Священник в Гамбурге курит опиум. Вымощенный булыжником переулок с кучами конского навоза. Конец очереди, ожидающей возвращения в город Экспресса Святого Патрика.
"Как и остальные руководители, он встал, стоило федайину войти в кабинет Арафата. Воин, вносящий газету, телеграмму, чашку кофе или пачку сигарет, был обязан знать, что это означает: если ты герой, то практически ты уже мертв, поэтому мы лучше сразу отдадим тебе траурные почести. У нас в сиденьях -- пружины, и как только входит герой, нас моментально выталкивает в траур".
Что есть писатель и что есть осознающий значение наблюдатель. "Я падаю ниц от восхищения". Я вычитал эту фразу в книжке, где какая-то тыловая крыса из ООП(10), пьющая скотч, говорит так о девушке, которая погонит на израильские линии ослика, груженого взрывчаткой. Мне пришло в голову, что падать ниц и простираться -- самая мудрая процедура для человека, находящегося вблизи от подобного акта, достойного восхищения.
Жене возвращается к истории Сида, поцеловавшего прокаженного. Теперь проказа -- одно из наименее заразных заболеваний на земле, поэтому праведному Сиду совершенно не грозило подцепить инфекцию. Приведите ко мне прокаженного, и я его тоже поцелую.
Жене продолжает: "До сих пор существуют две или три больницы, где за прокаженными ухаживают. Но ухаживают ли, в самом деле, за ними? Возможно, специалисты вкалывают людям вирус для того, чтобы будущие Сиды могли показывать, на какие героизм и благородство способен араб".
Бацилла Хансена -- не вирус, а довольно крупная стержнеобразная бацилла, очень похожая на туберкулезную палочку Коха. Она передается длительным близким контактом, когда пользуются общими простынями и полотенцами. Тлетворный христианский миссионер, которого я встретил в Пукальпе, Перу, сказал, что проказа передается через сексуальное сношение... цитирую: "Я не могу привести более вероятного способа подцепить ее".
Еще этот миссионер сказал, что хотел бы видеть "зубастый" закон против Яге, -- и весьма агрессивно оскалился, таким образом беря закон в собственную жрущую тушенку пасть. Прошло тридцать семь лет, но я ненавижу его и вот в этот самый момент -- 9.06 утра, вторник, 23 октября 1990 года.
Вероятно, он бы простил меня и возлюбил, если бы ему, как буквальному христианину, представилась необыкновенная возможность сделать это через время. ("Брат, мы учим их Библии!") Но врагом он меня никогда не считал. А к интуиции такие люди испытывают ужас.
"Слово Господне утверждает, что Оккультное -- враг".
Игра идет на выживание, Уильям. Паршивейший из хипаков -- посланник мой... не ожидайте сияющих посланников света. Рассчитывайте увидеть порочных, увечных телом и духом. Все это -- пущенное задом наперед кино... от Атомной Бомбы к Манхэттенскому Проекту и обратно к формуле Е = МС2.
"Нам нужно было занять все места".
Меч с часами на одной стороне. Вечеринка нудистов.
(Виварий плавает в лакуне. Прекрасная змея, очень ядовитая. Она и на вид смертоносна, ослепительная, сверкающе белая, с ярко-красными пятнышками.)
Я взбираюсь на верхний этаж громадного склада по железным лесенкам и эстакадам, большая пустая комната с окнами, из которых мне видно на пятьсот футов вниз. Я пришел сюда, разумеется, для того, чтобы слететь вниз. Нужно чем-то разбить окно. Железный прут или, может, высокий табурет вроде того, которым мужик вышиб стеклянную дверь "Млечного Пути" в Амстердаме, а Бенн Поссет(11) прикрыл меня своим телом?
~~~
Я -- в пижаме, на закрытой станции подземки.
А теперь -- с Джеймсом Грауэрхольцем(12), который несется через все станции с нечеловеческой скоростью и проворством. Перескакивает через рельсы, сбегает по лестницам, пролетает сквозь турникеты... и вот мы уже в магазине Джонсона, киоски на открытом воздухе с прилавками со всех четырех сторон.
Итак, вот я в Стране Мертвых с Мики Портманом. Мы с ним живем в одной квартире, состоящей из двух комнат, а между ними -- ванная. Еще комнате Мики есть веранда, на которой можно спать. Там впритык друг к другу стоят две кровати, бугристые на вид матрацы, половички, стеганые одеяла, подушки, обтянутые потертым и оборванным желтым и золотым бархатом. Похоже на комнату мадам в борделе, не хватает только астматичного пекинеса. Судя по всему, на ночь к нам определили на постой немецкую старушку с тугим кружевным воротничком и высокими черными сапогами на шнуровке.
Мики -- на веранде, завернулся в розовое одеяло. Я говорю ему, чтобы пустил ее на одну кровать. В конце концов, сам он может и на веранде поспать. И меня уверили, что она даже раздеваться не будет.
-- Нет, я ее здесь не хочу.
-- Ну, ты же можешь и на веранде. Там две кровати.
-- А если мне здесь спать захочется?
Бестолку. Смерть не изменила его ни на гран; все тот же себялюбивый, зацикленный на самом себе, избалованный, вздорный слабак Мики Портман.
Вот я вижу, что из-за приотворенной двери в ванную выглядывает черная собачка... вся черная, черная до блеска... с длинной заостренной мордой, которая подрагивает, точно прутик лозоходца.
-- Откуда здесь взялась эта дверная собака? Что она тут делает?
-- Какая разница? -- Дистиллированный концентрат всем недовольного Портмана.
-- Привратник на дверях... собака на дверях, -- говорю я.
Он ничего не отвечает. Мне, видимо, придется размещать немецкую старушку у себя -- та комната точная копия этой, только кровати поменьше.
В самолете, он падает, и я знаю, что это -- реальность.
Никакого ощущения сна... мы падаем. Пассажиры по другую сторону прохода вскочили на ноги рассмотреть то, чего не видно мне, поскольку они мне весь обзор загородили.
Тем не менее, самолет приземляется невредимым, и мы выходим прямо на городскую улочку, напоминающая Мэйн в Монреале.
"Я -- Монреаль сновидца?"
Картина рассказывает историю, но только если смотреть на нее одновременно из разных мгновений времени и положений. Сезанн показывает грушу вблизи, с расстояния, под разными углами и при различном освещении... груша на заре, в середине дня, в сумерках... все это собрано в одну грушу... время и пространство в груше, в яблоке, в рыбе. Натюрморт? Мертвой и неподвижной природы не бывает. Пока он пишет грушу, она созревает, гниет, ссыхается, разбухает.
