Тогда пришли члены комиссии по литературному наследству с лопатами и решили личность восстановить. Они разложили оставшуюся после писателя бумагу, заинвентаризировали и сделали из нее единство. Это единство аккуратно сложили в папочку, написали на обложке "Ни дня без строчки" и отнесли в издательство "Советская Россия" (Москва, проезд Сапунова, дом 13/15).
Что же важно и хорошо в записях "Ни дня без строчки"? То, что в них есть органическая жанровая характерность, жанровая вынужденность, строгое соответствие литературных и психологических особенностей автора, материала и жанра, литературное своеобразие, то, что позволили это своеобразие.
Читая хорошую книгу "Ни дня без строчки", мы вспоминаем другую хорошую книгу того же автора, - "Зависть". Сравнивая обе эти хорошие книги, мы приходим к выводу, что "Зависть" - это книга о важнейших для людей вещах о взаимоотношениях человека и общества, уничтожа-ющего человека, который с этим обществом не согласен, а "Ни дня без строчки" - книга писателя, который делает вид, что ничего особенного не произошло, что ему не за что краснеть, что надо же понимать, в какое время мы живем, что процесс исторического развития предъявляет свои требования.
Движущегося вдоль времени, страдающего, измученного, насмерть перепуганного человека в книге "Ни дня без строчки" остановили и попросили высказаться на следующие темы: 1. Детство. 2. Одесса. 3. Москва. 4. Золотая полка. 5. Удивительный перекресток.
В эти годы страдающий и перетрусивший, умирающий человек жил и писал не так.
Он не писал: 1. Детство. 2. Одесса. 3. Москва.
Он старался писать каждый день, хоть строчку. Только бы писать. И поэтому он писал о разных вещах и вступал в неразрешимые противоречия с жанром, который ему сделают.
После смерти ему сделали жанр. Этот жанр заключается в последовательных высказываниях о различных предметах и явлениях: 1. Детство. 2. Одесса. 3. Москва.
Таким образом, мы получили тщательно составленные тематические подборки.
Например, подборку на тему "Кустарники и деревья".
"Нет ничего прекраснее кустов шиповника!"
Идет прекрасное описание кустов шиповника.
Следующий отрывок:
"...самое прекрасное - деревья" (сосна. - А.Б.).
Идет прекрасное описание деревьев.
Следующий отрывок:
"Береза действительно очень красивое дерево"1.
Об этом рассказано достаточно убедительно.
Так как Олеша называл "строчками" каждый "небольшой... вполне законченный отрывок"2, который он старался сделать сразу, в один день, то следует полагать, что в понедельник он написал про шиповник, во вторник про сосну, в среду про березу.
1 Юрий Олеша. Ни дня без строчки... С. 301-302.
2 Там же, с. 9.
Имеются и другие подборки.
Например, подборка на тему "Писатели".
"...Александр Грин... Никакая похвала не кажется достаточной, когда оцениваешь его выдумку... он... уникален..."
Любовно рассказывается о выдумке писателя и сообщается, что наша выдумка лучше, чем англосаксонская.
"Томас Манн тонко подмечает..."
На этом примере показывается, что Томас Манн писал хорошо, потому что использовал "подробность в стиле русских писателей".
"Карел Чапек - великий писатель, высокое достижение чешской нации".
К этому надо добавить, что у чехов вообще было много достижений, как в области культуры, так и в сельском хозяйстве.
"Алексей Толстой... Данте... Рабле... Свифт... Чехов..."
Перечисленные авторы оцениваются положительно.
"Художественная сила Хемингуэя исключительна"1.
Это, несомненно, подмечено необыкновенно тонко.
В подборке о писателях я сделал некоторые пропуски. Так, между Александром Грином и Томасом Манном упоминается Метерлинк ("Как нравится Метерлинк!")2, между Томасом Манном и Карелом Чапеком - Оскар Уайльд ("Без Уайльда мировая литература... была бы беднее...")3.
Есть основания предполагать, что короткие замечания о Метерлинке и Уайльде были сделаны в дни, когда Oлеша был загружен другими делами. Поэтому следует считать, что о Грине он писал в понедельник, о Томасе Манне в среду, о Чапеке в пятницу, об Алексее Толстом, Данте, Рабле, Свифте и Чехове в субботу (о них сказано немного: суббота - короткий день), о Хемингуэе - в понедельник (воскресенье - выходной).
Между писателями и деревьями имеется довольно обширная подборка про птиц.
"Элегантная чайка".
"Соловей".
"Видели вы птицу секретаря?"
"...охотиться на голубей..."
"...дятел..."4
1 Юрий Олеша. Ни дня без строчки... с. 232-233, 235-239.
2 Там же, с. 234.
3 Там же, с. 237.
4 Там же.
Это подряд, в четырех отрывках, на четырех страницах. Понедельник, вторник, среда, четверг.
Виктор Шкловский и жена писателя высадили на грядку тяжелую, горькую жизнь задыхающе-гося от страданий человека. Шиповник, сосна, береза, Грин, Манн, Свифт, соловей, понедельник, вторник, среда...
Все это - замечательное, удивительное, вызывающее восхищение, ни с чем не сравнимое, ослепительное непонимание того, кто был человек, которому сделали книжку, что он написал, как он жил, кто он такой.
Если бы Юрий Олеша так жил и писал, как его представили в монтаже фрагментов и отрывков, извлеченных из груды папок, то он выпускал бы каждый год все ухудшающиеся и все утолщающиеся книги, писал бы монографии о великих писателях, критические статьи, сценарии, очерки, литературоведческие исследования и рецензии, пускал бы публицистические пузыри, переполнил бы кинематографические реки, издавал бы пламенные призывы реформировать русскую орфографию, совершал бы путешествия за границу, председательствовал бы на вечерах и выступал бы по радио и телевидению.
Мне не представляется безупречной авторитетность литературоведческих суждений жены писателя, давшей указание, как следует правильно располагать фрагменты и куски, и мне представляется в высшей степени сомнительным и даже устаревшим библейский способ связывать материал кровным родством: Елизар родил Фениеса; Фениес родил Авишуя; Авишуй родил Буккия; Буккий родил Озию; Озия родил Зерахию; Зерахия родил Мераиофа; Грин родил Манна; Манн родил Чапека; Чапек родил шиповник; шиповник - березу; береза родила чайку; чайка - дятла.
Я говорю с такой непримиримой враждебностью о построении книги "Ни дня без строчки" не потому, что мне не нравятся жена или дятел, но потому, что у меня вызывают отвращение тематические подборки и вообще наведение порядка в художественной литературе.
Кроме того, мне кажется научно более правильным (но это второстепенно) во всякой художес-твенной структуре иметь в виду в первую очередь не материал, не тему, не жанр, а дату. Я думаю, что трагедии "Борис Годунов" ближе написанное в один год с ней лирическое стихотворение "19 октября" со строками "Пора, пopa! Душевных наших мук не стоит мир...", чем трагедия "Моцарт и Сальери", написанная пять лет спустя.
Призрачно и нарочито единство этой книги.
Оно организовано, как выступления на открытом профсоюзном собрании: ты будешь говорить про перевыполнение, ты про международное положение, ты про экономию и борьбу с браком, а ты про отдельные еще не изжитые до конца недостатки.
Вот как соединены куски в этом открытом для нас собрании записей, которое составители организовали.
"О, эти звериные метафоры! Как много они значат для поэтов!"
Следующий кусок:
"Велимир Хлебников дал серию звериных метафор..."
Или:
"Я еще напишу о Меркурове, который снимал последнюю маску с Льва Толстого и рассказывал мне об этом".
Следующий кусок:
"Я присутствовал, как скульптор Меркуров снимал посмертную маску с Андрея Белого".
Соединять куски только потому, что у них есть нечто общее - звериные метафоры или маски, снятые с покойников, - значит пресечь попытки человека "двигаться вместе с историей", а усадить его за стол составлять "Чтец-декламатор" с нижепоименованными разделами: "Лето", "Столица нашей Родины", "Знаменательные даты", "Памятники архитектуры (старины, Подмосковья)", или "Кто больше назовет городов на букву П".
