Официантка подала заказ. Продолжая подсчитывать доходы, Николай Николаевич налил себе первый полтинничек и только пригубил, как с внезапностью шаровой молнии ему в голову влетел утерянный ноль!

Николай Николаевич бездарно осушил рюмку. Тут же решил звонить Пустовойтенко, и на тебе, забыл телефон в оставленном дома пиджаке, в досаде опустошил вторую рюмку! Третью! Ощущения от коньяка, вернее, отсутствие их повторилось. «Дела…» – произнес он озадаченно и снова попытался перемножить лавроносцев на доллары. В голове, как будто, что-то задвигалось.

С детства Николай Николаевич слышал, что в головах у людей есть извилины, которыми они шевелят, и шарики, которых им не хватает, а сейчас убедился, как это верно подмечено! Ноль, будто шарик, покатился по извилинам мозга, и они все зашевелились. Николай Николаевич подал официантке условный знак. Тотчас на столе появился новый графинчик. Потом они сменялись один за другим. Николай Николаевич упорно производил в уме вычисления, одновременно стараясь поймать вкус коньяка, как воду пил водку, ещё что-то сухое и, наконец, крикнул официантке:

– Шампанского!

Ноль по извилинам забегал быстрее.

– Стоя-я-ть! – дал ему приказ Николай Николаевич.

К тому моменту он уже вычислял вслух. Ноль встал.

Николай Николаевич легко пересчитал все ноли, остолбенел от полученной суммы, вычислил в ней свою долю и взглянул на мир глазами богатого человека!

Ему показалось, что всё вокруг стало ярче и ближе к нему: и колоннада Казанского собора, и победоносные полководцы. Он захотел уточнить, где Барклай, где Кутузов, оглянулся, у кого бы это спросить, и увидел на другой стороне Малой Конюшенной женские волосы, выкрашенные красными и желтыми поперечными полосами. Обладательница их сразу отвлекла его внимание от полководцев.

Женщина сидела за столиком с афишами, чуть отступив от проспекта, чтобы не мешать потоку толпы и, в то же время, не быть незамеченной.

Возле неё вертелся странный старичок маленького роста. Она держала его за руку, вытирая носовым платком его футболку. Он вырывался, смеялся, размахивал стаканчиком мороженого. Николай Николаевич решил: как только старичок исчезнет, он подойдет к огненноволосой красавице, и попросил счет.

Когда в поле зрения распространительницы билетов попал импозантный мужчина, кативший перед собой дорожную сумку, которой он нечаянно толкнул столик с афишами, она решила, что спешит купить билет. А поскольку еще можно было пешком дойти и до Музкомедии, и в Малый оперный, пошутила:

– Вот и сам Топтыгин торопится в театр!

– К вам он торопится! – подхватил её шутку Николай Николаевич. – Ослепили вы Топтыгина! Столик вам чуть не сломал! Не сердитесь. Я долго бродил по Сибири, жил в берлоге, сидел в клетке в Тамбовском лесу и женщин такой смелой внешности никогда не встречал. Скажите скорее, как вас зовут?

Польщённая его комплиментом, она ответила довольно игриво:

– Моего имени вы тоже не встречали! У меня несовременное имя. Глафира. Некоторые зовут Фира.

Николай Николаевич сосредоточился, как же ему представиться: Николай или просто Коля, но, вспомнив куда более важное сейчас обстоятельство, выпалил:

– Фира! Я заработал четыре миллиона долларов! Меньше чем за год! Честно! Когда начинали дело, компаньон говорил, хоть бы в старости узнать, что такое свой бизнес, да к пенсии подработать. Представляешь?!

Распространительница усмехнулась.

– Чего ж не представить? Компаньон к пенсии подработал, а вас в клетку!

– В какую клетку?! – Николай Николаевич не понял. Он потерял нить разговора.

Распространительница билетов посмотрела на него снисходительно, нашла забавной его прическу с челкой, округляющей простоватое лицо, и, не заметив, что он пьян, приступила к своей работе.

– Не желаете прямо сейчас отправиться в оперетту?

– Вы сама – оперетта! – нашелся Николай Николаевич с новым комплиментом. – Небудничная женщина! Золотая жила для любого антрепренёра! Одно ваше слово, и я за полгода… нет! За три месяца возведу вас на вершину славы! О вас в энциклопедии будут писать! Хотите?

Глафира изумилась:

– Разве такое возможно?!

– С моей помощью – да! Знаете, кто я? Позвольте представиться…

С этими словами Николай Николаевич достал из кармана свою визитную карточку и положил на столик с афишами.

Глафира прочла: «Николай Николаевич Шляпин. Председатель отборочного жюри энциклопедии «Триумфаторы мира».

– А это… прямой мне на энциклопедию, – Шляпин ткнул пальцем в напечатанный внизу визитки номер домашнего телефона Пустовойтенко и от волнения выдохнул на Глафиру весь букет только что употреблённых напитков.

Глафира отпрянула от «аромата». Двумя пальцами она взяла его визитку и протянула её ему, словно мерзкое насекомое.

– Заберите. Мне это не нужно. Не закрывайте афиши. Идите, протрезвитесь!

Шляпин заметно покачнулся. И тут к Глафире, виляя бёдрами, подошла женщина, щуплая, пегая, местами брюнетка, местами не поймешь, какая, но форсу! Нос к верху. Николай Николаевич удивился: откуда у такой женщины такой форс?

– Ну, как я? Похудела? – спросила она, поглядев на него.

– Я впервые вас вижу, – ответил он, но Глафира с радостным возгласом: – «Люська!» – поднялась к ней с объятьями.

Перед Шляпиным замелькали обнаженные женские руки. Четыре… шесть…! Он насчитал и восемь, и только догадался, что у него двоится в глазах, как Глафира и пегая вчетвером поплыли от него в сторону Невского. А Невский вместе с пешеходами стал опрокидываться на него.

– Девочки! – успел крикнуть он. – Падаю! Помогите!

Очнулся он, сидя за столиком распространительницы билетов. Она про кого-то говорила.

– … скрывался от следствия, бродил по Сибири, жил в берлоге!

«Бедняга!» – подумал Николай Николаевич, не имея сил оторвать от стола голову.

– За что он сидел? – резко прозвучал над ним другой голос.

– Компаньон подставил. Меньше чем за год накрутили четыре миллиона долларов!

Шляпин вспомнил про свой миллион и насторожился.

– Ну, лопоухая Фирка! – опять прозвучал не её голос. – На «Скорой» хотела отправить сибирского богатыря! Часто к твоим ногам миллионеры падают?! Как была лопоухая, так и осталась! Один раз пролопоушила! Ну, молодая была! А теперь-то! Опять упустить?! Глянь, какие на нём тряпки после тюрьмы! – Голос зазвучал ласковей. – На пиджаке пуговички золоченые! На кармашке буковки. Я видела, парчой вышито: «Club». Фирка! На нём клубный пиджак! Он – член элитного клуба! Человек солидный! Мне он нравится! Он даже похож на Федора Шаляпина!

Глафира хмыкнула.

– Только не поет.

– Пою… – подал голос Шляпин.

– Так вы певец! – голос над головой Шляпина повеселел. – Фирочка! Певцы у нас разве не сидели? Ну-ка, вспомни, ты про всех знаешь!

– Петя Лещенко! – задумчиво произнесла Глафира. – Печковский! О господи! Сережа, Юра, Дин Рид! Многие!

– Ну вот, и этот! А тут что? Он тебе дал?..

Шляпин увидел, как юркая рука выхватила у него из-под носа его визитку, поднял голову, увидел и вспомнил пегую Люську.

– Ого! – вскрикнула она, взглянув на визитку. – Председатель жюри! Председателей мы не упускаем! А ну! – снова перейдя на резкий тон, Люська ткнула Шляпина пальцем в грудь. – Отвечай, председатель! Только правду! Женатый?!

Охнув, Николай Николаевич вспомнил своих жен. Первая увезла его детей в Америку, и он постыдно подписал на это согласие, потому что не подписать было постыдней. Вторая перед самым разводом коварно обменяла его родительскую квартиру на маленькую двухкомнатную и большую комнату в ней продала. Теперь Николая Николаевича его новоявленные соседки, сестры-старушки, называли подселенцем.

– Н-нет, н-нет! Холостой… – простонал он.

– Отлично! – оценила Люська положение Шляпина и скомандовала подруге: – Держи, Фирка, его тут на стуле. Пойду, поймаю машину. Я к себе его заберу!