-Боже, да что с тобой? - лишь прошептала мать, прикладывая ладонь ко рту.
Василиса от негодования обвилась в одеяло и присела на кровать, скрывая изуродованное тело. Но мать успела увидеть.
Растрепанная дочь была синяя от синяков, начинающихся от живота и заканчивая ногами.
-Кто тебя так? - выдохнула она, присев рядом, нежно провела по царапине на щеке. - Дочь не молчи. Ну, скажи ты что ни будь!!! - Василиса вырвалась из рук матери, и убежала в ванную, громко крича бранные слова.
Мать побежала следом и, становясь у двери в ванную, услышала громкие всхлипы дочери.
-Не плачь,...Собирайся... Нас вызвали в университет. - Произнесла женщина, и убежала на кухню, за водой.
Родители еще в подростковом возрасте Василисы, пустили ее жизнь на самотек. Работа, а за ней непрерывные цепи дел, заменяли им и дочь, и сына и кажется всю жизнь. Как и любому ребенку, еще тогда девочка Вася, всеми способами пыталась привлечь внимание до того холодных к ней родителей: то разбивала окна в школе, или с мальчишками ходила на драки, то чуть не подпалила кухню, первый раз пробуя себя в приготовлении пирога. Но родители лишь ругали её и наказывали, оставляя дома снова одну. Тогда девочка привыкла к одиночеству, и даже шла, шагая с невидимой преследницей в ногу.
Девочка взрослела, и вскоре стала гордой лебедью, которая искала новые ощущения в компаниях дворовых парней, а затем и университетских. Тогда ее жизнь тесно переплелась с закадычными подружками Миркой и Рэной. В них она нашла и мать, и отличных подруг. Тогда ей казалось, что ничего лучшего и быть не может. Одиночество с каждый днем отступало, и проблемы семьи постепенно уплывали на второй план. Василису это даже радовало. Как у других ее знакомых ее родители не пеклись о ней, и чрезмерно не контролировали. Она была вольна.
Но подруги исчезли, одиночество снова подкралось, норовя, приблизится так близко, что снова избавиться от покинутости было бы невозможно.
Василиса с силой стукала ногами о ванну пытаясь унять боль, которая ранила не физически, а мысленно. Холодные ручейки душа стукали каплями тело. Губы дрожали:
"Снится, что мне не дожить до весны,
Снится, что вовсе весна умерла
Страх во мне оставляет следы,
Я думала, что страх - это просто слова..."
Тело снова заломило болью, завернувшись в полотенце, она выбежала из ванной комнаты, в свою, пытаясь не встретиться с матерью, которая слишком поздно обратила на нее внимание.
В машине было душно, Вася открыла окно, ветер обуял ее волосы, растрепывая их из непривычного пучка.
-Может, расскажешь что случилось? - спросила мама, держа руль одной рукой, а другой, крася губы. Василиса отвернула нос к окну, не отвечая. Мать вздохнула, покосившись в зеркало, увидела вместо дочери, ее серую тень. Вместо платья рваные джинсы, которые Вася купила ради забавы, и майка которую дочка одевала, когда они делали ремонт у бабушки еще с остатками краски. Мать еле удержала вздох.
За окнами машины мелькали обыденные улицы обуянные дождем, девушка в глубине душе пыталась подумать о волнующих глубину сердца проблемы, но присущая ей упёртость заставляла ее вдумываться в слова песни, которая монотонно глохла в недрах души девушки.
Высокое пятиэтажное высилось, пытаясь, дотянутся крышей до самого неба. Под крыльцом университета толпилось кучу народа. Кто глупо швырялся по небольшим группкам народа, кто сидел на лавочке со стопкой безликих книг, кто пережидал перемену, дыша свежим воздухом. Каждый был с кем-то, но каждый был и сам по себе. Она поняла это позже: когда люди могли быстро ворваться в жизнь, принося кучу впечатлений, и так же быстро уносились, подобные ветру, оставляя воспоминания.
Мама шла позади, стуча каблуками. Они были неизменны в ее жизни, лишь ночью мать возвращалась домой и, снимая туфли, облачалась в тапочки. Василиса видела это крайне редко.
Как всегда на лавочке на крыльце сидела ее компания, там и сидел Паша, сжимая в объятиях новую девушку. Скулы сами по себе задергались, а зубы сжались, она отвернулась. Кто-то из знакомых пытался ей помахать, но увидев волчьи взгляды Васиной компании, отдернули руку. Новая девушка Паши покосилась и рассмеялась в лицо:
-А, это кажется наше слабое звено! Прощай детка! - резал слух писклявый голос блондинки.
Странные косые взгляды. Тогда Вася с трудом привыкла к ним. А сейчас даже смеется, заметив их. От нее отвернулись все.
Кабинет, за кабинетом. Кругом бежевые стены с картинами писателей, художников, физиков. Коридор узился, картин становилось еще больше, были слышны истошные крики людей, и наконец, они остановились у двери директора. Елена Витальевна - так звали ее мать, постучалась в дверь.
-Заходите! - этот тон голоса Вася запомнила навсегда, с хрипцой и полный неприязни.
Кабинет резал свет. После темного коридора он казался белоснежным. Вася осталась стоять, Елена Васильевна присела.
Взгляды. Кругом взгляды. Взгляд Миры, полный напущенной гордости и злобы. Взгляд Рэны, оглядывающий её рваные джинсы и вытянутую футболку. Чей взгляд она больше всего ненавидела. Мира решила покончить с дружбой, в глубине души она это перенесла, но предательство Рэны, было слишком сильным ударом в пах, чтобы это вынести, а затем смириться. Взгляд матери Миры, тот был на крайнем пике злости, чем напомнила Васе здорового пса на цепи, который лаял, брызгая слюной, но ничего сделать, не мог.
- Да это она, - подтвердила Рэна, пряча лицо.
Мать Васи недоуменно посмотрела на дочь, а затем смирно выслушала всю историю из уст Миры.
-Это она все сделала! Она меня побила, а все из-за глупой ревности к ее парню, представляете?! У меня в подтверждении есть доказательства. Вот. - Мира подняла майку, обнажив живот, на нем красовался огромный фиолетовый синяк.
Тут Вася не вытерпела и рассмеялась.
-Верю! Верю! - она залилась аплодисментами, отчего на нее покосились все присутствующие. - Отличная игра! Станиславский бы сказал - полный пилотаж! - мать сидела с каменным лицом лишь Вася знала, что ей стыдно. Директриса непонимающе вылупила глаза, а все остальные пооткрывали рты.
-На этом спектакль окончен! Слушать я этого не намерена. - Вася встала, как её потянули за майку вниз - это была мать. - Отпусти! - она с силой вырвалась и выбежала из кабинета. Были слышны крики директрисы.
Василиса знала мать, и знала ее выдержку, знала, что она все выслушает, и пообещает все исправить, если это возможно. Обычный деловой разговор, каких у нее за день в офисе десятки.
Третий этаж был пустым. Никого. Уже шли занятия, и девушка плюхнулась на кожаное сидение у первого попавшегося кабинета. Тут было все дорого: само здание, которое было культурным достоянием восемнадцатого века, в стиле классицизма с тонкими колоннами на крыльце; нутро университета, увешанное картинами, и достояниями, как и студентов, так и педагогов; мебель, техника, о которых другие учебные заведения и мечтать не могли. Тогда Вася еще больше заскучала по обычному деревянному стулу, в котором хоть физически, но чувствовалась опора.
Руки тряслись, как у человека, не видевшего воды неделю. Она взяла ручку и лист. Писать было легче, чем рассказывать. Она не струсила, нет. Это была ненависть, ненависть к доверчивой директрисе, к каменной матери, и двум бывшим подругам, а что-то говорить, для нее значило оправдываться, что она считала последним, что могла сделать. Подчерк был неровным и корявым, он был таким всегда, но сейчас разобрать слова было крайне трудно. Последнее слово, и жирная точка.
Снова тонкие узкие ступени лестницы, по которым студенты уже привыкли подниматься, и грядущий кабинет директора. Уверенный стук, шаг вперед, и полные удивления взгляды. Мать так и сидела на своем стуле, гордо держа струной спину.
-Стоять, Василиса! И не вздумай убегать! Иначе...- грянула директор. Василиса со стуком положила листок на стол, и приторно попросив прощения у директора, шаркая кедами, удалилась.
