«Я не хочу видеть кровь».

            — Теперь ты знаешь, — голос старика вернул его к действительности. — Все народы, и мы, и сыроеды, и коряки, и юкагиры, и таньгу — все считают только себя настоящими людьми.

            — Кто из нас прав?

            — Откуда мне знать? — хохотнул старик. — Может, правы все. Может, все ошибаются. Важно не это. Важно то, что я был в Улык и говорил о тебе с шаманом.

            — Что ему от меня надо? — спросил Элгар. — При нашей первой встрече он испугался…

            — Иный очень стар и болен, — прервал Умка. — Говорят, шаман не может умереть, не оставив преемника.

            — Если он так любит жизнь, зачем умирать? — Элгар вспомнил молодых жен шамана и его жилье, заваленное подношениями и сокровищами, и жадность, с которой дряхлый старичок принял дурную воду.

            — Это не ему решать. Иный подчинил себе могучих кэле, но и сам отчасти пребывает в их власти. Духи приказывают Иныю умереть, и он поневоле ищет себе замену.

            — Значит, я нужен ему…

            — Я всегда знал, что ты однажды станешь шаманом, — сказал Умка.

            Элгар остановился. Стать шаманом? Он подумал о судьбе, которая ждала его, пожелай он прибыть по зову Иныя и перенять его секреты. Быть шаманом означало сытую и долгую жизнь, всеобщее уважение и почет. Шаманов сторонились, но им оказывали всяческие почести. Юноша попытался представить себя на месте Иныя, в окружении молодых красавиц и бесчисленных подарков. Он попытался вообразить, как на благо людям станет предсказывать погоду и отправлять прошения богам.

            Ничего.

            Эти образы не вызывали в Элгаре никакого отклика. Чужая жизнь, чужие желания, чужие мечты. Он и сам был чужаком. Его подобрал и воспитал человек, но Элгар не чувствовал себя причастным к миру луораветлан.

            — Я не стану говорить с ним, — сказал Элгар.

            Умка удивился, посмотрел на воспитанника пристально и недоверчиво.

            — Почему?

            — Я не гожусь в шаманы.

            — Быть шаманом — это не мастерить сани или сеть забрасывать, — пробурчал старик. — Здесь не нужно хотеть или уметь…

            Элгар не хотел спорить.

            — Из-за женщины, так? — догадался Умка. — Из-за сыроедки.

            — Ты никогда не чтил богов, — напомнил Элгар. — Не соблюдал

            — Я — другое дело! — вспылил старик. — Нашел пример: несчастного Умку, больше не Умку-бродягу и уже не Умку-богатыря. Очнись, глупец. Ты хочешь себе такую судьбу?

            — Я не стану шаманом, — повторил юноша и направился к валкарану.

            — Стой! — крикнул ему вслед старик. — Остановись!

            Элгар не хотел оставаться рядом со стариком, потому что боялся, что поддастся на его уговоры и отправится в Улык. Он вернулся к землянке и стал быстро снаряжать нарты. Инира стояла рядом и наблюдала за его приготовлениями.

            — Я не могу остаться с тобой, — тихо сказала она, — но ты можешь…

            «Что может? — оборвала себя девушка. — Хочешь, чтобы он вместе с тобой сбежал к инуитам? Скажешь своему брату, что нашла для себя подходящего мужа? Выкормыша чавчу, вдобавок безумного?»

            Элгар молча сел на нарты и ударил собак кнутом. Упряжка понеслась на юг, в тундру.

            ***

            Как только буря прекратилась, инук тотчас снарядили для дальнего плавания легкие каяки. Амарок не стал дожидаться решения старейшин и отправился в поход только со своей дружиной. Шесть человек легко уместились в трех каяках. Не останавливаясь на островах для отдыха, они пересекли пролив и высадились на земле чавчу южнее мыса Пок’ыткын, чтобы не наткнуться на врагов. Молодой вождь надеялся, что остальные прервут бесплодные обсуждения и последуют за ним, чтобы не прослыть трусами.

            Неделю они прождали на берегу, прежде чем убедились в своей ошибке. Никто не торопился догонять храбрецов, море оставалось спокойным и безмятежным, ни одна лодка не пересекла его следом за тремя каяками дружины Амарока.

            Молодой вождь был вне себя от ярости. По его самолюбию был нанесен еще один удар. Вшестером инук не могли нанести Улык серьезный урон. Им даже пришлось дважды постыдно прятаться, когда мимо проходили оленеводы. Амарок знал, что чавчу приведут к побережью свои неисчислимые стада. Летом появлялись целые тучи мошкары, которая мучила оленей и заставляла их искать спасения у воды. Нужно было действовать или возвращаться в Катаюк. Вождь разослал троих разведчиков и решил дождаться от них вестей.

            Первым вернулся с запада Хромой Оки.

            «Все вокруг покрыто оленьими следами, — сказал он, — чавчу не стали расходиться после сбора, большинство осталось вблизи Улык».

            Амарок разразился проклятиями. Худших новостей нельзя было и представить. Вшестером инук не могли справиться даже с жителями Улык, а по сравнению с кочующими ордами оленеводов они и вовсе были не более чем жалкими букашками.

            На следующий день явился с севера Нагуя.

            — Я видел, где чавчу держали совет, — сказал он. — Это маленькое стойбище Вэлвыхты. Теперь вокруг него настоящее запустенье, огромные стада съели весь мох и разогнали дичь. В стойбище много кругов на земле, оставшихся от чужих яранг. Есть остов огромного шатра, в котором держали совет их старейшины и вожди.

            Он пустился в подробный рассказ о том, как под видом гостя проник в стойбище. Пешие охотники на побережье не были редкостью. Сеть, снасти, и богатый улов, с которым явился Нагуя, ввели чавчу в заблуждение и расположили к разговорам. Амарок поблагодарил отважного разведчика и обещал ему большую долю в добыче. Прошло еще два дня, но посланный на юг юноша по имени Имагми так и не возвращался. На всякий случай инук решили перенести лагерь, но тут стоящий в дозоре Оки заметил в тундре приближающуюся к ним черную точку.

            Имагми был измучен долгой дорогой и сильно проголодался. Наевшись сушеной и сырой рыбы, он тут же спросил:

            — Амарок, а чавчу верхом на оленях ездят?

            — Не знаю, — признался вождь. — Где ты такое видел?

            — С юга идет большая армия, — сказал юнец. — Впереди разъезды всадников на оленях.

            Верховые для инук не были диковинкой. Все слышали про южных соседей, которые приручили и оседлали лошадей.