Похоже, Чарлз искренне наслаждается беседой, он улыбается мне и кивает. Он так мил, так восхищается мной! Честное слово, жаль, что мне легче сожрать собственный ботинок, чем представить, как он хватает меня за задницу.
Однако ничто не длится вечно, и вот почти уже заканчиваем ужин, а главный разговор так и не начат. Официанты прекращают виться вокруг нас, словно назойливые мухи, видимо, сообразив, что означают мои недовольные взгляды. Между мной и Чарлзом подрагивает пламя свечи, выпито по два бокала вина, а я все еще не перешла к главной теме. Чарлз, даже не подозревающий о предстоящей потере, разливается соловьем. Он рассказывает мне о новых фруктовых деревьях, которые планирует высадить в Честер-Хаусе, о том, как сложно найти опытного садовника, о каменщике, которого он нанял для реставрации беседки…
Я делаю большой глоток вина, надеясь, что это придаст мне уверенности.
— Все ясно, — говорю твердо. — Уверена, Честер-Хаус станет еще краше, чем прежде…
— Жаль, что там такое сырое место, — сетует Чарлз. — Почва слишком влажная. Многие растения из-за этого гибнут…
— Послушай, Чарлз, нам нужно поговорить.
— Но разве сейчас мы не разговариваем? — лепечет он с обеспокоенным видом.
— Нам надо кое-что обсудить. Это касается наших отношений. — У меня в груди все словно окаменело, до того сложно говорить. — Ты очень хороший человек, Чарлз, но мне кажется, что из нас получается не самая подходящая пара.
У него такой изумленный вид, словно я призналась, что являюсь сотрудником ЦРУ.
— Ты хочешь сказать, что нам… не хватает интимного притяжения?
— Именно так, — киваю я, с нежностью глядя на него. До чего же он понятлив!
— Но разве это главное? — встревоженно спрашивает он. — Ведь нам хорошо вдвоем.
— О да, — соглашаюсь я искренне. — Нам очень хорошо вместе.
— Я знаю, что не всегда достаточно предупредителен и внимателен по отношению к тебе, прости…
— Какие глупости ты говоришь! Ты настоящий джентльмен.
— Что же тебя не устраивает?
Черт! Черт-черт-черт! Я думала, трудность этого разговора будет в другом. Не знала, что так сложно обосновать причины разрыва. Получается, что я самодовольная, эгоистичная и тупая сука, которая кидает милого влюбленного романтика! Но ведь все совсем не так!
— Ты стал мне прекрасным другом. Мне хорошо, когда ты рядом, ты поддерживаешь и ободряешь меня, — перечисляю я. — Но между нами нет… особой искры.
— Ах это! — с видимым облегчением говорит Чарлз и берет с тарелки кусочек суфле. — Ты про страсть и влюбленность?
Но ведь страсть имеет обыкновение угасать с годами, и все это знают. Несколько лет длится эйфория, а потом она сменяется раздражением и обманутыми ожиданиями. И хорошо, если на месте страсти остается дружба. А если нет? Наши же отношения бесценны, так как мы уважаем друг друга и по-настоящему дружим. — Чарлз делает паузу и добавляет вполголоса: — Если тебе так необходим страстный секс, ты можешь получить его на стороне… со временем.
— Но мне бы хотелось, чтобы между мной и моим парнем была страсть, мне не нужен секс на стороне, — несколько смущенно говорю я.
— Это неправда. — Чарлз вздыхает. — Главное, что тебе нужно, — это найти близкого человека. Тебе необходимо избавиться от одиночества, избавиться навсегда. Ведь твой главный бич — одиночество, — твердо говорит он, и я не могу с ним не согласиться. — Принцип этой жизни — найти себе пару. А что такое страсть? Это быстротечное и очень обманчивое чувство. Я испытывал страсть к другим женщинам, но ни одна из них не стала моим другом, ни с одной мне не было так комфортно, как с тобой, Анна. А тебе? Было ли тебе так же комфортно с тем, кто был до меня?
Медленно качаю головой.
— Не знаю, что и сказать… ты говоришь так уверенно.
В принципе в словах Чарлза есть смысл. Это вполне разумный подход. Только почему мне так и хочется убежать, не дожидаясь, пока он убедит меня, что прав?
— Скольких женщин, счастливых в браке по любви, ты знаешь? — продолжает Чарлз. — Я говорю не о первых годах замужества. А через пять, десять лет?
Вспоминаю своих старых подружек. Увы, среди них я не нахожу ни одного примера, который разубедил бы Чарлза.
— Пожалуй, пару таких семей я знаю, — все же говорю ему.
— Как правило, это пожилые супруги, прожившие вместе много лет, правда? Но разве они все еще испытывают друг к другу страсть?
Довольно сложно представить себе моих родителей кувыркающимися в постели, словно два кролика. И слава Богу! Но среди многих знакомых есть несколько пожилых пар, которые все еще совершают совместные прогулки рука об руку и мило воркуют на лавочках. Но правда, гораздо больше тех, кто давно не выносит друг друга.
И уж конечно, я не думаю, чтобы хоть кто-то из них срывал с другого одежду и тащил в темный угол.
— Нет, наверное, их страсть со временем угасает, — признаю я. — Но ведь они хотя бы начинали со страсти! И угасает она, возможно, просто в силу возраста… ну… с утратой либидо.
— Вот видишь, все же угасает, — заключает Чарлз. — Мы пришли к тому, с чего начали. А теперь взгляни на нас. Ведь я вовсе не жажду затащить тебя в постель.
— Да, я догадалась, спасибо.
Все-таки слышать это не слишком приятно. Зато это многое объясняет: длинные ужины, частые встречи с алкогольными возлияниями, которые, однако, не перетекают в спальню и не сопровождаются хотя бы поглаживаниями по коленке под столом (один раз не в счет). Теперь понятно, почему Чарлзу плевать на мою диету и почему он не раз говорил, что уважает меня (а вовсе не признавался в нежных чувствах), — просто он увлекся мной вовсе не из-за внешности.
— Но к чему ты ведешь? — спрашиваю я, совершенно сбитая с толку. Я даже забыла, что сама начала разговор.
Конечно, я не требую, чтобы меня обожали и восхищались моей красотой. Во мне самокритичности — выше крыши. Логично было бы предположить, что восхищение моими талантами и характером должно мне льстить, но почему-то меня очень обижает то, что Чарлз меня не хочет.
С другой стороны, если я стану дожидаться мужчину, который полюбит и мою внешность, и мой внутренний мир, я могу состариться в одиночестве.
Чарлз, похоже, видит мучительную борьбу эмоций на моем лице.
— Если для тебя это так важно, у нас тоже может быть секс, — предлагает он, по-своему истолковав мое молчание. — Это вполне возможно, правда. Ты очень элегантная, — добавляет он вежливо. — Не думаю, что желание будет долго дремать, Анна. Больше узнавая друг друга, мы станем ближе. — Чарлз делает паузу, но я молчу. — Знаешь, ты очень изменилась за последнее время. Ты все больше хорошеешь, а на той вечеринке в Честер-Хаусе ты выглядела почти красивой.
Я понимаю, что это сказано искренне, и, по идее, должна бы растаять от подобного комплимента — ведь впервые в жизни похвалили мою внешность, — но мне отчего-то не по себе.
— Я ведь знаю, — продолжает Чарлз, — что ты тоже не хочешь меня. Да и кто захочет такого, как я?
— Думаю, найдется немало желающих, — выдавливаю я из себя.
— Брось, мы оба знаем, что это не так. Но ведь все можно устроить. К примеру, темная комната, пара бутылок вина, и у нас может получиться не так уж плохо, — с воодушевлением говорит Чарлз. — Уверен, из тебя выйдет прекрасная мать нашим детям, а я стану заботливым отцом. Я буду поддерживать тебя в твоих начинаниях, не стану чинить никаких препятствий карьере, даже после рождения детей. Я сам буду заниматься домом и семьей. Я буду делать тебе подарки!
— Последнее меня мало волнует.
— Я знаю это, — с улыбкой говорит Чарлз. — И это одна из причин, почему ты мне так нравишься. Мы можем быть счастливы вместе, Анна, как близкие друзья и супруги, поддерживающие и уважающие друг друга. Хорошая, крепкая семья с деньгами и положением. Я дам тебе все, что ты захочешь.
Я молча смотрю в бокал, на донышке которого остался кружок вина. Черт возьми, да за всю мою жизнь мне не найти причины для отказа! Чарлз очень убедительно говорит, и все его доводы кажутся разумными. Я даже ловлю себя на гадкой мысли, что мне будет приятно жить в его квартире среди антикварной мебели и картин. А что уж говорить про особняк с огромными землями! Только представьте себе лицо Лили или Шарон (между которыми я в последнее время нахожу много общего), когда я приглашу их на вечеринку по случаю помолвки! Так и вижу их взбешенные, полные зависти лица.
