Литмир - Электронная Библиотека
A
A

До невероятности четко я помню подошву ботинка. Истоптанная, плоская, как кизяк, совершенно деформированная, почти зеркально гладкая, словно колесо шасси самолета, с едва заметными истертыми рубцами, с застрявшим в глубокой трещине каким-то невероятием камешком.

Мишка уперся стопой в земляную выемку, оттолкнулся изрезанной скальными породами и лопнувшей посередине подошвой, едва держащейся на грубых суровых стежках ранта, оттолкнулся и выскочил из траншеи.

Траншеи были неглубокими, обсыпавшимися, очень старыми. Это было похоже на строительство фундамента какого-то сооружения «древних». Кто и зачем их копал? Сейчас это было неважно. Главное, что они нам дали возможность отдышаться, укрыться от хоть и всегда ожидаемого и в то же время внезапного огня из «зеленки».

Я подтянул ладнее автомат, положил ладонь на срез окопа, пружиня ногами, уже взметывался в воздух, охватывая зрением предстоящий путь до ближайшего укрытия. В грохоте боя, в визге осколков и шипе горячего воздуха, разрываемого пулями, я не увидел, скорее, почувствовал своим устало одеревеневшим телом, как пуля ударила Мишку.

Я отдернулся назад, в глубь окопчика. Мишка валился на меня спиной, широко раскинув руки, роняя автомат. Вот опять мелькнула перед моим лицом уже совершенно развалившаяся пополам подошва, теперь уже не упруго устремленная в атаку, а какая-то безвольная, с распушившейся на изломе нитью.

Мишка рухнул в окоп, ударившись головой о другой край траншейки. Каска сползла на лицо, испачканное на подбородке пылью, и подернутые серым налетом щеки и переносицу. Из порванного пулей горла бурлящим кипением выбулькивала неправдоподобно черная кровь.

Я сунулся к упавшему телу, торопясь и ломая ногти, начал сдирать лифчик, бронежилет, пытаясь освободить Мишкину грудь, дать ослабевшим легким возможность поднять ребра, освободить диафрагму, всосать через пусть и поврежденное горло необходимый воздух. В то же время я понимал, что все, нет больше Мишки!

Его некрупное тело дернулось несколько раз, нелепо подкинулось, притискивая одной ногой мой автомат, вдавливая его в спрессованную серо-рыжую стенку окопа, а другой ногой, в порванном ботинке, ударяя меня в грудь. Скрюченными пальцами, посиневшими ногтями Мишка еще успел рвануть наискось, у самого горла, выгоревший до однотонности полосок тельник и умер, так и не сумев вдохнуть разорванной трахеей пусть и горячего, но такого нужного воздуха.

Ничего сделать уже было нельзя. Я выбрался из окопа, стараясь не наступить, не задеть мертвое тело, и бросился догонять роту, устремленную к ощетинившейся огнем «зеленке», каким-то образом понимая, что это атака, и вникая в смысл всего действа. Впрочем, сильный пинок под зад сержанта Киреева и его рык: «Опаздываешь, салабон!» только подтвердил правильность моего понимания ситуации.

Я бежал и стрелял, почти не пригибаясь и не падая в возможные укрытия. Помню, только тупо удивлялся, как это духи умудрились спрятаться в такой прозрачной, с тонкими ажурными веточками рощице из молодых тополей. Я первым шагнул в призрачную тень, успокаивая засбоившее дыхание и колотящееся сердце. Сырая прохлада прилипла к горячему телу как-то разом, вызывая очередной приступ удивления: «Откуда вода?!», а затем и еще один вопрос: «Почему тихо?».

Я закрутил головой. Никого. Шагнул дальше, в глубь листвы, не обращая внимания на крик Киреева: «Куда? Назад!» и на рваные, неровные очереди автоматных выстрелов, срезающих ветки и тонкую кору с деревцев.

– Да никого же тут нет! – шептал я себе под нос, – никого! – А сам все поводил автоматным стволом и вглядывался в неширокую глубь «зеленки». – Ни-ко-го…

Справа от себя я услышал хрупкий треск. Такой треск бывает, если в лесу наступишь на сухую-пресухую веточку. Как слабый взрыв, с выплескиваемой пылью трухи и прели. Подумалось тогда, что здесь просто по определению не может быть такого звука, слишком уж молодая рощица, совсем недавно поднявшаяся из кустарника.

Это все я думал, пока оборачивался на звук. И опять изумился. Словно из земли торчала фигура духа. Именно торчала! Я четко видел поверхность почвы, усыпанную листьями, видел грудь душмана, видел три черные точки: два глаза и отверстие ствола винтовки. Сообразил еще, почему два широко открытых глаза вижу. Просто духу и целиться особо не надо было, прищуривать левый глаз без необходимости. Чего уж там с десятка-то метров пыжиться. И еще я понял, что сухой треск – это всего-навсего пустой хлопок курка. Нет! Нет патронов у духа!

Не задумываясь больше, не выцеливая особенно, я выстрелил, почему-то одиночным, в сторону врага.

Он откинулся назад, точно так же, как совсем недавно Мишка, широко разбросав руки, откидывая в сторону карабин, и завалился на спину. Откуда-то из-под земли выскользнули его ноги, уперлись в землю, подкинули, ломая, агонизирующее тело. Хрип. Булькание. Тишина.

Я подошел к трупу. Все стало ясно, отчего никого нет. Ну в самом деле, не мог же он один сдерживать на подходе к «зеленке» роту ДШБ!

Этот дух был последним, прикрывающим отход группы, которая ушла в кяриз. Именно из этого отверстия струилась влажная прохлада, и даже был слышен звон ручья из глубины.

Я слышал, как в рощицу ворвались наши ребята. Видел, как подскочил Киреев, отшвырнул меня от входа в кяриз и одну за другой швырнул две гранаты в темень подземелья. Из влажного зева лениво взлетели комья грязи, и тонкая водная пыль упала на мое лицо, остужая струйки пота на лбу и висках.

Меня интересовал только один вопрос: какая обувь у духа? Я толкнул носком ботинка ноги убитого, вытолкнул их из-под укрывшей толстым слоем после взрыва грязи и листвы. Трудно поверить, но дух был обут в совершенно новые солдатские ботинки, с абсолютно крепкими, неизношенными подметками.

Это было так странно и непонятно, что я задал вопрос Кирееву:

– Товарищ сержант, почему мы воюем в таком дерьме, а у них, – ткнул автоматом в духа, – НАША, НОВАЯ ОБУВЬ?!

Киреев отшатнулся от меня, непонимающе вскинул взгляд и тут же опустил глаза, процедив сквозь зубы:

– Ты бы, мля, еще спросил, откуда у них АКМы…

Я долго сидел на земле, опустив ноги в проем подземелья, пил из фляги, что-то жевал, курил и размышлял, думал, мучался над вопросом, заданным самому себе и сержанту, и сравнивал вид поразивших меня сегодня подошв ботинок Мишки и духа.

Киреев попытался заставить меня вместе со всеми стаскивать к опушке рощицы незамеченные мной трупы убитых духов и добытое исковерканное оружие. Я послушно поднялся и побрел к телам, приседая возле каждого, внимательно рассматривая подошвы, очищая штык-ножом налипшую грязь, чтобы лучше видеть всю поверхность. С неменьшим вниманием я пытался изучать и ботинки наших ребят, придерживая проходящих мимо, просил показать подошвы. Рассматривал и сравнивал, сравнивал и рассматривал.

Ребята не возражали, просто отводили взгляды и нетерпеливо отходили после осмотра, настороженно оглядываясь на меня, испуганно покручивая пальцами у висков. Сержант мягко снял с моего плеча автомат, стянул лифчик с оставшимися патронами и гранатами:

– Ты, Макс, молодец! Спасибо! А теперь отдохни. Скоро вертушка подойдет…

Меня вместе с ранеными отправили в госпиталь.

Я не был ранен, мне не было больно. Но я не возражал. А зачем? Я просто молчал и думал, думал, думал и делал свое дело. Молча. Ежедневно.

Теперь я тщательно изучал каждую пару обуви, которая попадалась мне на глаза. Великолепно, когда обувь была без хозяина, поскольку, когда она была на ногах людей, было очень трудно разглядеть, какова у обуви подошва. Плохо, конечно, что в госпитале все ходили в тапочках, сшитых из голенищ старых кирзачей, то есть совсем без подошвы.

Иногда удавалось изучить туфли медперсонала, когда кто-нибудь из дежурных ординаторов спал на кушетке и его пара стояла на полу, призывая меня к себе. Почти всегда это были хорошие туфли, с чуть изношенными об асфальт подошвами.

После того боя прошло двадцать лет.

Говорят, что я хороший сапожник. Да, честно говоря, я и сам об этом знаю. Вон сколько заказов! Моя дощатая будочка, прилепившаяся в тихом уголке рынка, неподалеку от туалета, забита требующей ремонта обувью.

3
{"b":"536877","o":1}