— Значит, предлагаешь нам уйти в горы, — хмыкнул предводитель коряков. — Зарыться под землю, выстроить остроги и ждать нападения.

            — Так будет разумнее всего, — кивнул Омрын.

            — Что же ты, Омрын, родичей предаешь? — упрекнул Милют.

            — Чавчу мне не родня, — резко заметил торговец. — И моряне не родня. Меня выгнали из рода.

            — Знаю, знаю, — покивал Милют. — Напрасно выгнали, не твоя вина, что таньги сожгли ваше селение. Даже если ты туда их привел, зря тебя прогнали.

            Омрын зажмурился. Он знал, что разговор непременно коснется его прошлого. Много лет назад, когда таньги только пришли на север, никто не предполагал, что начнется большая война. Что с того, если странные пришельцы покоряют другие народы и требуют их платить дань? Луораветлан не волновали чужих беды, всех соседей они считали ниже себя. Таньгу были другие — у них было чему поучиться. Омрын, тогда не по годам умный и способный юноша, понимал это лучше других. Он быстро изучил язык удивительных пришельцев, перенял их порядки и образ жизни.

            Омрын помнил их предводителя, ужасного Якунина. В сказках его описывали как великана в железной одежде и с копьем толщиной с человека, но настоящий Якунин не внушал ужаса своей внешностью, хотя силы духа у этого человека было больше, чем у всех вождей и старейшин вместе взятых. Омрын прослужил ему три года: водил по стойбищам, переводил слова кавралинов, старейшин и шаманов, рассказывал о жизни луораветлан. Тогда он не подозревал, что начнется война и что его родные погибнут от рук людей Якунина.

            — У меня ни перед кем долгов нет, — отрезал кавралин. — Зла я тоже никому не желаю. Когда луораветлан поймут, что вы к нападению готовы, то не станут воевать.

            Милют задумался. Молодая жена долила в его опустевшую кружку чай. Старый коряк что-то шепнул ей на ухо.

            — Мой отец говорил… — Милют закряхтел и потянулся. — Так вот, мой отец говорил: глупцу верь наполовину, гостю с севера на треть, а кавралину не верь вовсе. Мудрый был человек отец. До ста лет дожил.

            — Како. Разве можно дожить до ста лет? — Омрын улыбнулся.

            — Можно, — покивал коряк. — Мне сказали, ты на легких санях сюда приехал, так спешил меня предупредить. А взамен что хочешь?

            Омрын мысленно выругал себя за то, что совершенно забыл попросить награду за помощь.

            — Разве тебе надо напоминать, Милют? Хочу того, чем коряки богаты. Оленей хочу.

            — Оленей? — протянул Милют. — А зачем тебе олени, Омрын? Сколько у тебя сейчас оленей?

            — Не знаю, — честно признался кавралин.

            Старейшина неторопливо набил трубку.

            — Я тоже не знаю, — сказал коряк. — Может, не много животных с твоей меткой в ухе есть, но не все богатство в оленях измеряется. Знаю, что всюду есть люди, которые у тебя в больших долгах. Всем ты оказываешь услуги, всех выручаешь делом и советом. Хитрый ты человек, Омрын. А я не люблю людей, у которых нет своего места в стойбище и нет своего стада оленей.

            — А ты мне стадо дай за помощь, — предложил Омрын. — Скоро старый стану, не до путешествий будет.

            — Кто же за стадом станет следить? — усмехнулся Милют. — Дети твои или жена?

            Кавралин стиснул зубы. Старейшина коряков знал, что ни одна женщина добровольно не согласится связать себя с изгнанником, от которого отрекся собственный род. Одиночество стало наказанием Омрына за связь с таньгу.

            — Не послушаете меня, значит? — Омрын решил прервать неприятный разговор. — Как хотите. Я вас предупредил, но раз не желаете меня слушать, то и убеждать не стану. Сегодня же от вас уеду.

            — Зачем торопиться? — улыбнулся Милют. — Погости у нас, отдохни. Мы гостям всегда рады. А там, как знать, может, вместе с нами назад на север попадешь?

            Омрын нахмурился. Он догадался, что коряки могли затеять свой поход, но не предполагал, что их планы зайдут так далеко.

            — Снег начал таять, — напомнил кавралин. — На санях скоро не проехать будет. Застрянете по пути на север, будете для чавчу легкой добычей.

            — Мы — коряки, — гордо заметил старейшина. — Можем и без саней обойтись. Можем верхом на оленях ехать в любую погоду. Да и потом, говорил я с шаманом. Он сказал — будет снег.

            Омрын тоже слышал предсказание о скором похолодании от шамана Иныя. Когда кавралин решил отправиться в путешествие на юг, он заглянул в его ярангу крытую белыми шкурами. Старый шаман слег с какой-то хворью. Его лицо блестело от пота, губы дрожали и шевелились, постоянно повторяя: «быть буре, быть снегопаду. Самой большой буре быть».

            — Ничего у вас не выйдет, — резко сказал Омрын. — Дурная затея, Милют. Луораветлан вас побьют, если вы далеко на север заберетесь. Возле Улык все оленеводы пережидают жару у моря, чтобы мошкара их стада не донимала. Вы туда дойдете, и будут вас гнать на юг, пока таньгу снова за вас не заступятся.

            — Зря тебя из рода выгнали, — повторил Милют. — Был ты луораветлан, Омрын, луораветлан и умрешь. Ни таньгу, ни проклятья этого не изменят. Но я тебя убивать не стану. Останешься у нас, вместе с нами поедешь на север. Посмотришь, как воевать умеют коряки.

            ***

            Весна закончилась. Последний снег растаял. Серые, безжизненные зимой холмы неторопливо одевались в цветущую зелень. Земля укрывалась густой травой, россыпями ярких, пахучих цветов: желтых, голубых, алых и фиолетовых. Водная стихия все еще волновалась, но долгая затянувшаяся буря миновала, и лодки снова вышли в море. Для Элгара рыбачить или ставить капканы не было жизненной необходимостью: обильные запасы могли прокормить троих человек до самой осени. Юноша наслаждался редкими беззаботными днями. Луораветлан посчитали бы такое безделье грехом, но Элгару не было дела до чужого мнения. Сегодня он лежал в высокой зеленой траве и наблюдал, как Инира собирает цветы. У нее в руках был уже пышный букет, скрывающий лицо. По другую сторону моря тоже распустились первые цветы. Но не так много, и не такие яркие…

            — Зачем ты их срываешь? — в шутку спросил Элгар.

            — Хочу заплести себе в волосы, — ответила девушка.

            — Зачем?

            Инира задумалась.

            — Для красоты.

            Элгар хотел сказать, что она и так очень красива, но вовремя прикусил язык. После их злополучного похода за хворостом девушка оставила попытки убить его. Инира ничего не сказала, проснувшись на следующее утро после ночевки во временной яранге. Они вернулись к землянке в полном молчании, вместе зажарили и съели лахтака, а объедки отдали собакам. Такое расточительство вскружило обоим голову, в обычное время тушка должна была прокормить двоих человек не меньше недели. Элгар рассмеялся, обгладывая кость, и девушка последовала его примеру. Это был странный смех двух людей, переживших прошлой ночью встречу с обитателями другого мира. Элгар вспоминал песню кокатко и раздумывал над тем, какой глупостью для кэле представляются людские ссоры и войны. С того дня они больше не говорили о вожде инук.