БЕЛАЯ СЕРИЯ «ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛ Е ДИЕ»

Эсаул Георгий

МОРАЛЬНЫЙ ПА Т РУЛЬ

ОБЛИЧЕНИЕЪ

«Литературное насл е дие»

Москва

2015

Бабочка-однодневка родилась в дождливый день.

Всю жизнь дождь.

Граф Измир Хиросима Сенека «Хайку бабочки».

— Кто? Слышите, обыватели в штопаной одежде, кто скажет мне гадость? – Девушка воин с кокардой «Моральный патруль» в волосах (волосы – чернее Чёрной дыры, длиннее Млечного пути) широко расставила циркульные ноги. – Кто первым покажет свою лиловую безнравственность?

Где ваша бравада, когда в иступленной пьяной радости задираете девушке юбку, а потом десять лет за кружкой дешевого кислого пива хохочите, прыгаете и рассказываете о своём подвиге, имя которому – грязь?

— Госпожа! Мы не пьём пиво, мы пьём молоко, не генномодифицированное, а проверенное, и молоко соответствует санитарно-гигиеническим нормам без недовольства и сливания в корыто для свиней! – Трактирщик – сливовый нос – покачнулся кораблём в шторм, под стойкой бара подозрительно звякнуло, но атмосфера в баре не накалялась, смирная, словно пожар на гумне в летнюю грозу. – Грустно, когда девушка из морального патруля, отважная и справедливая воительница ищет то, что находится в другом месте, как самовар с женихом.

У нас в баре – сухой, сухостой в степи - закон.

— Да, да, миледи, сухой закон без грамматических придирок.

— Да, да, да, конечно да! — из гуталиновых углов, от дубовых столов, из-под лавок бормотало, чмокало, но без иронии, без второй мысли, иначе моральный патруль распознает и осудит, а месть морального патруля хуже скоропостижной смерти от удара никелевой лопатой по темечку.

— Разве я не прекрасна? – воительница почти рыдала, подходила к посетителям бара, заглядывала в глаза, комкала в руках мешочек с благовониями – так медведь лапает барышню-крестьянку. – Вы же видели в фильмах, как в бар заходит девушка, и посетители всенепременно цокают ей вслед, свистят, подмигивают, словно ночью нарвались на свето-шумовую мину, а самый наглый хохочет: «Красотка! Покажи сиськи! Присядь ко мне на колени! Я тебя угощу коньяком!»

Почему, господа, отчего же вы, не уподобляетесь героям вестернов, отважным Рэмбам с худенькими пчелиными носами? – девушка в досаде, наконец, зарыдала, заламывала руки, обращалась с немой мольбой к посетителям, но они с гранитными лицами пили молоко из высоких стаканов и молчали, как оцепеневшие на бойне ягнята.

Девушка – моральный патруль – выбежала из салуна, запуталась в длинных ногах, но взяла себя в руки и побежала (грациозная, лань ей в каблуки не годится) в сторону березовой рощи с отъевшимися соловьями, больше похожими на тетеревов, чем на воробьёв.

Через час Космолёт морального патруля стартовал; посетители со стаканами с молоком в баре оживились, но подождали для верности еще час и затем уже – пиво, водка, коньяк, бренди, виски, ликеры и другие напитки хлынули, словно прорвало Верхнюю платиновую плотину.

— Ыхма! Скажи ей, что красотка, так мигом – ногой по яйцам получишь, а мордой – о стол! – Джо Кривое Наследство с неизъяснимой тоской вспоминал идеальные формы патрульницы, с отвращением выплеснул известковое молоко на пол, травил тараканов. – Крутила бедрами, потрясала булками, провоцировала на штраф, а – фигушки ей; наболело на сердце – так лучше душу вон, чем на моральный патруль.

— Пронесло! Остались живы, и на штраф не налетели, как на лося безрогого! – общий вывод со звоном стаканов фонтаном ударил в черный потолок.

Когда изрядно набрались, и дело шло к обязательной вечерней драке, старый Ник Солёные Атрибуты закатил водянистые голубенькие глазки, будто умирал, а беззубый рот прошептал с чувствительным сладострастием – так кошка мурлыканьем признается хозяину в любви:

— Эх, панове, мужики кабальерос!

Я едва сдержался, язык шелестел, но я прикусил до крови, а слова готовы, почти вылетали жирными куропатками, но выдержал, не вымолвил:

«Чудо-красавица с волосами-пшеницей!

Присядь мне на коленки, как на завалинку!

Угощу тебя медовухой, миленькая!»

Может быть, стоило мне подвиг совершить, и умер бы отважным ковбоем, мужчиной у грудей прелестницы, а не беззубой тряпкой под ногами моей необъятной жены Матильды Мраморовой? – Ник Солёные Атрибуты уронил голову на стол и пьяно захрапел, будто дятел долбит столешницу.

— Видел я утопленника, самоубийцу, он неделю пролежал в пруду с раками, пиявками и окунями: а Ник Солёные Атрибуты выглядел бы намного хуже после своего выступления перед представительницей морального патруля! – бармен поставил на свечу бокал с бренди, усмехнулся и поцеловал лапку кролика – семейный талисман.

В Космокатере морального патруля девушка скинула одежды, оставила только вызывающе блестящие черные сапоги с высокими колокольными каблуками – так школьный учитель спит с тетрадками в обнимку.

Ноги закинула на пульт управления, расчесывала волосы и изредка проглатывала дурное слово, недостойное воительницы амазонки.

За штурвалом в красивой позе обреченного Аполлона скульптурно восседал скала-варвар – тигровая шкура на плечах, кожаные шорты, белые мокасины из шкуры грубой львиной акулы.

Пропорциональное тело с горами мышц, насмешливый взгляд, волевой подбородок, будто вырублен из гигантского кокоса.

Варвар мельком взглянул на напарницу – её нагота не волновала, потому что напарница жила в другом Мире, и возбуждала варвара не больше, чем тень от Дворца.

Убедился, что напарница не ранена, героически положил руку-полено на рычаг переключения скоростей Космолёта, будто играл в сериале «Красавцы и Вселенная»!

— У меня снова неудача – ни копейки, ни луидора, ни сантима, ни кредита не вытрясла из мерзавцев, нарушителей морали; а мораль нарушали – морды пропитые; в кабаке густой сивушный запах, хоть бластер на него вешай, но предупреждены – алкоголь спрятали, молоко пили при мне; вижу, что тайна в молоке неизмеримая, без чистоты, – так бы и выгнала всех в комнату без пола; но не имею возможности, потому что даже на меня не реагировали, как на девушку, ослепительную, умопомрачительную, будто сошла с картины не знаю какого художника – не разбираюсь в мазне на холсте. – Патрульная придирчиво осмотрела лобок, выдернула лишний волосок, ойкнула, словно на минутку забежала в магазин, но осталась навеки на полке. – Видела, понимала, что хочется им крикнуть мне: «Эй, красотка, пойдём, побалуемся!»

Но молчали, сдерживали себя, словно проглотили по три коня.

Я для них стараюсь – притирания, маски, фитнес, ароматные травы, благовония, нанолифчик с подниманием грудей, зазывная юбочка, сапожки за тысячу кредитов, а они слишком трусливы или даже – горды, низменно подлые берегут свои деньги и жизни; водка для них дороже подвига во имя освистания девушки, похожей на коридор в бесконечность.

Невозможно работать без эстета; он из камня воду выжмет, превратит молоко сначала в виски, а затем – в деньги на штраф за безнравственность – так молодильные яблочки в зубах кашалота превращаются в золотые.

— Ты без денег? И я без денег! Зря работали! – варвар поправил блестящий локон; змеи мышц на руке вдохновили бы любую бедную вдовицу на пожертвование в фонд морального патруля. — Раздвигаю кусты: он голый и она голая – толстые, как кабаны.

Увидели меня, вскочили, листья с ягодиц отлепляют.

Я им предъявляю за аморальное поведение, а они мне нагло – «Мы – натуристы! Черпаем силу из матушки Природы!

ООН и Всемирная Ассамблея Галактик одобряет!»

Смеются надо мной, а я стою с дубиной и не знаю, как с них деньги выбить за нарушение морали.

Да! Без эстета мы денег на хлебушек не насобираем!

— Я писарю взятку дала…