– Помогло?

– Ничуть! – отвечал Гржиб-Гржибовский с торжеством. – А помогла вакса.

– Как вакса?!

– Простая сапожная вакса. Уверяю вас, Александра Капитоновна. Взял жестянку, отколупил этакой себе кусочек ваксы и положил на зуб. Кто меня надоумил на это – не знаю; а только зуб прошёл. Вот и верьте после этого разным там лекарствам! Простая вакса!

– Удивительно!

– До того, что никто не верит, – продолжал с одушевлением Гржиб-Гржибовский. – Я сейчас же рассказал в полку. Только у нас есть штабс-капитан Брыж. Волос, знаете, чёрный, из себя красавец. Он мне и говорит: «Это, друг мой, важное открытие; ты войди о нём с рапортом по начальству». Ну, я понимаю, он шутит. Но пускай себе заболят у него зубы, и тогда посмотрим… Слово даю, запросит ваксы!

Сашурочка сказала:

– Я ни за что не положила бы ваксы… Фи! Уж лучше соли.

– Вы сами никогда не страдали?

– Никогда.

– Счастливейшая из прекрасных особ! Вот у Вассы Макаровны, сдаётся мне, тоже совершенно здоровые зубы. У неё они такие, знаете, белые и блистательные, что на удивление! Я любовался её зубами. Вообще она – замечательная дама.

– Чем? – спросила Сашурочка.

– Всем. Ежели б дело было в городе, то я умолил бы её сняться и подарить мне её прекрасный портрет. Ей не посмею, но вам признаюсь, что эта очаровательная женщина мне нравится.

Сашурочка сделала серьёзные глаза и стала смотреть в даль, на верхушку тополя, оранжево-зелёною метёлкой торчавшую из-за тёмной массы других деревьев, окутанных уже вечерними тенями.

Гржиб-Гржибовский продолжал:

– Васса Макаровна такая спокойная и великолепная красота, что всякому должна нравиться. Прошу покорно, это – редкость! Какие у неё волосы, какие глаза, и какая это улыбка!

– Отчего ж вы ей этого, наконец, не скажете? – спросила Сашурочка, всё продолжая смотреть на верхушку тополя.

Гржиб-Гржибовский повернулся к девушке и произнёс:

– Вот что, Александра Капитоновна, мне хотелось бы очень знать, и я себе надеюсь на вас: то правда, что этот штатский – умный такой – что будто он женится на Вассе Макаровне?

– Илья Кузьмич? Не знаю.

Гржиб-Гржибовский замолчал и стал играть цепочкой. Он широко улыбался и точно что соображал, причём результаты соображения выходили, должно быть, приятные.

– Ежели правда, как говорят в городе, то я очень рад; а ежели нет, то я тем более рад.

Сашурочка спросила:

– Который час?

Гржиб-Гржибовский отправил руку за борт кителя и, вынув золотые часы, подавил пружину и сказал:

– Скоро восемь.

Сашурочка поднялась с места. Выражение лица её было теперь грустное, и она нехотя проговорила, что пора, кажется, уезжать, вздохнула и вышла из беседки, а за ней и Гржиб-Гржибовский.

По уходе молодых людей Васса Макаровна промолвила:

– Кто выиграл пари?

Плакудин пожал плечами.

– Чего же от меня потребуете вы? – спросил вдруг Плакудин взволнованным голосом. – Потребуйте того, чего я сам потребовал бы от вас.

– А вы чего от меня потребовали бы? – Васса Макаровна вполоборота взглянула на Илью Кузмича.

– Вашего сердца, – отвечал он, – и вашей руки.

– Очень рада, что выиграла пари я, и поэтому ничего подобного от вас не потребую, – сказала Васса Макаровна, зардевшись. – А потребую я только одного – не говорите со мной никогда дурно о Гржиб-Гржибовском…

Плакудин побледнел.

– Неужели он вам нравится? – спросил он и крепко схватил её за руку.

Она остановилась, тяжело дыша, и потупившись, молчала.

– Говорите же! – со злостью крикнул Плакудин.

Она подняла на него свои ленивые серые глаза и, улыбаясь, сказала:

– Вы слышали, ведь и я ему нравлюсь.

Плакудин не выдержал. Он грубо оттолкнул её руку, повернулся, яростно крикнул: «Цербер, ici!», и удалился скорым шагом по направлению к садовой калитке, выходившей во двор. Тут он велел заложить в беговые дрожки свою лошадь и уехал домой, пасмурный, проклиная всех женщин в мире и громко ругая Вассу Макаровну.

Васса Макаровна стояла в саду, пока он не исчез из вида. Она вздохнула с облегчением и усмехнулась, сообразив не без гордости, что двух людей она могла бы осчастливить своей благосклонностью. Но с одним, чересчур притязательным, теперь уже покончено. Остался Гржиб-Гржибовский. Думая о нём, она проникалась тихой радостью. Два года как она вдовеет, и ей надоела эта скучная одинокая жизнь. Она слегка потянулась и томною походкой направилась к балкону.

Вечер потухал.