Лив с трудом дышала, глядя на отца. По щеке Эйдена вдруг скатилась слеза. Его холодные глаза с отчаянием и любовью смотрели на нее.

- Давай, дочь. – вдруг хрипло проговорил он. – Не бойся. Я знаю, ты любишь его, ты должна сделать это… А я… я прошу у тебя прощения за все, что сделал тебе. Я хотел все исправить… - он с трудом вздохнул, а Лив думала, что ее сердце сейчас взорвется. – Давай. Стреляй. И не вини себя, милая… В моей смерти виноват только я. Помни, Лив: я люблю тебя. И не бойся – ты никогда не будешь одинока.

Он чуть опустил голову, подставляя ее под пулю, и девушка уже захлебывалась в рыданиях. Эрнесто сморщил нос и вкрадчиво проговорил:

- Хорошее прощальное слово, Эйден. Мы его не забудем. Давай, Лив. Тянуть больше нельзя.

Лив выдохнула и дрожащим голосом проговорила:

- Сначала развяжи их.

Эрнесто с ухмылкой посмотрел на нее.

- Ладно уж. Но отдам только после выстрела.

Лив кивнула. Эрнесто дал команду своим людям освободить Джонни и Макса, и через полминуты веревки, сдерживающие их, были разрезаны. Сорвав скотч, Джонни отчаянно крикнул:

- Лив, нет! Не делай этого!!!

- Стой, Лив!! – вдогонку словам Джонни крикнул Макс, но Лив вдруг громко и истерично рассмеялась. Эрнесто, Эйден и остальные с удивлением и недоумением посмотрели на нее, а она смеялась и смеялась, вытирая слезы свободной рукой, но не опуская пистолета.

Светящимися яростью и злобой бирюзовыми глазами Оливия посмотрела на Эрнесто, хмуро наблюдавшего за ней, и воскликнула:

- Ну ты и идиот, Эрнесто!! Неужели ты и вправду поверил, что я сделаю это??? Убью отца??? Да ты за кого меня держишь, ублюдок тупой??? – Лив хохотала, видя, как улетучивается, подобно воздуху из развязанного воздушного шарика, все благодушное расположение, и как наливаются шоком и злостью глаза Эрнесто, который, все-таки, будучи не совсем тупым, напряженно заозирался. – Убить папашу!! Не-е-ет, насекомыш… Я же предупреждала, что не буду играть по твоим дерьмовым правилам!!! А раз все хорошее, что было в моей жизни, сумел растоптать твой дебильный, голубой ботинок детского размера, то и смысла к существованию я больше не вижу, так что пора прекращать этот долбанный спектакль!

И не успели Эрнесто, Эйден и все присутствующие даже подумать над сутью ее последней фразы, как Лив быстро и уверенно развернула пистолет в руках дулом к себе и, не мешкая ни секунды, не оставляя себе ни единой возможности подумать, испугаться, помолиться или испытать отчаяние и даже не прицеливаясь никуда конкретно, выстрелила.

Глава 26

Происходящее вокруг пошло по заранее распланированному сюжету: Люк услышал выстрел через передатчик в ухе Лив и за пару секунд раскрыл перед толпой вооруженных и воинственно настроенных людей Эйдена Мартинеса и Макса Вератти двери, так что не успела раненная самой собой девушка и на пол то, как следует, упасть, как в небольшую комнату ворвалась орава мужчин и устроила шумную и кровавую перестрелку из серии: «веселый день из жизни мафии» или «угадай, сколько пуль сегодня достанется тебе?»

Лив услышала шум, но из-за болевого шока ее реальность превратилась в серо-черный фон. Девушка упала, чувствуя, как сознание ускользает от нее, а боль крушит ее грудную клетку, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть… Она с трудом подняла руку и дотронулась до раны в груди: пуля прошла выше зоны сердца, правее, ближе к плечу, но ниже ключицы…

Она попыталась подняться, но не смогла, попыталась вдохнуть, но слышала какой-то жуткий свист и понимала, что при каждом новом вдохе сердце и левая часть груди болит все сильнее… Ей захотелось кашлять… Кашель… Кровь… Она увидела свою кровь… Умирала от боли и невозможности вдохнуть и двигаться… Сознание предательски отступало, и единственная мысль, показав свою страшную, приводящую в неподдельный ужас и отчаяние ее внутренности, морду, единственная мысль в ее мозгу была о том, что, кажется, с ней все очень даже нехорошо, а песок в ее песочных часах почти перебежал по тонкой стеклянной ложбинке в нижнюю часть, оставляя ей считанные минуты на то, чтобы…

- Оливка! Оливка… - сквозь белую пелену перед глазами Лив увидела бледное лицо Джонни, с разгона приземлившегося около нее на колени. Внутри нее немножко потеплело, но боль заглушала все вокруг: она снова дико закашлялась. Глаза Джонни расширились, наполнившись неподдельным ужасом, она почувствовала, как он приподнял ее, а его теплая рука зажала рану в ее грудной клетке. Как же много жизни и энергии она ощутила в этой ладони, как же много тепла… Лив вдруг отчетливо почувствовала разницу между ними… Она чуть улыбнулась, задыхаясь и кашляя… - Черт!!! Черт возьми, Оливка, глупышка!!! – отчаянно крикнул он дрожащим голосом, вне себя от боли и горя. – Зачем??? Зачем ты это сделала? Черт…

- Лив! – другой испуганный до чертиков голос, и с левой стороны от себя девушка заметила другие больные глаза – уже Макса. – Что ты наделала, глупая?.. Проклятье… Это… ее кровь?.. – с невероятным ужасом спросил он у Джонни, но Лив не видела, куда он смотрит и показывает… Ей было ужасно страшно от того, что песка оставалось совсем чуть-чуть, а она так и не сказала им обоим, не сказала Джонни самого главного…

Она снова закашлялась и слегка улыбнулась:

- Дышать… нечем… - еле прошептала она, снова со свистом вдохнув воздух и почти отключаясь, но с трудом удерживая сознание всеми возможными силами.

Макс и Джонни в бешеной тревоге переглянулись.

- Легкое. – сказал Макс. – Нужно срочно в больницу. Пуля внутри?

Джонни слегка приподнял Лив, и она, сморщившись от боли, ощутила его руку на своей спине, а затем услышала потерянный, дрожащий голос:

- Нет. Сквозное. Кровь… хлещет… - с трудом проговорил он, и Лив охватило еще большее отчаяние… Значит, времени совсем мало… В ее раздумья вмешался третий голос, а точнее, бешеный ор господина Эйдена Мартинеса, получившего жизнь в обмен на жизнь дочери:

- Макс!! Джонни!! Увозите ее!!! Быстрее!!! Я прикрою! Она не должна… - его голос дрогнул и осекся.

Лив не могла двигаться, какая-то жуткая слабость, в сочетании с огромной, разрывающей ее грудь, болью, не давала ей и пальцем шевельнуть… А кашель все усиливался. Джонни подхватил ее на руки, и Лив подумала, что и мечтать не могла о том, чтобы снова оказаться в этих руках после своего подлого поступка…

Боль… разрывает… Стон… Секунда – и все выключилось. Нет, вернись, вернись, нельзя уходить сейчас…

В темноту резко ворвался гул мотора. Сознание включилось. Лив ощущала спиной, отчего-то мокрой, тепло чьих-то коленей, руку сжимающую ее рану, и едва заметную дрожь человека, прижимающего ее к себе со всей горячей нежностью этого мира…

Превозмогая боль, она открыла глаза и увидела такие родные и любимые зеленые, впивающиеся в нее с бешеной надеждой, пробивающейся через ужасное страдание, дикий страх, душевную боль и любовь…

- Оливка, девочка моя, потерпи пожалуйста, скоро тебе не будет больно, только потерпи, не умирай, слышишь? – горячо шептал Джонни дрожащим голосом, гладя свободной рукой по ее щеке и будто передавая жизненную силу через свое прикосновение… А Лив вдруг поняла, что его слова и его руки, его объятия, как пенициллин, заживляли кровавые, рваные раны на ее сердце, оставляя болеть лишь раненное тело. – Ты не можешь меня оставить, малышка, я не смогу без тебя, не смогу ни секунды, да черт возьми, я тысячу раз выстрелю в себя и не буду жить, потому что на этой земле я – ничто без тебя… Лив… Лив… Я люблю тебя, люблю, слышишь?.. Прости меня… - шепнул он и закусил губу до крови, Лив увидела слезу скатившуюся по его щеке… Как же она хотела поднять руку и коснуться его в ответ…

Несмотря на боль, она в эту минуту могла видеть только эти глаза, только это лицо, слышать только этот голос и, кашляя кровью с пузырьками такого необходимого ей самой воздуха, испытывая бешеную аритмию сердца и невозможность вдохнуть, была счастлива.

Счастлива.

И именно в эту секунду, когда она смотрела на него, охваченная трепетным чувством, что она нужна ему, что она небезразлична ему… Именно тогда, как неосязаемый призрак, как тонкая грань, как прохудившаяся, ветхая портьера, перед ее взором замаячила смерть.