— Он и есть государственный! Ему этот Усков такие статьи шьет!

— За дело, Джуля, за дело. Просто так, в одночасье, миллиардерами не становятся.

— А что ты хочешь? — искренне возмутилась Джульетта. — Живем в такое время, когда подавляющее большинство мужчин в стране занимается бандитизмом и вымогательством. Либо охраняет тех, кто этим занимается.

— Ты в их число и Петракова относишь? — невозмутимо поинтересовалась Зина.

Буланова подозрительно посмотрела на подругу: у той никогда нельзя было в точности понять, что она имеет в виду. Но, похоже, в данный момент она не шутила.

И Джульетта нехотя согласилась:

— Вполне возможно. Сейчас чиновник, на какой бы он должности ни находился, и шагу не может ступить, чтобы не нарушить закон.

— Это ты брось! — категорически заявила библиотекарша. — Если в человеке есть нравственный стержень, ты его никогда с честного пути не свернешь.

— Честный, нечестный! Все это слова. Все мы люди, все жить хотим. И жить хорошо. Ты лучше все-таки посоветуй: ехать мне снова к Мягди?

— А что тебя останавливает?

— Понимаешь, вроде бы все хорошо: он очень обрадовался, ласково со мной говорил. Но я все время чувствовала, что думает он совсем о другом.

— Я тебя понимаю: останься вы сейчас вдвоем в комнате, он тебя и трахнуть бы не смог. Потому что у него между ног сейчас одна месть.

Буланова с изумлением посмотрела на подругу. Да, именно так! Это было то, о чем она подспудно думала, но что не могла оформить для себя не только словами, но и мыслями. Значит, Мягди ей теперь чужой? И в голове у него одно только чувство мести?

Джульетта поникла. Ничто так не убивает женщину, как известие, что ее любимый ее не любит. И не важно, кто у нее теперь соперник: другая женщина, мужчина или дело. В любви важен сам процесс. А когда его нет, сходит на нет и чувство. По крайней мере у Джульетты Степановны Булановой, редактора отдела политики крупной областной газеты, дело сейчас обстояло именно так.

Переговорив о пожаре с премьер-министром, Генеральный прокурор решил немедленно действовать. Нельзя было допустить, чтобы преступники и дальше безнаказанно крали государственные деньги и при этом заметали следы.

Уже через несколько минут в его кабинете сидели Усков и Виктор Васильевич.

— Ситуация вам известна, — начал Александр Михайлович. — Хотя, образно выражаясь, о взятии Центробанка знает строго ограниченное число лиц, не исключено, что информация уже просочилась к преступной группировке.

Усков и Виктор Васильевич деликатно промолчали. Уж кому-кому, а им было доподлинно известно, кто входил в это «строго ограниченное число». И тем не менее преступники уже предприняли попытку, и довольно успешную, уничтожить имеющиеся у прокуратуры материалы.

— Виктор Васильевич, доложите, что удалось спасти от пожара?

Начальник Следственного управления переглянулся с Усковым и быстро ответил:

— Ничего! Пожар уничтожил все.

— Все? И даже бумаги в сейфе? Насколько я знаю, у каждого следователя в кабинете установлен несгораемый сейф.

— Сейф-то несгораемый, да сами документы горят. Когда открыли сейф, то увидели, что все папки обуглились.

— Ясно.

В кабинете Генерального прокурора наступила гнетущая тишина. В нем витало ощущение какой-то недосказанности, и хозяин кабинета это понимал. Он не мог ни в чем упрекнуть своих подчиненных. В самом деле, они проделали огромную работу, практически подготовили к передаче в суд многотомное обвинительное заключение по делу Джевеликяна, обнаружили строго законспирированную преступную группу взломщиков Центрального банка, и вся их кропотливая, опасная, многодневная работа пошла насмарку.

И винить в этом, кроме самого себя, ему было некого. Если бы он действовал строго в соответствии с инструкцией и не поставил, хотя и намеком, в известность о данном деле премьер-министра, пожара могло бы не быть.

Он, конечно, мог бы показать своим сотрудникам официальное заключение о том, что пожар в кабинете следователя Ускова произошел в результате короткого замыкания электропроводки. Мог бы, в конце концов, и вообще не ставить их в известность о своих действиях. Но вирус подозрительности уже возник, а это в работе органов прокуратуры — самое страшное.

Было о чем задуматься Александру Михайловичу в гнетущей тишине своего кабинета. Под молчаливыми, но довольно красноречивыми взглядами своих работников.

Самое простое, что напрашивалось сейчас на ум, — просто объявить, что совещание закончено.

Но тогда взаимная подозрительность проросла бы еще сильнее. Поэтому он сделал единственно верный в данной ситуации ход: решил, по возможности, развеять подозрения на свой счет.

— Навскидку, конечно, определить, откуда просочилась информация, сложно. Знаю, что в число подозреваемых лиц могу попасть и я. Но если вы мне еще верите, официально заявляю, никого не информировал.

— В таком случае, — приподнял свое мощное тело над креслом Виктор Васильевич, — то же самое обязаны заявить и мы с Усковым.

— Подтверждаю, — сказал следователь.

— Хорошо, — удовлетворенно констатировал примирение Генеральный прокурор. — А теперь давайте перейдем к делу. Что будем предпринимать?

Он поочередно взглянул на присутствующих в его кабинете, как бы предлагая высказываться свободно, без ограничений и чинов.

Но слово по старшинству все-таки взял начальник Следственного управления.

— На руках мы имеем по данной преступной группировке очень мало фактов, но все же имеем. Это, например, запись разговора Титовко с компьютерщиком. Она у вас.

Александр Михайлович понял, что это было последней проверкой его лояльности, и без проволочек достал из сейфа диктофон с записью взрывоопасной информации. Даже поинтересовался:

— Прокрутить?

— Не надо. Мы верим.

— В таком случае, — заметил Генеральный прокурор, — что есть еще?

Виктор Васильевич вздохнул:

— А остальное нужно начинать с нуля. В частности, мы лишились источника связи и записи всех разговоров, что ведутся в той комнате на даче Джевеликяна: принимающее устройство, а с ним и доказательства, сгорели.

— Да, прискорбно. Вы думаете, они подозревали о нем?

— Вряд ли. В таком случае проще уничтожить «жучок», который установил в той комнате Усков. Я думаю, надо действовать.

— Каким образом?

— Создавать группу захвата и арестовывать компьютерщика. Лучше бы, конечно, в то время, когда там будет находиться Титовко, но, боюсь, этого придется долго ждать. А время в буквальном смысле — деньги. Каждую минуту они могут внедрить в компьютерные сети Центробанка новые фальшивые платежные документы и перевести по ним крупные суммы денег.

— Верно, — согласился Генеральный прокурор. — Кого, думаете, надо подключить к операции?

— Теперь все равно. Хотя, конечно, утечка информации и на этот раз крайне нежелательна.

— В таком случае, может, обойдемся своими силами? Дадим Ускову группу спецназа, и этого будет достаточно, чтобы арестовать одного человека.

— Не забывайте, что дача усиленно охраняется! — ввязался в разговор Усков. — Охрана не только на воротах, но и у входа в коттедж.

— Так вам мало будет группы спецназа?

— Нет, достаточно. Стрелять-то я и сам умею. Хотя, думаю, это не потребуется: охрана меня уже знает. И вряд ли захочет со мной связываться.

Виктор Васильевич подивился его самонадеянности, но возражать не стал. В конце концов Усков профессионал, не раз бывал в подобных передрягах и лучше него, кабинетного сыщика, знает, как в них поступать.

На том и порешили. Генеральный прокурор немедленно связался с Министерством внутренних дел и попросил обеспечить для проведения одного обычного ареста группу захвата. Обговорили и время предстоящей операции: пять часов утра, когда всех на даче можно застать врасплох.

Александр Михайлович, обговорив все детали, встал из-за стола, подошел к Ускову и крепко пожал ему руку.