В передней ударил звонок — коротко, по-хозяйски. Павел с удивлением почувствовал, что волнуется.

— Значит, так, Андрюша, — сказал он торопливо. — Совсем случайно. Петухов не может — тренировка, у Казакевича — приемные экзамены, а тут подвернулся я. Ты понимаешь: я попросту боюсь идти в больницу.

— Кончай, старик! — ответил успокоительно Андрей, уходя в прихожую. — Будешь психовать, как сейчас, тогда точно чего-нибудь схватишь. Все болезни от нервов, как говорила моя бабушка.

Дверь в прихожую он закрыл. Потом щелкнул замок, потом Андрей что-то объяснял Савостьянову, потом раздался звучный сочный баритон: «Напротив, буду рад. Преферанс, как и любовь, требует время от времени смены партнеров».

Отворилась дверь, и Савостьянов вошел первым. Сзади появился Андрей, запоздало говорящий ему в спину:

— Познакомься, это — Павел.

— Очень приятно. Весьма наслышан. Рад познакомиться.

Сухая ладонь, чрезвычайно славная улыбка, очень прямо глядящие, доброжелательные глаза.

— Ну что? Сразимся? — он оглянулся на Боголюбова. — Знаю, какие-такие у Казакевича экзамены. В прошлый раз, — он обратился к Павлу, — мы с Андреем его рублей на сто пятьдесят посадили. Тут, конечно, сразу и экзамены начались.

И он рассмеялся, как будто Бог весть что смешное рассказал. Безукоризненные зубы у него были, лицо его от улыбки так славно преображалось…

«Черт, по-моему, зря я все это затеял, — мелькнула у Павла мысль. — Тогда что ж, — успокаиваясь, додумал он, — поиграем в преферанс, тоже неплохо».

Они начали пульку. Савостьянов играл, если можно так выразиться, — сухо. Не зарывался, очень точно рассчитывал свои возможности и шансы партнеров, не рисковал. Павел не любил таких партнеров. То ли дело Андрей — он играл. Надеялся порой на самый бредовый расклад, «понтил» то и дело, ахал сокрушенно, проигрывая, шумно ликовал, когда удавалось выиграть. На него и глядеть-то было забавно — этакий раскрасневшийся непомерный ребенок.

Савостьянов к игре относился слишком уж серьезно, и лицо его становилось старым и озабоченным, когда он глядел в карты. Лет тридцать восемь ему было.

— Вы по каким болезням? — во время одной из сдач спросил Павел.

— По тем, которые внутри.

И тут же внимательно посмотрел на Павла.

— Чует мое сердце, вы хотите о чем-то проконсультироваться. Угадал?

Павел сконфузился.

— Ну, не совсем… Хотя…

— Давайте выкладывайте, — докторским голосом сказал Савостьянов. — Предлагаю блиц.

Он остро и неприятно взглянул в лицо Павлу, спросил, почти утверждая:

— Желудок?

— Да.

— Боли?

— Да.

— До еды? После?

— До — если голоден — под ложечкой. После — через час.

— Отрыжка? Изжога?

— Иногда.

— Боли терпимые?

— Да.

— Зависимость от меню?

— Не замечал.

— Обследовались?

— Упаси Бог.

— Похоже на катар, — сказал Савостьянов. — Работа нервная? Хотя да, вы же из этих… Ну, что я могу сказать? — заговорил он другим, почти рассеянным тоном. — Стучится язва, если вы будете так же относиться к своему здоровью.

«Упаси Бог»… — Он усмехнулся. — Посоветовать вам не нервничать? При вашей работе — смешно. Ограничивайтесь: поменьше острого, поменьше жирного, ну и так далее. И не курите натощак — судя по вашему виду, курите. Зайдите как-нибудь, устрою вам гастроскопию — скажу точно.

— Это кишку глотать? — с отвращением спросил Павел.

— Вроде этого. Шесть пик.

«Ну вот. Польза уже есть. Катар. Поздравляю», — подумал Павел и сказал:

— Пас.

— А чего новенького на фронте борьбы с неуклонно сокращающейся преступностью? — спросил Андрей.

— Уйма. Ларек, например, вчера ограбили возле вокзала. Ограбление века, можно сказать. Похищено шоколада и папирос «Лайнер» (подмоченных) на сумму сто пятнадцать рублей. Включая стоимость замка.

— Мальчишки, — сказал Савостьянов.

— Разумеется. Одного взяли в двадцати шагах — блевал шоколадом.

Савостьянов хмыкнул.

— Слушай! — вспомнил вдруг Андрей. — Сегодня наши машинистки чирикали. Будто где-то, в каком-то доме девушку нашли мертвую. Это правда?

— К сожалению, правда, — скупо отозвался Павел, подумав: «Умница, Андрюша! Как вовремя вспомнил!» Бросил карту и стал терпеливо смотреть, как пойдет Савостьянов. Тот размышлял над ходом. Ни на йоту не изменился в лице. Только Павел почему-то вдруг заметил, какие все-таки резкие морщинки у него под глазами. Очень они его старили.

Савостьянов поколебался еще немного и выложил карты.

— Мда, — огорченно сказал Андрей. — Без двух.

Павел взял карты, стал тасовать. Вдруг сказал Андрею:

— А ты, кстати, мог ее знать, эту девочку. Да почти наверняка! Она в литобъединении при политехе занималась. Мартынова по фамилии…

Андрей выронил карандаш.

— Мартынова?!

— Во-во. Мартынова, выпускница школы, — говорил он, торопясь избавиться от необходимости смотреть на сдаваемые карты. — Пошла к подружке готовиться к экзаменам и… На две недели. На днях вот нашли.

— О Господи! — почти простонал Боголюбов и ткнул себя в переносицу кулаком. — Ксанка! Мартынова!

Павел взглянул на Савостьянова. Тот внимательно и изумленно глядел на Андрея.

— Вы не представляете, ребята! — воскликнул Андрей, поднимая к ним лицо. — Как эта девочка была талантлива! — глаза его блестели. — Сволочи! — убежденно сказал он, обращаясь неведомо к кому. — Падаль человеческая. — Он даже изменился в лице, ощерился. — Такую девчонку!

Увидел лежащие перед ним карты, скривился:

— Ой, не могу я что-то… После того, что ты сказал… Ксанка! Я же ее с шестого класса тянул. Девочкой совсем пришла. Стишата принесла: «Весна-красна, грачи-кричи». И что мне в ней показалось? Оставил. Зато потом!

А какое лицо! Да ты, Саша, знаешь ее тоже! Помнишь, я приводил тебя в объединение, знакомил даже с ней!

— Что-то смутно… — невнятно ответил Савостьянов.

— Ты еще спросил, кто это и сказал: «Княжеский профиль». Я запомнил.

— Д-да, вроде припоминаю… — силился вспомнить Савостьянов и вдруг мельком коснулся глазами Павла.

«Ах, черт! — подумал Павел, — чего я уставился!» Он отметил отблеск растерянности, вроде бы испуга даже в этом мгновенном взгляде доктора.

— Вспомнил. С этаким пышнющим хвостом. Синеглазенькая брюнетка. Вспомнил. Красивая была девочка, — сообщил он Павлу и снова посмотрел, теперь-то уж прежним взглядом, открытым, в меру огорченным, в меру равнодушным.

«Так, — сказал про себя Павел. — Вот, значит, как?»

В передней щелкнул замок. Пришла жена Андрея — Таня, женщина из тех, о ком говорят: «Приятная женщина. Очень приятная».

У Павла с ней были добрые отношения. Как и у многих друзей Андрея, впрочем. Ко всем она относилась ровно-благожелательно, тепло и улыбчиво. Была домовита, покойна, женственна. Павел иной раз смотрел на нее, испытывая зависть к мудрости Андрея, Сумевшего выбрать себе такую жену. У него-то все было не так.

— Накурили! — раздался еще из-за дверей ее добродушно насмешливый голос. У нее всегда было хорошее настроение. — Даже в прихожей слышно…

Открыла дверь, вошла, немного щурясь.

— О-о! Кто у нас сегодня, — произнесла она, увидев Савостьянова, и Павлу показалось, будто что-то беззащитно и нежно вздрогнуло в ее лице.

— Он, конечно, вас не кормил и даже кофе не догадался сварить, — сказала она. — Сейчас я что-нибудь быстро организую.

— Да, пожалуй, не надо… — начал Павел.

Савостьянов промолчал, но, глядя на Таню, можно было догадаться, что он смотрит на нее. Что-то девчоночье, прелестное и неловкое вдруг зазвучало в ее движениях, в ее голосе.