— Что глаза-то продал, не видишь, что ли, что нет? — ответила продавщица, полная блондинка с крашеными волосами.

— А нам говорили, что есть.

— А говорят, что в Москве кур доят, — парировала принцесса прилавка.

— А может, это...

— Что?

— Ну, мы сверху рубль заплатим!

Пергидролевая дама поковыряла в зубах, выдержала паузу и полушепотом сказала:

— Грузинский, 100 грамм, три рубля, “индюшка” в гранулах — пять!

Борька, который был не силен в арифметике, начал медленно соображать. При любом раскладе получалось, что заварка стоила, как минимум, в пять раз дороже госцены. В ухо ему зашептал Борода:

— Борян, нас Касим подозревать будет, что мы на деньги его кинули, скажет, купили за восемьдесят копеек, а на остальное хавки себе купили.

— А если не купим, то мужиков без чифиря оставим!

— Ну, что, покупать будем? — прогремел голос продавщицы.

— Мы это, узнать только хотели, у нас пока денег нет, — ответил за себя и старшего Борода.

— Ну и нечего тогда в магазине делать! Поговорить, что ли, просто так решили? Топайте отсюда!

— Мы после обеда к вам зайдем, — извиняющимся тоном произнес Борька.

33

Что ни говори, а работа открывала для Андрея большие перспективы. Ко всем мелким и большим преимуществам добавилось то, что можно было просто-напросто попросить втихую у родственников деньги и отовариваться в поселковом магазине. Кормили рабочих в отдельном помещении, где никто не стоял над душой с просьбами дать доесть оставшееся в тарелке, и добавки давали, кто сколько съесть мог, да еще премблюдо, которое не доставалось простым обитателям богадельни. Сегодня каждому из “выходной” бригады полагалось по половинке плавленого сырка.

В это время в туалете шел содержательный разговор о покупке чая.

— Лучше “индюшку” бери, — говорил Касим Боряну, который собирался после обеда со своей бригадой снова идти на лесопилку.

— Понято, мы ведь че боялись покупать-то! Ведь на эти деньги не то что чая можно было купить, а пузырь “водяры” пол-литровый.

— А че, кера, что ли, в магазине была? — оживился Касим.

— Да нет, водки не было. Если бы была, мы сразу бы сказали.

— Ну, тогда, короче, берите то, что я велел. Че за времена пошли! За сотку чая синенькую отдавать! Оборзели они там на воле!

— Будет сделано, — с подобострастными нотками в голосе отрапортовал Борян и просительно добавил: — На замутку чая из пачки можно отсыпать?

— Ладно, только на одну. Остальное чтобы вечером в отделении было!

— Понято, будет сделано, — отчеканил довольный бригадир.

Лицо продавщицы в магазине, который сегодня работяги уже посещали, отразило всю гамму негативного отношения, которое вызывают покупатели без копейки в кармане у работников прилавка. Но, увидев пятирублевую бумажку у себя перед носом, пергидролевая блондинка сменила гнев на милость и достала откуда-то из-под прилавка пачку со слониками. Бригадир принял товар как золотой. Осторожно обернув чай носовым платком, Борян положил пачку во внутренний карман.

— Сейчас к сторожу лесопилки пойдем, у него и кипятильник есть, и стакан найдется. Попьем чифирьку, Касим разрешил на одну заварку чая отсыпать из пачки.

В каптерке у Коли, охранника лесопилки, было жарко натоплено. В буржуйке потрескивали березовые поленья. Воздух охранного помещения был спертым, пахло кислой капустой и несвежим бельем. На топчане, покрытом каким-то грязным покрывалом, расположился сам сторож. Гости сидели по привычке, которая характерна для мест лишения свободы, на полу, на корточках, вокруг алюминиевой кружки и дожидались того момента, когда будет готов чифирь. Сам хозяин не брезговал общаться с психами, был незлобив и уступчив. Зная это, больные уважали Коляна и при случае угощали либо водкой, либо чаем.

— Ну, че, дядя Коля, начинай, — подавая кружку старику, сказал Борян.

— А нифеля-то упали?

— Упали, вон и пенка коричневая на поверхности появилась, — вставил Борода.

Поджимая губы, хозяин беззубым ртом сделал два маленьких глотка. Лицо Коляна перекосила гримаса.

— Ох, крепкий слишком заварили. И не жалко вам сердце свое? Копыта же можно отбросить!

— Все нормально, чем крепче, тем лучше. А помирать нам всем придется, так и так. А о сердце не думаешь, когда с башкой проблемы. Может, оно и лучше, помереть побыстрее, чем с шизухой жить, — внес минорную ноту в разговор Борода.

— Это ты зря, — осудил пессимиста Котов. — Вся жизнь еще впереди.

— И вся по дуркам, — съязвил Стас.

— Лично я здесь последний раз, — безапелляционно отреагировал Андрей.

— Это ты так по неопытности своей говоришь, кто в дурке хоть раз побывал, на всю жизнь здесь прописан, — подал голос до сих пор молчавший Гвоздь и добавил: — От тюрьмы, сумы и психбольницы не зарекайся!

— А я таблетки буду пить, — не сдавался Котов.

— Да хоть запейся, эти таблетки никакой пользы не приносят, а тормозят так капитально, что простого дела сделать не можешь, сам от снадобий откажешься, — стоял на своем Борода и продолжил: — Вот если циклу, реланиум или что-нибудь похожее пить, это дело.

— Короче, все вы наркоманы, — объявил Борян. — Я-то хоть от “белочки” здесь лечусь, мне, если водку не пить, хоть куда можно идти, везде возьмут! И пилюли никакие не нужны! А ваши наркоманские разговоры, какие таблетки пить, а какие не пить, до добра не доведут.

— Зря ты, Борян, так, — ответил Борода. — Что правда, то правда, все мы на этой системе. Что будет, если человека пару месяцев психотропными лекарствами покормить?

— Что?

— Да ничего, привыкает человек, и все. Чем дальше, тем ему больше требуется транквилизаторов и антидепрессантов. А если год лекарствами закидываться? А пять лет? А всю жизнь? Если честно, то все пьющие наши лекарства впадают в зависимость почище героиновой. Не пьешь лекарства, врачи ругаются. Пьешь — зависимость приобретаешь. Выпить таблетку, чтобы проснуться, таблетку — чтобы заснуть. Замкнутый круг! И психиатры обо всем этом прекрасно знают.

— Грустно все это, — резюмировал Андрей.

— Давайте лучше “тысячу” распишем! — уже ощутивший прилив бодрости от выпитого напитка, сказал Гвоздь. — Как раз до ужина партию закончим!

34

За пару недель, которые прошли с того момента, как Андрея вывели на работу, Котов значительно повеселел, на его щеках появился румянец. Андрей, несмотря на то, что был сильно подторможен нейролептиками, стал даже иногда улыбаться и беззлобно подтрунивать над Фиксой, Валькой и Танькой и другими больничными чудиками. Стабильное состояние пациента утвердило Игоря Николаевича в решении, что больного можно выпустить в домашний отпуск.

— Ну, Андрей, готовься, домой тебе разрешаю съездить, — потирая переносицу, сказал эскулап на обходе. Присутствующие при этом пациенты завистливо посмотрели на счастливчика, а Карась даже присвистнул.

— У меня как раз пятнадцатого день рождения! — обрадованно воскликнул Котов.

Игорь Николаевич, услышав о том, что Котов скоро именинник, полез в карман халата и достал несколько шоколадных конфет, которые протянул везунчику.

— Поздравляю тебя от всей души и искренне рад тому, что ты идешь на поправку! Только одна просьба: не пей дома спиртного, оно тебе отныне противопоказано. Как бы тебя, Андрей, ни уговаривали, помни, алкоголь может спровоцировать новый приступ. Каким бы вкусным вино ни казалось, оно для тебя — табу.

— А когда домой-то? — нетерпеливо спросил Котов.

— После обхода я позвоню твоим родственникам, одного тебя, к сожалению, выпустить не могу.

— Почему? Со мной ничего не случится! Что я, дорогу домой не найду, что ли?

— Такие правила, из этой больницы пациентам можно ехать домой только в сопровождении родственников.

— Игорь Николаевич, — в один голос возбужденно стали говорить окружавшие врача другие больные, — а нам когда можно в отпуск?

— Все зависит от состояния здоровья. Я бы рад вас всех выпустить, но надо подождать.