– Он грузинский князь, очень старинного рода. Что вы к нему прицепились?

– Он один из главарей чеченских боевиков.

Туровский ткнул пальцем в самолет на заднем плане:

– Вы были внутри?

– А вам какое дело?

– Вам ничего не бросилось в глаза? Например, что-нибудь необычное в оформлении салона?

– Да очень простое оформление. Три или четыре кресла, столик, диван. Бар. Олег много летает, встречается с разными людьми, всем старается помочь. Завязывает деловые контакты. Вам претят такие люди, как он?

– Четыре кресла, столик, – задумчиво проговорил Туровский, не обращая внимания на реплику собеседницы. – И это на весь салон. Остальное пространство пустое, ничем не занятое. Вас это не удивляет?

На этот раз в ее глазах мелькнул интерес.

– Он что, возит наркотики?

– Вряд ли. Для наркотиков не нужно столько места.

– Что же тогда?

«Кажется, я ее сломал, – подумал Сергей Павлович. – По крайней мере, она слушает меня, а не смотрит как на серую мышь».

– Одно я знаю точно: это должно быть большого объема. И опасное, не предназначенное для чужих глаз.

Что это могло быть? Следователь Туровский мог и не знать ответа. Но бывший начальник охраны военного аэродрома в солнечном Кандагаре знал его прекрасно.

Оружие.

– Кто-то из подручных Воронова крадет оружие с российских военных баз, а сам Олег Германович, пользуясь своим статусом, доставляет и продает его боевикам на Кавказе.

Он прикинул: за один рейс можно перевезти три-четыре единицы бронетехники, а уж патронов, стрелкового оружия…

«Ракета» сбавила ход и осела, крылья ушли под воду, и она стала в один миг похожей на обыкновенную старую, латаную-перелатаную посудину. Сергей Павлович подождал, пока туристы вывалят свои рюкзаки наружу, потом сам лениво вышел на деревянную пристань.

Народу в брезентовых штормовках и ярких цветных ветровках была тьма-тьмущая. Большинство из них направлялись на скалы метрах в двухстах от пристани. Традиционные соревнования на первенство чего-то. А подальше вдоль берега, еще в двух километрах, где местность была поровнее и лес погуще, прятался крошечный санаторий, бывший заводской, а теперь, можно сказать, бесхозный: пара домиков для персонала, хозблок и единственный корпус – деревянное двухэтажное здание для отдыхающих. Два туалета и два умывальника, по одному на этаж. Спартанский минимализм.

Сержант-водитель служебного «москвича» помалкивал, видя настроение приезжего следователя, с разговорами не лез, только шептал что-то себе под нос, объезжая рытвины (асфальт не меняли годов с шестидесятых, раньше лень было, теперь денег нет).

Я ей обещал.

Одна-единственная мысль не давала покоя. Она была буквально повсюду. Деревья укоризненно качали кронами и шептали: обещал, обещал… И колеса стучали об острые края трещин, и сержант шевелил губами… «Я ей обещал. Я дожал-таки, из чистого упрямства, и надменности в ее глазах уже не было в ту, последнюю встречу». Она превратилась в простую испуганную женщину, ищущую защиты. Короткая юбочка по-прежнему открывала сильные стройные ноги, и Сергей Павлович с трудом подавил желание подойти и погладить их. Видя, что она всхлипывает, он все же подошел и мягко обнял ее за плечи:

– Тамара, у нас нет выхода. Без ваших показаний… Его просто отпустят с извинениями. И весь ад начнется сначала.

– Какой ад! Если бы не вы…

– Не стоит во всем обвинять меня. Вы и тогда, и сейчас знали слишком много. Вы только опасный свидетель, не более.

– Что же мне делать? Сергей Павлович… Сереженька, я боюсь. Если он узнает, что я согласна выступить на суде, меня убьют. И так и так убьют. Мамочка моя!

– Нет, – проговорил он, ощущая под пальцами ее теплую кожу. – Ты уедешь завтра же.

– Куда? Вообще-то у меня двоюродная сестра в Питере…

– Отпадает. Если что – первым делом будут искать по родственникам. Я тебя устрою в один санаторий. Он крошечный, о нем мало кто знает. Сунем свою обслугу, охранять тебя будут круглосуточно. Он положил на стол толстый конверт:

– Здесь билеты и деньги. На некоторое время должно хватить.

Тамара немедленно вскинулась:

– Вы что? Я не нищенка и не содержанка.

– Замолкни, – отрезал он. – Еще здесь паспорт на чужое имя. Завтра утром поедем с тобой в аэропорт, но на самолете не полетим.

Он прекрасно знал: будут следить. В аэропорту они с Тамарой торчали на самом видном месте вплоть до конца регистрации. Когда осталась всего пара минут, Тамара подхватила сумочку и капризно сказала:

– Мне надо в туалет, к зеркалу.

– Черт возьми, ни о чем другом думать не можешь? Опоздаем!

– А мне плевать! Я женщина, в конце концов.

– Ладно, – «покладисто» прошипел он. – Только пойдем вместе. Да не волнуйся, я просто покараулю в коридоре.

Она сделала все, как надо: стремглав пролетела до запасного выхода, прыгнула в приготовленную машину – уазик с заляпанными грязью номерами – и нырнула под заднее сиденье. Уазик степенно выехал с территории аэропорта, резко прибавил скорость и полетел, как на крыльях, из города до маленькой железнодорожной станции, которая и названия не имеет, просто такой-то километр. Там он торопливо подставил щеку для поцелуя (ох уж эти нежности! Будто надолго расстаемся!), она высунулась из окна вагона и долго махала рукой. Он помахал ей в ответ, уговаривая себя, что все будет нормально. От «хвоста», дай бог, ушли, там ее встретят, довезут до санатория, оформят, будут охранять… До суда оставалось две недели, уж как-нибудь дотянем.

Ему суждено было приехать сюда раньше, чем он предполагал. Номер, куда поселили Тамару, находился в конце коридора, на втором этаже. Ее охраняли трое: два человека неотлучно находились в соседнем номере, через стенку, по очереди выходя в коридор, еще одна сотрудница, умная и обаятельная Наташа Чистякова, капитан спецназа, жила вместе с Тамарой в одной комнате. Сергей Павлович долго подбирал кандидатуру телохранителя для своей свидетельницы – и выбором остался доволен. Они с Тамарой должны подружиться.

Сейчас обе женщины лежали на полу. Тамара в глубине комнаты, у небрежно застеленной кровати, Наташа – у порога, вытянувшись на спине, с обиженным и немного удивленным лицом, одетая по-домашнему, в спортивных брюках и шлепанцах на босу ногу. Туровский посмотрел в мертвые зрачки, скрипнул зубами и отвернулся. Двое экспертов ползали по полу с рулеткой, измеряя расстояние, третий обрабатывал тонкой кисточкой дверную ручку. Их действия, профессионально выверенные и лаконичные, казались сейчас Туровскому никчемной и нетактичной суетой, и он с трудом сдержался, чтобы не наговорить резкостей. Тот, что помоложе, бородатый и тощий, как велосипед, ткнул пальцем в сторону двери:

– Стреляли оттуда.

– Есть гильзы? – коротко спросил Туровский. Эксперт покачал головой:

– Это не пистолет.

– А что? Ружье, обрез?

– Да нет… Похоже, духовая трубка.

Пожилой врач, лысый, как коленка, с трудом поднялся с пола.

– Не знаю, как ты, Сергей Павлович, а я такое вижу впервые. Кто-то соригинальничал.

Он держал пинцетом маленькую иглу с густым черным оперением на конце.

– Хочешь сказать, этой штукой можно убить? – буркнул Туровский.

– Здесь на конце яд. Какой точно – на глаз определить не берусь, но думаю, органического происхождения. Сок растения или что-то в этом роде.

– Они умерли сразу?

– Почти мгновенно. Ну, может быть, в течение пяти-десяти секунд.

Туровский прошел вдоль стены в глубь номера. В углу стояло чудом не уворованное трюмо на изящных гнутых ножках. На тумбочке обложкой кверху лежал «женский» роман. Сергей Павлович через носовой платок осторожно взялся за страницу и чуть приподнял книгу. Под ней был черный, хищно поблескивающий «Макаров», поставленный на предохранитель.

Эксперт поднял голову:

– Там можете браться смело, все проверено. Отпечатки пальцев только покойных… Я имею в виду сравнительно свежие.