Онъ остановилъ на ней изумленные, испуганные глаза.

– Не должны. Это надо кончить. Я не могу… – подтвердила она.

– Но почему? Что случилось? – вырвалось у него.

– Вотъ именно потому и надо кончить, что ничего не случилось. Мы увлеклись, и можетъ быть, были счастливы, но… Боже мой, неужели вы такъ мало уважаете меня? Неужели вы не понимаете, что я не могу основать свое счастье на лжи, на обманѣ, на преступленіи? Красть признанія, ласки, поцѣлуи? Довольно! Мы оба слишкомъ гадки съ нашею воровскою любовью!

Она говорила все быстрѣе, ея волненіе разросталось. Видимо, слова выражали не всю ея мысль.

Баровскій казался смущеннымъ. И опять выраженіе какой-то звѣриной, кошачьей осторожности проступило въ чертахъ его лица.

– Вѣра, вы нервничаете. Вы вдругъ захотѣли взглянуть на все съ какой-то… крайней точки зрѣнія, – заговорилъ онъ. – Если вы намекаете на то, что вы несвободны, то вѣдь вы не скрывали вашихъ совсѣмъ не сердечныхъ отношеній къ мужу. Я не подозрѣвалъ, что брачныя узы такъ много значатъ въ вашихъ глазахъ…

Зрачки ея сильнѣе вспыхнули, она вся выпрямилась.

– Я могу объяснить вамъ цѣнность этихъ узъ, – отвѣтила она почти надменно зазвучавшимъ голосомъ. – Они ничего не стоютъ передъ истиннымъ чувствомъ, но очень цѣнны, когда дѣло идетъ о пустой прихоти.

– Вы называете мое чувство къ вамъ пустою прихотью?

– Да, Глѣбъ Михайловичъ. И вы знаете, почему я его такъ называю. Вы знаете, что въ томъ положеніи, въ какомъ мы всѣ трое находимся, для истиннаго чувства есть только одинъ выходъ.

Всѣ слѣды слабости, еще сейчасъ владѣвшей ею, исчезли съ ея лица. Она смотрѣла на него открытыми, смѣлыми, вызывающими глазами.

Онъ тоже всталъ и стоялъ передъ нею немного согнувшись, опираясь на трость.

– Вы нервничаете, намъ не надо сегодня продолжать этотъ разговоръ, – произнесъ онъ съ заискивающей ноткой въ голосѣ.

– Мнѣ нечего продолжать, я все сказала, – отвѣтила она сухо. – Прощайте, Глѣбъ Михайловичъ.

– Но, Боже мой, вы меня изумляете…

– Прощайте, – повторила она, и быстро повернувшись, пошла къ дому.

– Вѣра! Вѣра Александровна! Одну минуту! – осторожно окликнулъ онъ, дѣлая нерѣшительные шаги вслѣдъ за нею.

Она пріостановилась на поворотѣ, руки ея машинально прижались къ груди, профиль лица повернулся изъ-за плеча. Всѣмъ существомъ своимъ она ловила ожидаемый звукъ…

Но мгновенье пролетѣло, и какъ-бы торжествуя надъ послѣднимъ приступомъ слабости, она пошла скорѣе, почти побѣжала впередъ.

Темный силуэтъ ея мелькнулъ на балконѣ и скрылся окончательно.