Начальник штаба майор Марван взялся за ручку управления самолетом в последний раз в тридцать пять лет. Вацлаву Пешеку тридцать девять. В последнее время у него несколько раз случалось головокружение, а сердце при этом сжималось от страха. Это никогда не продолжалось больше секунды, но за секунду самолет пролетает четыреста метров. Секунда может быть в четыреста раз длиннее смерти.

Консилиум высказал свое решение. Через неделю осмотр будет повторен.

Через шесть дней после этого момента Вацлав может в последний раз сесть в самолет. Может! Что означает это слово? Приученный мыслить по-военному, мозг Вацлава уже давно отвык к односложным приказам примешивать чувства и пустые надежды. Вацлав уже прочувствовал, что словечко «может» имеет длину как раз шесть дней.

О здоровье, конечно, беспокоиться нечего. С болезнями, из-за которых летчика снимают с летной работы, на земле можно жить до ста лет. Человек просто не замечает, что у него не все в порядке. Но как будет жить летчик? Куда же деть эти прожитые до сих пор двадцать лет?

Сегодня Вацлав идет на работу пешком. Из военного городка до контрольно-пропускного пункта два километра, оттуда до штаба — еще два километра. Он хочет поразмышлять, а при ходьбе, как известно, хорошо думается. Только вот голова какая-то пустая и открытая, как проветриваемая квартира, в которой побывали заядлые курильщики. Мысли мечутся, некоторые из них выпрыгивают будто из настежь открытых окон. Вацлав начинает думать о жене Милене и о том, каким сегодняшний день будет для нее, так как Милена уже сейчас, в эту минуту, уезжает в районный центр на осмотр к пожилому врачу-гинекологу, а соседки, наверное, и завтра будут шептаться о том, почему эти двое при таких-то деньгах не имеют детей. Вацлав вспоминает о том, что во второй половине дня он будет руководить подготовкой к завтрашнему летному дню третьей эскадрильи. Боже мой, может, это будет последний летный день. Как всегда, будет сидеть в теплушке и командир, пряча зажженную трубку в левом кармане комбинезона, и ждать команды со стартового командного пункта для посадки в самолет. А так как Вацлав уже долго не был у своего отца Якуба, в голове у него мелькнула мысль, которая подействовала на него как резкий крик летучей мыши — сколько же за это лето всего произошло! Перед глазами всплыл образ сестры Марии, муж которой в последнее время все чаще и чаще выступает по радио… Мысли прыгают, но нет, это не размышление…

Подойдя к контрольно-пропускному пункту, он, держа руку у козырька фуражки, выслушал рапорт дежурного, и впервые в жизни ему стало смешно от слов заученной фразы: «Ничего чрезвычайного не произошло». Откуда и до каких пор простирается смысл этих слов? Он вдруг осознал, что впал в меланхолию.

Дежурный некоторое время щурил на него сонные глаза. Утром все выглядят одинаково, раскачиваются и плывут во времени. Примерно в три часа ночи прерывается ниточка, которой они связаны с часами и нормальным ходом жизни, и они начинают плыть. Остается только ожидание конца службы и несколько заученных служебных действий. Если же случится так, что заместитель командира полка, которому положено докладывать, как и командиру, улыбнется, то не остается ничего, кроме как начать пробуждаться. У некоторых людей один какой-нибудь глаз бывает утром заспанным. Дежурный заморгал сначала левым.

— Ты выглядишь так, словно тебе хочется спать, — сказал Вацлав, и дежурный сразу сменил стойку «смирно» на положение «вольно» и откинул автомат назад.

— Товарищ подполковник, Франта Черни, например, может прохрапеть свои два часа. А я сегодня вообще не спал.

— Заботы?

— Куда там! Фазаны, товарищ подполковник. — Второй глаз тоже проснулся, и на дежурного нашло вдохновение: — Едва рассвело, как эти сволочи нарушили всякий покой. Кричали здесь повсюду, как скоты. А вечером! Уже на улице темень, а они все кричат!

— А белки?

— Целая стая. Но те хоть не орут…

Аэродром протянулся в длину и ширину на километры, и там, где на его территории росли деревья, частенько появлялись белки и фазаны. Там, где есть лебеда, чертополох, низкий кустарник и лопух в местах свалок, всегда можно обнаружить фазанов. Сюда, в место рева и свиста двигателей, пыхтения пламени, они собираются со всей округи из-за ничем не нарушаемого спокойствия и удобства: еще ни один самолет не повредил фазана, а людям здесь не до них. Их крики действительно напоминают язвительный хохот.

Не успел Вацлав отойти от КПП на десять шагов, как услышал за своей спиной топот и оглянулся. Дежурный поднял шлагбаум, под которым по асфальтированной дороге пробегает капитан Мартинек в спортивном костюме. Он машет рукой вместо приветствия улыбающемуся дежурному и Вацлаву и бежит дальше.

Мартинек — лихач! Лихачом называют его и командиры, и повара. Он живет в районном центре в четырнадцати километрах от аэродрома. Когда ему хочется — а такое бывает два раза в неделю и зимой, и летом, — он бежит на работу на своих двоих. Вацлав видит, как размеренно мелькают его тапочки, смотрит на его костлявую, немного сгорбленную фигурку и представляет его лицо с галчиным носом и девичьими губами. Он ловит себя на мысли, что завидует Мартинеку. Завидует его открытому характеру, неуемной энергии, легкости, с которой Мартинек покоряет небо, завидует его энергии и даже неудачам и срывам, из-за которых в тридцать пять лет он еще ходит в капитанах.

Как же это было в том, шестьдесят пятом году? Он влетел в грозовую облачность и словно попал в мыльную пену, Несколько секунд растерянности… Что значат сейчас односложные возгласы людей на земле, когда вокруг тебя беснуется водопад, когда вокруг тебя извиваются молнии и ты не знаешь, где земля, а где небо?! Для следующих секунд хорошо только то, что от земли, которая тверда и которая так любит все притягивать к себе, тебя отделяет еще тысяча метров. Стало быть, время пока есть. И вдруг, как это часто бывает в воздухе, вокруг тебя спокойствие, мир, а над тобой синее небо. Куда же тебя занесло теперь, капитан Лихач? Внизу земля. Но чья это земля? Каждая ее пядь кому-то принадлежит. Слава богу, внизу Влтава. Однако непорочная Влтава не виновата в том, что она течет с юга на север, как и Рейн. Слева и справа покачивают крыльями два «старфайтера» с черными крестами на фюзеляжах. Сдайся, капитан Мартинек, они ведь способны понять, что гроза не разбирается в политике. Сдайся, но держи ухо востро. Он отвечает: «Хорошо, я заблудился, враждебных помыслов не имею, ведите меня». Взлетно-посадочная полоса аэродрома бундесвера уже освобождена, они ожидают важного гостя. Лихач идет на посадку. С запада на восток. Он хорошо знает, что сопровождающие его самолеты еще сделают несколько больших кругов, прежде чем им будет разрешено пойти на посадку. Один круг — километров, пятнадцать, не меньше. Хватит ли этого? В ста метрах над землей Лихач дал полный газ, и, прежде чем хозяева опомнились, он на своей любимой девятнадцатой был уже над Шумавой. А потом, когда Мартинек установил связь со своими, он немного изменил курс и пролетел над своей родной деревней, что недалеко от Сунище, да так низко, что в домах все стекла повылетали.

А что делать командиру? Представить летчика к награде или наложить взыскание? Он предпочел не выдвигать Мартинека на присвоение очередного звания. А голубые глаза Мартинека будут и дальше оставаться невинными, как тень под каштаном.

Так в чем же, собственно, он завидует Мартинеку?

В том месте, где кончались сосны и начинались здания, Вацлав увидел рыжую белку. На всем пути от КПП он и разу не услышал крика фазана. «Они, видимо, на завтраке», — подумал Вацлав и смирился с тем, что сегодня он не избавится от меланхолии.

В здание штаба он вошел с черного входа и сразу направился в свой кабинет. Там он просидел в абсолютной тишине минут двадцать. Большинство товарищей из соседних комнат придут только после девяти часов. Вокруг чувствовалась приятная уравновешенность. Послышались скрипучие сонные шаги — это может быть дежурный или его помощник. Только такой бывает их походка после бессонной ночи… Отдаленный возглас без чувства и со странной артикуляцией — это пришел командир, и дежурный подает команду входа: «Встать, смирно!..» Оживленная болтовня, сопровождаемая скрипом песка и камешков под ногами, — это прошла мимо окна группа солдат срочной службы.