Придя в себя, Дикси смеялась и плакала. Лила слезы ручьями за всю бесслезную жизнь, за все то, чем обманула и наградила её она. Промокла белая рубашка Майкла, носовые платки, край одеяла, в которое он завернул Дикси - а слезы не унимались. Видимо, растаял огромный айсберг.
- Не уходи! - вцепилась она в его белую рубашку. - Это невероятно теплый, живой... Мой Микки!
Он осторожно освободился от тонких рук и, прильнув к мокрой щеке, тихо шепчет:
- Подожди, я сейчас, девочка.
Затем исчез и сквозь не унимающиеся слезы Дикси оглядела его комнату. Догорающая свеча и листы на столе. Ноты? Нет. Кажется, Майкл писал письмо.
Он вернулся со скрипкой и сел возле неё на кровать.
- Я оставил свою верную подружку на Башне и чувствовал себя бессильным. Потрогай - она такая хрупкая.
Дикси осторожно прикоснулась к деревянному тельцу, поразившись его невесомости. Значит, в этом чреве рождаются бесплотные и могучие звуки.
- Вот слушай, дорогая! - Он протянул руку и скрипка сама прильнула к плечу, став частью его существа.
Весенней свежестью обрушился на Дикси поющий, щебечущий, ликующий голос. Будто кто-то сыпал и сыпал гроздья влажной, душистой сирени, заполняя ими комнату, необъятную, распахнутую чудом душу.
- Ты давно в Вальдбрунне, Микки?
- Почти сутки.
- Почему мне никто не сказал, что ты здесь?!
- Я приехал вчера на рассвете и просил Рудольфа молчать о моем прибытии... У меня были иные планы... - Он быстро собрал со стола исписанные листы и спрятал их в ящик. - Меньше всего я предполагал встретить здесь тебя... Хотя больше всего на свете хотел именно этого.
Майкл укутал Дикси одеялом до самого подбородка и, прижав концы руками, склонился над ней, пристально всматриваясь в глаза:
- Скажи только одно, Дикси... - он понизил голос до шепота. - Мы никогда не расстанемся?
- Никогда. - Для убедительности она помотала головой и крепко зажмурилась, потому что не могла достать из-под одеяла рук, чтобы обнять его.
- Так тому и быть.
Серьезно, веско, будто ставя печати, Михаил прикоснулся губами к её лбу, вискам, щекам, носу и, наконец, закрыл поцелуем глаза.
- Спи. Мы непременно будем счастливы. Как никто никогда на свете. Прямо с завтрашнего дня. Нет, - с сегодняшнего. Спи, девочка, наше время уже началось.
Они проснулись в обнимку одновременно, проспав долго и невинно, как щенки в лукошке. И сразу поняли, какое оно - счастье.
Дни шли, телефоны молчали, леса нежились под мягким осенним солнцем или мокли в проливном дожде качая верхушками елок. В вазах менялись свежие цветы, а на столе - отменная пища.
- Я сразу смекнул, что к чему, - заметил довольный Рудольф, когда хозяева объявили о своей помолвке. - Давно в этом доме не было праздника.
Рояль, клавесин и скрипка стали друзьями, свидетелями, советчиками влюбленных. Они грустили и ликовали вместе с ними, вдохновляя на фантастические и абсолютно реальные планы. Как стало реальным в их новом мире любое чудо - все, что они делали вместе.
Порой они казались себе мудрыми и сильными, способными свернуть горы. Порой - беспомощными, наивными, как размечтавшиеся в планетарии школьники. Всю свою короткую, фантастически нелепую историю от первого до последнего мгновения влюбленные обсуждали без конца, находя в ней новые трогательные подробности, многозначительные детали и необъяснимые совпадения.
"- Я не мог понять, как жить дальше после того, как там, в аэропорте, потерял из виду твою спину. Не за что было зацепиться - все рушилось и осыпалось под моими пальцами. Ты сказала, что выходишь замуж... И вскоре я понял, что просто-напросто умираю. - Рассказывал Майкл. - Натурально, физически. Однажды сын спросил:
- Что-то не так, па?
- Я должен оставить семью или сойти с ума.
Я рассказал Саше все.
- Ничего нового ты не придумал. Ступай на свободу, старик. Я даже не буду считать тебя очень уж виноватым. Обычная дребедень... О матери не беспокойся. В оркестре я получаю уже прилично - с голоду не помрем. Заверил меня мудрый сын.
Я опустил глаза, избегая смотреть на него:
- Увы, - я не был кормильцем. Но добрая фея Клавдия позаботилась о нерадивом лабухе. Счет в швейцарском банке, доставшийся от неё по наследству, я переведу на вас. Это будет больше, чем если бы всем нам дали Государственную премию.
Разговор с женой вышел тяжелый. Наташа ушла жить к матери. И тут я получил красивый заграничный конверт, а в нем - приглашение на свадьбу в Лос-Анджелес, с точной датой и, главное, с твоей подписью, Дикси. Молчи, я не брежу. Ох, как скрутила меня боль! Я взбесился от злости, от горечи утраты и даже попробовал пить. По требованию сына домой вернулась Наташа с героической акцией помощи "бывшему мужу" и тайной надеждой наладить жизнь. В этот самый момент к нам и явилась нежданно парижская гостья. И с лету заявила о правах взаимной любви. Ты - чужая жена!
Это невозможно было понять... Я проходил под дождем всю ночь, оплакивая свою жизнь - нелепую, неудачную шутку.
Я понял, что никому не нужен и не нуждаюсь ни в ком. Ощущение свободы окрыляло и холодило, как курок у виска. Меня понесло: я пил и пил, чтобы перестать чувствовать...Смычок не слушался моей дрожащей руки. Это означало конец. Но я же артист, Дикси, всю свою жизнь я примерял на себе мироощущение великих: я перевоплощался в Моцарта, Бетховена, Паганини... Я не мог позволить себе скончаться в вытрезвителе или на трамвайных рельсах... И в середине сентября я получил письмо от твоего адвоката, просившего меня прибыть в Вену в связи с подготовкой брачного контракта мадмуазель Девизо. То самое, в котором ты предлагала мне обдумать вопрос о продаже своей части имения твоему будущему мужу, дабы не делить дом с сомнительными русскими родственниками... Мадмуазель Дикси Девизо назначала мне встречу 30 сентября в десять утра в известной господину Артемьеву гостинице "Соната"...
- Майкл! Ты с ума сошел! - Опешила Дикси.
- Сошел. Словно во сне оформил необходимые документы, завещая свою долю владений в Вальдбрунне мадемуазель Дикси, а деньги - жене и сыну. Встреча с невестой Алана Герта должна была состояться на следующее утро. Но сидеть одному в гостинице, где прошла наша первая встреча, было выше моих сил. Смутно соображая, куда толкает меня провидение, я прибыл сюда.
