Солнце низко стояло над промороженным, замершим лесом, готовясь покинуть этот мир до завтра. Наверное, оно очень устало, паря в небе без отдыха весь день. Даже терпеливый орёл-стервятник не может летать без отдыха так долго. Старики говорят, там, в горах, куда солнце садится каждый день к вечеру, у солнца гнездо, где оно отдыхает до утра. Правда, никто из стариков не объясняет, почему тогда солнце встаёт каждый раз в другом месте. Когда Ы-ух спрашивал об этом, старики сердились, а одноглазый Бу-Бу даже замахивался палкой.

Но Ы-ух уже и сам догадался. Наверное, гнездо у солнца не такое, как у орла или ворона. Наверное, у солнца там, в горах вырыт вход в нору – точь-в-точь у тупика. Хитрая птица тупик. Она всегда роет в земле нору с двумя выходами, и никакой зверь – ни хитрая куница, ни быстрый хорёк – не может тупика поймать. Тупик всегда уйдёт через другой выход. Наверное, солнце тоже за ночь проползает под землёй по своей норе, чтобы уйти от злобной птицы Кы, птицы мрака и холода, забирающей всех. Хотя трудно представить, чтобы птица Кы могла справится с солнцем, но осторожность никому ещё не помешала. Таковы законы леса, таковы законы этого мира.

Ы-ух сидел на сложенных вдвое шкурах. Тепло и мягко. Конечно, у самого костра ещё теплее, но место у самого костра по праву принадлежит охотникам, приносящим мясо. Кормильцам и защитникам рода, его опорой и надеждой. Это правильно.

Ы-ух тяжело вздохнул. Ему никогда не стать охотником, приносящим мясо. Если подумать ещё, его уже не должно быть. Ему было девять лет, и он собирал в лесу хворост вместе с другими детьми. Пещера была рядом, солнце светило ярко, и они утратили осторожность. Они смеялись. Нельзя смеяться в лесу. В лесу надо, чтобы тихо. На твой голос придут. Так и случилось. Гиена загрызла маленького Ги-мы, и уже хотела его унести, чтобы съесть в глубине леса. Этого нельзя. Каждый знает – если зверю дать съесть человека, он будет приходить ещё и ещё. Ы-ух кинулся на гиену со своим копьём, и гиена, бросив Ги-мы, пошла на него. Он ударил её копьём, и гиена повалила его. Она прокусила ему ногу, но тут прибежали охотники. Гы-у, тогда ещё не бывший вождём, ударил гиену копьём в бок, и гиена убежала, но недалеко, и издохла в кустах за рекой. Шкура той гиены до сих пор служит подстилкой для Гы-у, вместе с другими. Но нога так и осталась искалеченной, и он хромал.

Но ничего. Зато у Ы-уха умелые руки. Он может делать добрые наконечники для копий, и ручные рубила, и скребки, и проколки, и костяные гарпуны, и даже большой кремнёвый кинжал – чурингу. После того, как в позапрошлую страшную зиму умерли многие, только двое в роду, Ы-ух и старый Бу-Бу могут делать такие. Охотники хвалят копья, сделанные для них Ы-ухом, они острые и не крошатся.

Да, у костра неплохо, но место, где обосновался Ы-ух, имеет свои преимущества. Это единственное место в пещере, откуда всегда видно заход солнца. Ы-ух всегда старается не пропустить заход солнца.

В пещере есть ещё одно такое хорошее место, даже ещё лучше. Откуда всегда видно восход солнца, через другое отверстие в своде пещеры, правда, сейчас закрытое шкурой из-за мороза. Восход лучше заката потому, что солнце отдохнуло за ночь, и взлетает на небо весёлое, яркое. Ы-ух любит смотреть и на восход тоже.

Но это место занимает Има. И даже если бы Ы-ух лежал там, то он всё равно отдал бы это место Име. Потому что Има – самая лучшая девушка рода Оленя. Конечно, она не такая быстрая и сильная, как Ума, и не такая толстая и мягкая, как Ли. Но всё равно – даже если сам Гы-у скажет Ы-уху, что Има не самая лучшая девушка, Ы-ух не поверит, и так и скажет Гы-у, и пусть даже вождь его побьёт.

Подумав так, Ы-ух посмотрел на лежанку Имы. Има была на месте. В свете костра – солнечный свет уже совсем не доставал туда – Има занималась своей обычной работой, шила чоботы. Никто из женщин не умеет шить такие крепкие и удобные чоботы, как Има, хотя ей только тринадцать зим. Смотреть, как она работает, одно удовольствие.

Има поймала его взгляд, улыбнулась и показала язык. Дразнится. А вообще-то она всегда добра к Ы-уху, и разрешает трогать себя за грудь и плечи, и даже между ног, где женщины себя трогать обычно не разрешают. Недавно Има тихонько сказала ему, что хочет понести от него. А что? Ы-ух не болеет, и был бы крепким охотником, если бы не несчастье. А такое в лесу может случиться с каждым, и даже с могучим и мудрым Гы-у.

Ы-ух вздохнул. Время любви прошло. Если женщина понесёт в середине зимы, ребёнок родится уже тогда, когда ляжет снег, и обязательно умрёт. И она тоже умрёт, потому что будет худой и слабой. Пережить зиму может только здоровая, упитанная женщина. Слабых и больных уносит птица Кы.

Ы-ух улыбнулся и показал язык ей в ответ. Если Има не передумает, летом она понесёт от него. Когда Ы-ух думал так, внутри него было тепло и щекотно.

Однако солнце уже село, а он до сих пор не закончил работу. Ы-ух глубоко вздохнул и взял в руки кремнёвый желвак. Сейчас он наколет заготовок, а завтра, при свете дня, сделает новые наконечники для копий. Беда с этими наконечниками. Сделаешь короткие – охотники ворчат. Сделаешь длиннее – сломают о первого же крупного зверя. Попадут в кость и – хруп! Вот и сегодня сломали, сразу два. Правда, добыча того стоит. Такого здоровенного лося не добывали давно. Гы-у послал в пещеру за помощью, и то все вместе еле дотащили. Да потом разделывали тушу, да морозили свежее мясо, прятали мясо в холодной яме. Суматошный день. Зато наелись свежатины – во!

Ы-ух размышлял, а руки проворно обтёсывали желвак. Из-под отбойника то и дело вылетали искры. Вот интересно – огня нет, а искры есть. Почему так?

Ка-ыр лежал на мягких шкурах на своём законном месте, возле костра, и сквозь полуприкрытые веки наблюдал, как дразнятся Има и Ы-ух. Ему было грустно. Он не понимал, почему Има так ласкова к Ы-уху, и так равнодушна к нему, лучшему охотнику племени, разумеется, после великого Гы-у. Да, она разрешала ему трогать свои плечи и грудь, но когда Ка-ыр попробовал потрогать у неё между ног, рассердилась и ударила его по руке. Одно время Ка-ыр даже размышлял, не побить ли ему Ы-уха, но потом передумал. Ы-ух не виноват, что Има хочет его, а не Ка-ыра. И если он побьёт Ы-уха, Има рассердится и не позволит Ка-ыру трогать даже плечи и грудь, а это плохо. Женщина выбирает сама – таков закон и у рода Оленя, и у соседей, рода Бобра. И у всех.

Старый одноглазый Бу-бу, немало повидавший за свои тридцать пять зим, рассказывал, что есть племена, где законы другие. Однажды жизнь занесла его очень далеко отсюда, за четыре дня пути. Там жили дикие люди, говорившие чудно. Они не убили Бу-бу, потому что были сыты, и ещё Бу-бу отдал им пять новых наконечников для копья и большую чурингу, хотя ему было жалко. Эти люди даже позволили ему провести ночь у огня в их пещере. Нравы в том племени были странные. Весь род держал в руках могучий и свирепый вождь, и он имел всех женщин в роду, когда хотел. Другие охотники того племени тоже могли иметь женщин, когда хотели, если разрешал вождь. А женщин никто не спрашивал. Женщин у них было мало, и они были худые и грустные, и плохо пахли. А детей не было совсем, они все умирали. Когда женщин становилось совсем мало, они шли и забирали женщин у других. Бу-бу еле дождался рассвета, и сразу ушёл, пока они не передумали и не съели его. А потом узнал, что четыре рода, соседи, у которых они забирали женщин, объединились и убили всех их охотников, и самого свирепого вождя убили. И это правильно.

Но Ка-ыр не отчаивался. Да, конечно, Ы-ух мастер хоть куда, и Ка-ыр сам пользуется его копьём и чурингой, и гарпуном тоже. Но Ка-ыр – охотник, приносящий мясо, а это лучше. Когда Ка-ыр сам убьёт медведя, он попросит старую Хуму почистить шкуру, и подарит её Име. И тогда Има поймёт, что он лучше, и позволит трогать у себя между ног, и понесёт от него. От это мысли внутри у Ка-ыра стало тепло и щекотно. Да, он докажет! И пусть даже толстушка Ли сердится и плачет, Ка-ыр сделает так.