаться. Я, кажется, приметила там пушку с горой во-от таких ядер.
Майкл вдруг обнял меня, но тут же отпустил. Не успело мое сердце рухнуть в пятки, а его спина уже удалялась по аллее, ведущей к выходу.
НА ДАЧЕ.
В гостиницу мы заезжать не стали - ведь на даче у праздничного стола ждала нас хозяйка - Натали, специалист по черной металлургии. Эта профессия прозвучала применительно к женщине, жене музыканта, так ужасно, что Майкл, заметив мое выражение лица, поспешил объяснить:
- Она проработала несколько лет в Министерстве черной металлургии, а потом ушла в детский сад, - надо же было Сашку растить. Так и осталась. Заместитель заведующей.
Я уже целый день в России, но запутываюсь все больше и больше. Собственно, меня ничего не интересует, кроме выполненной, слава Богу, миссии и Майкла с его семейством. Лучше бы, конечно, без семейства. Но все же я научилась не удивляться. Например, "дачному поселку" в пригороде Москвы. Где на маленьких участках догнивали деревянные дома послевоенной застройки с туалетами в виде... Ну, в общем, при том бароне, что работал у Лефорта, наверно, уже было что-то более цивилизованное.
Но цвела сирень и жасмин, буйствовали кусты пионов, а стол, выставленный под яблони, ломился от еды, будто меня и впрямь принимало семейство баронов в своем венском поместье. При этом - никакого светского этикета - сплошное радушие и свобода общения.
Наташа, Натали... Ах, как бы мне хотелось, чтобы ты выглядела похуже. Мой зоркий женский глаз уловил небольшие переборы в косметике, чересчур нарядный для садового приема фасон крепдешинового платья и не слишком ухоженные ноги в открытых туфлях. Но ямочки на щеках! Губки бантиком, чудная, детская улыбка и соблазнительная пропорциональность невысокой, подвижной фигурки.
Она радушно щебетала, заставляя мужа переводить, пододвигала мне блюда, прося отведать. Немыслимо - ведь все это приготовила она сама! А ещё убрала в домике, сделала прическу и, наверно, уже налету успела мазнуть короткие ногти перламутровым лаком. Мне захотелось сделать этой женщине что-то приятное и я достала коробочку "Коко Шанель" и браслет с чеканными эмблемами парижских достопримечательностей. Интересно, я не думала о ней, покупая эту вещь, а любимые духи взяла на всякий случай, но теперь радовалась, глядя, как русская женщина ахала над моими незатейливыми подарками.
- А у вас, Натали, замечательный муж. Он, наверно, рассказывал про наши приключения... Это чудо, что мы оказались родственниками.
- Муж хороший, - она погладила рыжую голову и на мгновение прижалась к сидящему рядом Майклу. И он нежно поцеловал её в щеку. - Миша просто замечательный. Он очень талантливый и очень скромный.
- Я не буду переводить: жена меня хвалит. (Так раньше дублировали у нас иностранное кино: "беседуют" или "ссорятся" в то время, как на экране проходил огромный диалог.) Наташа добрая и мужественная женщина. Чтобы иметь семью, наша женщина должна быть сильной и жертвенной, - он посмотрел на жену и что-то сказал ей с улыбкой. Посмотрел преданно и ласково. Майкл гордился своей Натали. Я, наверно, заметно взгрустнула от вида семейных радостей, и чуткий Артемьев тут же изменил тон. - У нас есть такой анекдот: к русскому приходит в гости иностранец и восхищается: "У вас прекрасная горничная - дом в полном порядке". Они выходят в сад: "У вас отличный садовник", - говорит гость. Садятся за стол и гость не удерживается от комплимента: "Великолепный повар!". Да что вы, - вздыхает хозяин, - это все моя жена". Я любезно засмеялась над этой жуткой шуткой, а Майкл что-то сказал Натали. Та тоже засмеялась и зашептала мужу на ухо, касаясь его губами. Он стал возражать.
Солнце садилось и появились надоедливые комары. Майкл вынес из дома шерстяную кофту, набросил на плечи жены, задержав руки и слегка поглаживая плечи:
- Наташа хочет спеть русскую старинную песню. Но не решается. Знаете, Дикси, она действительно неплохо поет. Врожденный слух. Иначе бы я не позволил ей и рта открыть.
Он подбодрил жену и та запела что-то очень печальное, старательно выводя мелодию слабеньким, но приятным голоском. На втором куплете Майкл поддержал и они стали петь в два голоса - тихо, слаженно и очень грустно.
"Извела меня кручина, подколодная змея..." - перевел Майкл и объяснил: одинокая крестьянка грустит в избе, за окном воет ветер. А змея - это ревность, гложущая её сердце.
- Не весело, - заметила я коротко, заподозрив намек в словах кузена. Но очень, очень музыкально.
Они потом немного поспорили и спели ещё один романс - бурный, страстный. Это были знаменитые "Очи черные".
Мне показалось, что если я исчезну, супруги Артемьевы и не заметят, будут сидеть здесь под темнеющей сиренью в обнимку и петь свои полные тоскующей страсти песни. Я поднялась, объясняя, что уже поздно и пора возвращаться в отель.
Майкл недоуменно посмотрел на меня:
- Что ты, Дикси? Я же немного выпил, за руль сесть не могу, телефона тут нет, такси тоже. У тебя безвыходное положение - ты примешь наше предложение переночевать здесь. Тем более, Наташа заранее устроила тебе лучшее место на веранде. - Он вдруг усмехнулся. - Вместо душа могу предложить ведро холодной воды, а санузел в конце сада. Ты что? Хлебни нашей местной экзотики, раз уж отважилась посетить Россию, да к тому же имеешь туземных родственников. Будет, чем пугать парижских снобов.
- Перестань. Мне приходилось жить в индийских джунглях. А там ещё были кобры и скорпионы.
"И очень горячий любовник", - хотела добавить я, но постеснялась Наташи, которая все равно ничего не понимала.
Потом мы долго сидели в полутемной комнате под оранжевым абажуром над круглым столом. В углу белела деревенская печь, а по стенам висели букеты сухих трав. Наташа показывала старые фотографии, где был представлен сын Саша, удравший в Москву, чтобы не мешать приему иностранки, а также Микки в коротеньких штанах, со скрипочкой и светлыми локонами на белом, отороченном кружевом, воротнике.
- Эту курточку мне бабушка из своего бархатного платья перешила. И воротничок крючком обвязывала. А я плакал и сопротивлялся, потому что боялся быть похожим на девочку. Ой, как ненавидел я тогда эти кудряшки. Даже кусок ножницами выстриг и был выпорот.
