При первыхъ звукахъ феноменальнаго сопрано, походившаго, впрочемъ, на обыкновенный визгъ, все, что было въ домѣ у Перволиныхъ, столпилось въ большой гостиной. Изъ-за единственныхъ двухъ столиковъ, гдѣ составился винтъ, партнеры выскочили, какъ на пожаръ. Прислуга столпилась въ передней, и подымаясь на ципочкахъ, заглядывала черезъ головы господъ въ храмину, посвященную на нынѣшній вечеръ высокому искусству.

Восторженное напряженіе публики достигло оцѣпенѣнія. Никто не позволилъ-бы себѣ произнести слова: только иногда подталкивали другъ друга локтемъ и обмѣнивались упоенными взглядами.

Послѣ бури рукоплесканій и криковъ: bis! – опять пѣніе, и опять, и опять. Наконецъ какъ будто все успокоилось.

– Вся на верхнемъ регистрѣ! – объяснялъ восторженнымъ тономъ рецензентъ Водопойловъ. – Средній слабъ, я согласенъ, но каковы верхи!

Гости раздѣляли мнѣніе и настроеніе Водопойлова. Это точно, средняго регистра нѣтъ, но верхи изумительные. Конечно, ей надо подучиться, школа плохая, умѣнья никакого. Поетъ какъ охтенская огородница, но вѣдь самородокъ, вотъ что дорого. Интересно, очень интересно было познакомиться съ такимъ голосомъ. Спасибо Марьѣ Михайловнѣ, истинное наслажденіе доставила.

Концертъ продолжался. Оперный теноръ, не любившій пѣть въ разрѣженномъ воздухѣ, не пріѣхалъ. Нѣмецкій басъ тоже. Балалаечники потребительнаго общества надули. Но это ничему не повредило. Концертъ продолжался, продолжался, продолжался. Публика пришла въ такое состояніе, что готова была требовать, чтобъ каждый изъ гостей по очереди что нибудь спѣлъ или сыгралъ.

Заставили Марью Михайловну пробренчать какую-то сонату. Вывели бонну нѣмку, сконфуженную, раскрасневшуюся, со слезами счастья на глазахъ, и убѣдили что-то спѣть.

До самаго ужина всѣ оставались на мѣстахъ. Въ антрактахъ между номерами обмѣнивались замѣчаніями:

– А вѣдь недурно? Въ концѣ какъ-то скомкалъ. Но пріятное туше, очень пріятное.

– И выборъ пьесъ мнѣ нравится: новенькое что-то.

– Что вы, это изъ этюдовъ Черни.

– Правда? А мнѣ и не вдомекъ. Но какъ вамъ поправился предъидущій, скрипачъ?

– Чудный смычекъ, могъ бы концерты давать. Душа въ его игрѣ есть, настроеніе.

– А контральто, въ черномъ платьѣ съ кружевами? На казенную-бы сцену ей.

– Вѣрно сказали. Стара только немножко.

– А Мишуткина, если подучится, со временемъ знаменитостью будетъ. По Европѣ турне будетъ дѣлать.

– Въ Европѣ-то нынче голосовъ нѣтъ, дребедень одна. Хозяйку вечера восторженно благодарили за доставленное наслажденіе. Она торжествовала, и даже велѣла подать двѣ запасныя бутылки шампанскаго, которыя раньше думала съэкономить.

– Вѣдь вотъ, чѣмъ хороши такіе вечера, – замѣтилъ одинъ изъ гостей: – слушаешь себѣ, слушаешь, и ни о чемъ тебѣ не надо думать. Ни разговору отъ тебя не требуютъ, ни занимательности этой. Мозги-то лежатъ у тебя въ головѣ, какъ старуха на печи.

Перволинъ былъ нѣсколько озадаченъ какъ успѣхомъ новой затѣи жены, такъ въ особенности тѣмъ, что несмотря на всѣ старанія, ему не удалось сыграть ни одного роббера.

– Скажи пожалуйста, ты намѣрена и дальше такіе вечера устраивать? – спросилъ онъ жену, когда послѣдній изъ гостей убрался, напѣвая слышанный часъ назадъ мотивъ.

– О, разумѣется… Это вышло такъ удачно, не правда-ли? съ восхищеніемъ воскликнула Марья Михайловна.

Перволинъ съ задумчивымъ видомъ повелъ бровями.

– Гм… Правда-то правда, но я думаю… не лучше-ли намъ поѣхать заграницу? Въ Петербургѣ все снѣгъ да морозы, надоѣло мнѣ… – проговорилъ онъ брюзжащимъ тономъ.