Я выхожу наружу, где в ярком свете фар тележурналистка продолжает брать у командира пожарных интервью:

– Зрителям будет интересно узнать, много ли у вас выездов в день.

– Сотни, родная, сотни, ведь мы лучшая команда в Ленинградской области, и находим самых крепких и здоровых женщин в области для поддержания нашего пожарного генофонда. – Красавец-пожарник целует женщину-репортера в щеку.

– Скажите, офицер, а много ли у вас ранений? Говорят, истинный пожарный меняет кожу раз в год, как змея.

Офицер подкручивает усы и отвечает:

– Да, любезная, вы угадали, я действительно регулярно меняю свою кожу, и это позволяет мне всегда выглядеть молодо. Женщины это ценят и никогда мне не отказывают. А вы, блистательная, не хотели бы встретиться со мной в более интимной обстановке?

Женщина-репортер хихикает:

– Трудно устоять перед таким бравым мужчиной, я думаю, большинство телезрительниц не смогли бы отказаться от такого предложения, не смогу и я, но это уже тема другой передачи.

В конце диалога они распивают бутылочку шампанского за юбилейный пожар и за приятное знакомство. Рядовые пожарные к этому времени успевают уже свернуть рукава, убрать брандспойты, лестницу, все прибывшие рассаживаются по машинам, заводят моторы, и через минуту возле маминой дачи остаюсь я один. В руках у меня маленький красный флажок в виде язычков пламени, на котором написано: «Юбилейный пожар, ликвидированный доблестными пожарными Ленинградской области». Кто успел мне его вручить? И где же все-таки Сидоров? Я вспоминаю, что часа два назад отдал пьяному соседу младшей Александры все алмазы, и, скорее всего, он укатил с ними на последней электричке.

Я помогаю соседям затащить мебель обратно в дом и остаюсь у них ночевать.

Ранним утром в темноте я заколачиваю досками проемы окон на маминой даче, а также прихватываю гвоздями дверь, которая разбухла, обледенела и перестала закрываться.

Я бреду к станции и размышляю о том, как объясню маме то безобразие, какое я сотворил с ее любимой дачкой. Может быть, до весны ничего не говорить? До весны она вряд ли на нее соберется. Или лучше сразу во всем признаться? Что я за олух – дачу испортил, алмазов лишился…

«Наверное, Сидоров летит сейчас на самолете в свой Египет, – предполагаю я, поднимаясь на обледенелую платформу. – Хотя нет, ему надо сначала найти покупателя на алмазы, а еще прежде того вскрыть дипломат. Так что, скорее всего, он его сейчас вскрывает…»

Твою мать! Удача мне вначале улыбнулась, потом показала свою голую задницу и ушла к другому счастливчику – Сидорову, который сейчас ее трахает (как он сам выражается). А во мне просыпается ревность.

К платформе подходит ранняя освещенная электричка, я вхожу в последний вагон. Поезд трогается. Я занимаю свободное место, народу не очень много.

Мужчина, сидящий напротив меня, говорит:

– Судя по вашему унылому виду, у вас неприятности – наверное, украли кошелек с деньгами. Но я помогу вам забыть все печали.

Попутчик достает из сумки литровую бутылку с вермутом, открывает, отпивает из нее треть, протягивает ее мне и говорит:

– Вот универсальное лекарство, самый целительный напиток на земле, с тех пор как я начал его употреблять, я забыл про плохое настроение, давление, простуду, недержание мочи, меня любят женщины.

Я любопытствую:

– И как давно это началось?

– Пятьдесят лет назад.

На вид мужчине чуть больше пятидесяти, поэтому я опять спрашиваю:

– А сколько же вам лет?

– Семьдесят пять, я так хорошо сохранился, потому что ежедневно пью вермут: утром – литр, вечером – литр, и никаких проблем.

Мы проезжаем мимо Кавголовского озера, я спрашиваю:

– А вы знаете, что Кавголовское озеро самое глубокое озеро в мире?

Мужчина отпивает немного и отвечает:

– А мне пофиг, главное, чтобы вермут был всегда под рукой.

В Токсово в вагон заходят контролеры: две женщины и мужчина, которые меня уже штрафовали вчера за безбилетный проезд. Они неторопливо доходят до нас, проверяя билеты у пассажиров и, когда я говорю, что еду без билета, мужчина-контролер басит:

– С вас штраф двести рублей.

Я интересуюсь:

– А почему не сто? Ведь я еду один и без багажа.

Дипломата у меня больше нет, поэтому я не боюсь обострения отношений.

Контролер-мужчина обращается к двум сопровождавшим его женщинам:

– Он один или двое?

Одна из них говорит:

– Вроде бы двое.

А вторая:

– Вроде бы один.

Контролер-мужчина подбрасывает в воздух монетку, ловит ее и говорит:

– Если орел, то один, если решка, то два.

Открывает ладонь, показывает мне решку и улыбается:

– Ну, вот видите, вам не повезло, вас двое, платите двести.

Я беру бутылку вермута у соседа, уже показавшего свой билет, отпиваю из нее и заявляю:

– А у меня только десять рублей, и если вам мало, то можем пройти в отделение милиции в Девяткино и выяснить отношения там.

Мужчина-контролер кивает:

– Все в порядке, гражданин, можете ехать дальше.

Контролеры уходят. Я глотаю немного вермута из бутылки и говорю:

– Эти говнюки сорвали с меня вчера пятьсот пятьдесят рублей.

Мужчина забирает у меня бутылку, допивает остатки вермута, ставит ее на пол и замечает:

– Ты сам им это позволил. Но сегодня ты подкрепил свою волю чудодейственным напитком.

Поезд подходит к станции Девяткино. Я выхожу в тамбур. Состав останавливается, двери с шипеньем раскрываются, и я оказываюсь на обледенелой платформе. После вермута мне намного веселее. Ну, был дипломат с алмазами и пропал, и хрен с ним, проживу я и без него. Пусть Сидоров за меня покайфует.

Решаю ехать сначала к Александре-младшей, ведь она ждет меня еще со вчерашнего вечера и наверняка волнуется… или еще спит: на работу ей не надо вставать так рано, как мне.

Я поднимаюсь на лестничную площадку и застываю с приподнятой ногой: у соседней двери спит Сидоров, а под головой у него мой дипломат. Рядом – пустая литровая бутылка из-под водки (видимо, вторая из вчерашних двух).

Я аккуратно вытаскиваю из-под головы соседа свою собственность, а Сидоров бормочет:

– Идите в задницу, египтяне хреновы… Где у вас тут водочный магазин, блин?…

Затем он переворачивается на другой бок и выкрикивает:

– Товарищ сержант, только не по печени!.. У меня там осколок… с первой мировой… сжальтесь над ветераном трех войн… кровью оплатил вашу сытую жизнь, сволочи!..

Я звоню в дверь рядом и через минуту обнимаю милую, вкусно пахнущую Шурочку и думаю о том, что жизнь прекрасна, когда есть женщина, которую я могу сейчас поднять на руки, унести в комнату и хорошо отлюбить. От такой перспективы во мне вспыхивает горячий огонек желания. А в таких ситуациях я становлюсь человеком действия. Я подхватываю тяжеленькое тело любовницы и прохожу с ней в комнату.

Улыбающаяся Александра обнимает меня за шею и говорит:

– Ах, Игоречек, я ждала тебя всю ночь, только чур ты сперва меня поласкаешь.

– Хорошо, – соглашаюсь я, потому что я всегда соглашаюсь со своими женщинами.

В комнате я опускаю женщину на пол, и мы в ускоренном темпе начинаем друг друга раздевать, свитера и джинсы летят на пол, а маечки и трусики с носками – на стол и на телевизор. Потом я встаю перед Сашенькой на колени, обхватываю ее упругую попку ладонями и отыскиваю губами вход в ее пещерку. Мне очень нравится ласкать ее ртом, а Александра этому всегда рада. Через минуту она стискивает мою голову и начинает двигать бедрами навстречу моему языку. А потом я заваливаю ее спиной на кровать и вместо языка запускаю в пещерку своего давно окрепшего «боровика», как Саша его называет. Женщина ахает, и минут пять мы в бешеном темпе несемся навстречу блаженству. Она добирается до своего немного раньше, чем я, начинает дергаться в судорогах и громко стонать, потом вскидывает руки и тоненько верещит. Сразу за ней рычу я. После этого в моей голове начинают кружиться поэтические строки: «О женщина, о скрипочка, богиня, я словно восхищенный Паганини…»