Она распространялась на другие страны… Начал «давать о себе знать… экономический фактор – появление капитализма в промышленности. Именно в нем мы можем искать причин перехода науки XVII века – математической, астрономической, медицинской – к науке XVIII века – химической, термической, электрической».
Именно в этот период интерес к науке распространился широко за пределы той группы стран – Франции, Англии и Голландии, которые монополизировали ее в XVII веке. Усилиями Лейбница в различных государствах Германии и Австрии были созданы академии по образцу английской и французской. К середине XVIII века ни один двор не мог считаться совершенным, если не имел своей академии искусств и наук… Северные страны – Швеция и Россия – также ознаменовали свою новую военную и экономическую мощь созданием академий. «Петр Великий, – продолжает Джон Бернал, – считал науку одним из аспектов своего плана создания независимой в экономическом и военном отношении России. Хотя вначале ему пришлось заполнить штат академии иностранцами, по большей части немцами и французами, однако целью его было создать подлинно национальный научный институт. В России работал также и король всех математиков, швейцарец Эйлер (1707–1783). Этот план должен был успешно осуществиться только по окончании царствования Петра, когда он стал делом всей жизни интеллектуального титана XVIII столетия Михаила Ломоносова (1711–1765) – поэта, техника и физика, первого из целого ряда великих русских мужей науки».
Московский университет, в сущности, и стал тем общенациональным русским культурным и научным центром, который, благодаря дальновидности и усилиям своих основателей, смог не только органично воспринять наступившую научную революцию, но и высоко подняться на ее гребне, давая России из поколения в поколение энциклопедически образованных людей и общественно активных граждан.
Никогда не рвалась эта связь времен, ведущих свой отсчет ото дня 12 января 1755 г. по старому, 24 января по новому стилю, когда в составе трех факультетов – юридического, медицинского и философского – рядом с Красной площадью в Москве был открыт первый общенациональный российский университет.
Вспомним Александра Сергеевича Грибоедова (1795–1829). В возрасте 14 лет oil уже закончил словесное отделение Московского университета. После – сразу же – поступил на юридическое отделение и через два года окончил его кандидатом прав (этой степенью тогда отмечались лучшие из окончивших курс). Затем принялся за изучение математики и естественных наук. В 1812 г., в возрасте 18 лет, Грибоедов закончил третий факультет Московского университета.
Вспомним имена выпускников-юристов: Константина Дмитриевича Ушинского (1824–1870) – основоположника российской педагогики и Сергея Николаевича Булгакова (1871–1944) – одного из крупнейших русских философов и богословов; Александра Афанасьевича Спендиарова (1871–1928), Сергея Никифоровича Василенко (1872–1956), Леонида Витальевича Собинова (1872–1934) – ярчайших представителей отечественной музыкальной культуры. Как говаривал о себе Собинов: «Я лучший певец среди юристов, и лучший юрист среди певцов».
Вспомним имена выпускников отделения физических и математических наук: Александра Ивановича Герцена (1812–1870), Бориса Николаевича Бугаева (Андрея Белого) (1880–1934), ставших широко известными писателями и публицистами, математика Павла Александровича Флоренского (1882–1937) – самобытного религиозного философа и священника.
Вспомним имя выпускника-медика Николая Ивановича Пирогова (1810–1881) – отца военно-полевой хирургии, участника обороны Севастополя (1854 г.), общественного деятеля и организатора народного образования. Ему принадлежат слова, которые мы часто повторяем: «Университет выражает современное общество, в котором он живет, более чем все другие учреждения». Это есть «лучший барометр общества», и «если он показывает такое время, которое не нравится, то за это его нельзя разбивать или прятать – лучше всего смотреть и, смотря, по времени действовать…» И сейчас на устах у многих имена ныне здравствующих и активно творящих далеко за пределами, так сказать, своей основной специальности людей Московского университета: философа Александра Александровича Зиновьева, математиков Анатолия Тимофеевича Фоменко и Игоря Ростиславовича Шафаревича, филолога Сергея Сергеевича Аверинцева, журналиста Ии Савиной, экономиста Аллы Демидовой…
Я назвал всего несколько, как вы должно быть заметили, достаточно произвольно выбранных имен наших воспитанников. По времени окончания Московского университета они разделены большими промежутками времени. По фундаментальности, обширности и глубине образования, полученного ими в стенах нашего университета, они едины. Именно эта фундаментальность знаний и высочайшие нравственные принципы открыли для каждого из них широкий путь в иные, порой кажущиеся внешне далекими от полученной специальности, области деятельности. Но это только внешне. Внутренне же все едино, все взаимообусловлено, все проистекает из одного источника – неповторимости и уникальности Московского университета…
Так было 200, 100 и 50 лет тому назад. Так же будет, я глубоко уверен, и впредь…
На этом, собственно, можно было бы и закончить «Слово об Иване Ивановиче Шувалове», если бы не один вопрос, который никак нельзя опустить, обойти молчанием в силу его особой значимости, как в прошлом, так исключительной остроты звучания в наши дни. Я имею в виду вопрос о написании русской истории.
Он был поставлен Петром I, но не был осуществлен при его жизни. Не буду здесь вдаваться в подробности, поскольку их анализ – дело профессиональных историков. Отмечу лишь, что варианты «русской истории», появившиеся во времена «бироновщины», никоим образом не соответствовали ни истине, ни пониманию отечественной истории лучшими умами просвещенной части российского общества, в первую очередь – Ломоносовым. «Всего досадительнее… злоба, – писал он по поводу исторических писаний небезызвестного академика Петербургской академии наук Миллера, – что он в разных своих сочинениях вмещает свою скаредную диссертацию о российском народе».
Шувалов, наблюдая борьбу Ломоносова в Академии наук с подобного рода авторами, активно включается в нее на стороне Михаила Васильевича. Доводит его позицию до императрицы, и вот результат: «Ломоносову через камергера Шувалова» Елизавета Петровна «изволила объявить… что ея величество охотно желала бы видеть Российскую историю, написанную его штилем. Сие приняв он с благодарением… стал собирать к тому нужные материалы».
Та же позиция Шувалова нашла уже свое отражение в «Проекте об Учреждении Московского университета», где было предписано иметь на философском факультете профессора «истории для показания истории универсальной и российской, також древности геральдики».
Таким образом, лично Шувалов стал «главным виновником этого предложения», вынеся вопрос о написании русской истории отечественными авторами на высший государственный уровень и найдя там положительное его разрешение.
Не останавливаясь на опыте Ломоносова но составлению «Истории России», отмечу лишь пристальное и заинтересованное отношение к его работе Шувалова. Он торопил, всемерно помогал Михаилу Васильевичу, высказывал вполне определенную собственную точку зрения на события русской истории, которые не дают оснований сомневаться в его великом патриотизме и глубочайшем уважении к русскому народу.
Именно последнего – уважения к русскому народу – не доставало большинству иностранных составителей его истории.
Задача написания русской истории была выполнена воспитанниками Московского университета. И в день текущий основными источниками наших знаний об отечественной истории являются труды Погодина, Карамзина, Соловьева, Ключевского, Милюкова, Любавского, других наших профессоров и ученых.
Дело, которое на государственном уровне поддержал И.И. Шувалов, принесло свои плоды. Российская история была очищена от скверны и унижений русского народа. И в том и его, Шувалова, великая государственная и нравственная заслуга перед Отечеством.
