Тару озирается по сторонам.
В галерею впадают коридоры, в них темно и ничего не видно. Внезапно в одном из коридоров мелькает свет.
Тару взглядывает туда. Ничего не видно.
Идут дальше, вот еще один боковой коридор.
В нем мелькает свет.
Тару делает пару шагов в ту сторону. Нет, ничего.
Идут дальше. Снова коридор, снова свет.
Тару дергает за рукав Чангу:
- Там кто-то есть.
Чангу вглядывается в темноту бокового коридора, качает головой:
- Ничего не вижу, молодой господин.
Юнъян косится туда же и тоже ничего не видит.
Галерея заворачивает, идущие по ней поворачивают тоже, и из очередного бокового туннеля им наперерез выходит старуха с лампой и посохом. Останавливается.
Караванщики останавливаются тоже.
Старуха:
- Сосоно. Я пришла.
Сосоно, недоумевая:
- Кто ты?
Старуха усмехается.
- Разве важно, кто я? Важно, что я знаю.
Сосоно:
- Вижу, ты знаешь меня. И что?
Старуха:
- Ничего ты не видишь, мать двух народов. А вот я вижу... Кровь и смерть, брат идет на брата, женщины плачут по убитым, сестры убитых рожают от убийц, дети восстают на отцов, отцы режут детей... дети. Все они твои дети, Сосоно, мать двух народов.
Речь ее становится громче и одновременно неразборчивей, старуха трясется и брызжет слюной.
Сосоно смотрит с ужасом и брезгливостью.
Старуха:
- Судьбы народов записаны на Небесах, и не смертным изменить начертанное. Не думай, что ты обманула судьбу, Сосоно. Не думай, что твои дети избежали вражды. Все они твои дети, Сосоно, мать двух народов, и им суждено братоубийство, кровь и смерть. Кровь и смерть... Долго. Долго. Трехлапая птица кричит и бьется, не в силах расправить крылья. Три лапы сцепились, кровь из-под когтей, клочья мяса падают на землю твоих народов. Долго, долго, Сосоно. Кровь и смерть...
Сосоно:
- Отойди с дороги. - Охранникам: - Уберите ее, она безумна.
Старуха:
- Кровь и смерть семь сотен лет, Сосоно. Вижу: птица умирает, истерзав себя, вырвав сама себе лапы. Твои дети падут, убив друг друга, и так будет, я вижу. Вижу. Слушай меня и не забывай...
Охранники хватают старуху под руки и отодвигают с пути. Старуха не вырывается, но не замолкает ни на минуту:
- Помни, Сосоно. Небеса не забудут. Может быть, было бы лучше, если бы друг друга убили твои сыновья, а не их народы. Может быть, так было бы лучше. Трехногая птица кричит и бьется...
Караванщики проходят мимо старухи, Тару со страхом оглядывается на нее.
Старуха, глядя в упор на мальчика:
- Нет, не ты. Не тебе приходить сюда за мечом повелителя.
Тару, растерянно:
- Что?
Старуха:
- Убирайся, Периха не будет говорить для тебя. Твоя судьба не здесь. Иди, расти свой народ, собирай силы, готовься убивать братьев...
Сосоно резко останавливается, оборачивается:
- Периха?
Старуха, с широкой ухмылкой:
- Помнишь меня, дочь Ён Тхабаля?
Сосоно, резко:
- Нет.
Поворачивается и решительным шагом идет прочь.
Старуха, ей вслед:
- Помнишь. И мои слова не забывай...
Стена коридора, по ней - бесконечная цепочка воинов, они тоже куда-то идут. Откуда-то сочится вода, стены сырые, и у некоторых воинов размыты одежды и лица.
Снаружи белый день, светит солнце, на небе ни облачка. В вышине вьется хищная птица. Тару щурится, глядя на нее. Бормочет:
- Мне показалось, у нее три лапы.
Слуга Чжан:
- Ну что вы, молодой господин. Это всего лишь ястреб. И лап отсюда ну никак не разглядеть.
Тару:
- Знаю, Чжан, но мне показалось...
Идут вниз по каменным ступеням. Сосоно, задумчиво:
- Я помню ее.
Начальник стражи:
- Госпожа?
Сосоно:
- Ей было двенадцать лет, и она была лучшей прорицательницей Пуё. - Помолчав: - Она младше меня, Юнхан.
Начальник стражи:
- Я думал, ей лет сто.
Сосоно:
- Вдвое меньше. Около пятидесяти.
Начальник стражи:
- Но если она была лучшей... может, и сейчас...
Сосоно:
- Я не сомневаюсь, что она видит. Она и тогда, ребенком, видела дальше всех. Верховная жрица Ёмиыль и сама была ясновидящей не из последних, но всегда полагалась на нее. Если Ёмиыль не могла увидеть будущее сама, она звала Периху.
Юнхан:
- Значит, будущее... - он встревожен, видно, что речи старухи произвели на него глубокое впечатление.
Сосоно:
- Ничего это не значит. Видеть и понимать - разные вещи. Она видела то, о чем говорила. Но она могла все неправильно понять.
Юнхан:
- Но как же, она сказала - кровь и смерть, и брат на брата...
Сосоно, вздохнув:
- Может статься, так будет. Она еще сказала - семь сотен лет. Как знать, может, моё Когурё схватится с моим Пэкче. Лет через сто.
Юнхан:
- А, ну да, это возможно.
Сосоно:
- Незачем сейчас бояться того, что даже еще не наступило. - Взглядывает на Тару. - Ты что, расстроился, что меч Чумона не для тебя?
Тару, передернув плечами:
- Да ну его, у меня свой меч есть. Просто мне стало холодно, и мурашки...
Сосоно улыбается:
- Сейчас солнце тебя согреет. Идем же.
Вечер. Луна над Чольбонским дворцом. Дерево возле крыльца. Сосоно стоит во дворе, глядя в небо.
- Чумон.
Ветер шевелит листья на дереве.
Сосоно:
- Мне не понравилось у тебя в храме. Прости, если невежлива. Там торжественно и величественно, великому государю, наверное, так и положено... Тебе не тесно там, Чумон?
Высоко в небе моргает звезда.
Сосоно:
- Я не буду слушать Периху. Мне кажется, ты бы не стал ее слушать. Разве Ёмиыль не ошибалась в толкованиях? Периха тоже может ошибаться.
Молчит, будто надеясь на ответ. Ответа нет.
- Ты бы не стал, и я не буду. Моему Онджо нечего делить с твоим Юри, пока у наших царств даже нет общей границы. Между нами расстояния, горы, реки и другие племена. А когда твое Когурё и моё Пэкче вырастут так, что им найдется за что спорить... Кто знает, может быть, трехногая птица взлетит и осенит их крылами. А может быть, и нет. Но только мы-то с тобой будем смотреть на них с Небес, свесив вниз головы.
Ветер трогает щеку, треплет волосы.
Сосоно:
- Мы с тобой что смогли, то и сделали. Ты дождись меня там, ладно? А с тем, что будет через сто лет... Может, мы и придумаем, как помочь детям. Ты там, на Небесах, поспрашивай умных людей, пока я иду, хорошо?
Возвышенное место под широким небом, небольшой курган, поросший травой. Еще одна поминальная служба: чаши с приношениями, дым благовоний сдувает ветер, Сосоно и Тару кланяются дважды - лбом в землю. Вместе с ними нынешний глава Керу, Ёнчжу. Охрана ждет поодаль.
Сосоно:
- Ну, здравствуй, Утхэ. Вот я и добралась к тебе. Я вырастила наших мальчиков, но не уберегла старшего. Прости меня. Наш Пирю был горяч и своеволен, я не смогла удержать его от опрометчивых решений. А с Онджо все хорошо. Ты же знаешь, у него свое царство. Твой младший - настоящий царь, Утхэ, разве мы могли подумать, когда он был малышом, что так будет? А это его сын, наш с тобой внук. Познакомься. Тару, поклонись дедушке.
Тару кланяется могиле.
- Здравствуй, дедушка. Я твой внук, Тару. Я вырасту и буду царем... Ты будешь мной гордиться, дедушка.
Камера поднимается выше. Курган - над крутым склоном, внизу блестит река.
Идет караван. По-прежнему во главе Сосоно, рядом Юнхан, Тару и все знакомые нам лица. Катятся повозки, идут работники с тюками и коробками.
Дорога идет у подножия холма. На вершине холма стоит старуха в выцветшей серой накидке, из-под которой виден черно-белый подол старого жреческого одеяния. Смотрит вслед уходящему каравану.
- Оба, оба твоих народа падут, - бормочет старуха.
