– Маш, а тебе сколько лет? – спросил он, окончательно расслабившись.
– Это важно?
– Просто всегда спрашиваю.
– А что были неприятности с малолетками?
Видимо зацепила, были.
– Угадай, – я окунула палец в бокал, поддела льдинку и положила на кончик языка. Женя проследил за моими пальцами и его тёмные глаза загорелись.
– Семнадцать, – шёпотом сказал он, скорее убеждая себя, чем спрашивая.
– На этом и порешили, – усмехнулась я и повернулась к нему спиной, вжалась ягодицами прямо в пах и поёрзала. Женя тут же сгрёб меня за талию и прижал плотнее. Но развлечение длилось недолго. Пока у меня из рук кто-то не забрал бокал с мартини. Обернулась, продолжая извиваться в танце. Лёша. Взгляд тяжёлый, хищный. Внизу живота тут же завибрировала пружина, готовая лопнуть в любое время. Какой грозный. Телохранитель, блин. Строгий костюм, белая рубашка, на поясе рация и наверняка там под пиджаком ствол. Только челюсти сжаты и на скулах играют желваки. Похоже это уже его привычное состояние рядом со мной. Не оборачиваясь, бросил Жене:
– Начинай обход территории. Я тебя сменю здесь.
Никитин стал между мной и Женей.
– Я это… Лёш…
Женька явно смутился от тяжёлого взгляда начальника, пятой точкой почуял неприятности.
– Иди. До закрытия ровно час. Сделай обход.
Странный взгляд у моего спасителя. Впервые нечитабельный. Смотрю, и понять не могу. Мне сошло с рук? Или нет? Как только Женя скрылся из поля зрения, Никитин залпом осушил мой бокал с мартини.
– Мой рыцарь волнуется о чести дамы? – спросила я, все еще продолжая танцевать.
– Скорее о чести друга, – ответил Никитин и вдруг схватил меня за руку, – это что только что было?
Лёша насильно усадил меня на стул и устроился напротив.
– Давай договоримся. Это в первый и последний раз ты мешаешь мне работать ясно? В следующий вышвырну нахер. Поняла?
– Конечно.
Я чуть раздвинула ноги и положила руки на колени. Поиграть в Шерон Стоун? Устроить представление? Нет, плагиатус, блин. Да и я в трусиках. Слабенько. Непроизвольно он посмотрел на мои бедра и тут же отвёл глаза. Я сбросила туфельку и снова поставила ногу на стул, прямо между его ног. Невинно хлопая ресницами, заглянула ему в глаза. Это действует. На него безотказно.
– Я приготовила ужин… что ты любишь на ужин, Никитин?
Его брови удивлённо поползли вверх.
– Ты умеешь готовить?
Да, милый, испанская кухня, французская, марокканская, японская. Любой каприз за ваши деньги… в этом случае за ваши чувства.
– Я много чего умею… Брат… дядя… друг… папа… я так и не знаю кто ты мне?
Теперь я красноречиво смотрела на его ширинку. Охренеть, ткань брюк начала быстро натягиваться под моим взглядом. Определённо, если он и владеет своими эмоциями, ЭТИМ он точно не владеет. Вот эта часть его тела все же сотрудничает именно со мной.
– Так что у нас на ужин? – чуть хрипловато спросил и откашлялся.
– Сделав ревизию в твоём холодильнике, и с трудом уложившись в ту мелочь которую ты мне оставил, я смогла приготовить суп «Вишисуаз» и "Жюльен".
Он поперхнулся дымом.
– Чего?
– Французская кухня. Кстати, ты всегда на еду реагируешь эрекцией?
Никитин заказал себе порцию виски, игнорируя мой вопрос, а скорей всего, чтобы потянуть время.
– Потанцуй со мной, Никитин
– Нет, я работаю. Но ты можешь потанцевать сама. Никто не запрещает.
– Значит самой можно, а с Женей нет?
Лёша резко поставил бокал на стол.
– Маша… нам нужно серьёзно поговорить.
– Насчёт Жени? – я улыбнулась и теперь нагло поставила босую ногу ему на колено. Он не сбросил, просто посмотрел мне в глаза:
– Насчёт всего.
Я знала, что он мне скажет. Даже знала каким тоном. Я начинаю проигрывать. А проигрывать я не люблю и не умею. Нужно делать резкий разворот в отношениях. Точнее эти отношения должны стать таковыми. Делай свой ход Никитин. А потом я поставлю тебе шах, до следующего хода. Клуб закрылся ровно через час. Мы шли к машине Лёши. Он молчал. Готовился внутренне. Наверняка, вместе с Оленькой придумывали, как от меня избавиться покрасивее. Итак… поехали…
– Черт, – я всхлипнула и упала на одно колено. Никитин тут же оказался рядом и помог подняться.
– Все в порядке?
– Да… нет, я ногу подвернула. Болит. Сильно.
На глазах слезы. Никитин приподнял меня за талию и донёс до машины, усадил на переднее сидение и склонился над моей ногой, ощупывая щиколотку.
– Больно? – спросил он, надавливая на косточку, трогая ступню, пальцы… О боже… Это так возбуждающе.
– Очень, – ответила я, чувствуя острые покалывания внизу живота, искры, пробегающие вдоль позвоночника. Уровень эндорфинов в крови тут же увеличился. Прикосновения его пальцев – это как удары электрошоком, притом по самым чувствительным местам. Вторая рука поддерживала мою ногу под колено.
– Просто ушиб. Ничего серьёзного, – констатировал он и поднял голову все ещё сидя передо мной на корточках. Вдруг его брови сошлись на переносице:
– Нет никакого ушиба, да?
Я, молча, склонила голову на бок и, не отрываясь, смотрела ему в глаза.
– Нет ушиба, Лёша. Я хотела, чтобы ты ко мне прикоснулся.
Он резко выдохнул.
– Маша, завтра я получаю твой паспорт. После этого мы определяем тебя в школу интернат. Я думаю это самое лучшее, что я могу сделать для тебя. Начнёшь новую жизнь. Нормальную. Как у всех. Я буду тебя навещать, обещаю. Ты даже сможешь приезжать ко мне на выходные.
– Ногу отпусти, – тихо попросила я.
– Что?
– Ногу отпусти, я сказала.
Его пальцы медленно разжались. Он встал с корточек и хотел уже сесть в машину. Но я вскочила и быстро пошла по тротуару:
– Маша, вернись в машину!
Да неужели? Не работает. Я пошла быстрее.
– Маша, давай поговорим, Маша.
Я сбросила туфли и побежала от него.
– Кукла, мать твою!
Резкий поворот головы – подхватил мои туфли и бежит следом. Посоревнуемся спецназ? Ну, кто быстрее бегает?
– Да пошёл ты! – крикнула я и теперь бежала в сторону набережной, – ты и твоя Оленька!
Кукла. Израиль 2009 год
Я узнала его. Как только этот боров вошёл в маленькую спальню, освещённую лишь свечами и красной лампочкой, под потолком, я его узнала. Он мало изменился за эти два года. Немного постарел, но все тот же невысокий толстяк с пивным пузом, жидкими волосами, с сединой на висках. Тот самый, который так усиленно пытался затащить меня в свою постель ещё не подозревая, что я и есть та самая Мири, которой он должен передать секретную информацию.
Я вела его тогда три месяца. Светские приёмы, встречи в ресторанах. До белого каления распалила, как говорится, а потом потребовала диск. Он был в шоке. Никогда не забуду в его глазах металлический блеск ненависти. Ко мне. К женщине, посмевшей играть не по женским правилам, а по мужским.
Вопрос узнает ли меня он. Ассулин. Два года назад, именно от него, я получила пакет, из-за которого погибли все, те, кто помогал мне в том деле. Я не знала, что на диске. Меня никогда не посвящали в подробности. Да и я, за свою не столь длинную, но далеко не спокойною жизнь, выучила одно железное правило – меньше знаешь, крепче спишь. Спала я редко, со стволом под подушкой и всегда неспокойно. Но это уже другой вопрос, совершенно не волнующий моих заказчиков.
Ассулин посмотрел на меня масляными глазками, улыбнулся и тут же выложил двести шекелей на тумбочку. Я презрительно скривилась – урод. Жадная скотина. Это меньше пятидесяти баксов. Такова такса за час с проституткой в Израиле. Дешёвой проституткой. А этот гад мог позволить себе шикарную девочку по сопровождению. Такую как Мири. Когда час с ней мог стоить около штуки баксов и то не в постели. Но я хорошо выучила их менталитет. Израильские мужчины – миф о горячих чувствах и страстях. Жадные, склочные женоневистники. Ненависть к русским и мечта иметь русскую. А русские их используют, тянут бабки, потому что ничего другого не вытянуть. Пусто там, цифры, счета и похоть. Значит тогда купить рашен лове за пару сотен. Иллюзию о красивой белокожей девочке согласной на все ради вот такого жирного борова, которого дома ждёт жена с выкрашенными патлами, морщинистым лицом и вечно орущей глоткой, да семеро детей наглых зверёнышей похожих на маму и папу. Вот и Ассулин туда же. Мразь. Копейки считает. И знает, сука, что эти бабки я отдам хозяину и ещё долго не увижу с них ни агоры. Так я буду выплачивать, и выкупать свой паспорт и якобы содержание в этом гадюшнике.