Скажем с самого начала к вящему, быть может, облегчению тех, кому предстоит совершить этот труд, что данный вопрос не входит в круг моих задач. Я не намерен обосновывать официальное церковное вероучение ни с позиции Каббалы, ни с какой другой, равно как и анализировать Евангелия и раннюю патристическую литературу в надежде обнаружить там пресловутые следы сокровенной еврейской теософии. К тому же Сам Христос свидетельствовал о существовании предания, или традиции¹³, в Израиле и дал ему Свою оценку; но если и так – а для меня это более чем сомнительно – цель этого исследования ни в коем случае не в том, чтобы определить, подпадает ли позднейшая каббалистическая литература, литература предания осуждению Божественного Рабби. Вместе с тем эти утверждения подводят к определенному принципу рассмотрения, и им они также подкрепляются. Изучение сокровенного учения, или теософии Израиля, как воплощена она в великой книге Зогар и прочих каббалистических текстах, следует, безусловно, осуществлять по одному или другому из нескольких планов; но постольку, поскольку нет смысла в дальнейшей конкретизации тех из них, которые все равно не входят в круг моего интереса, достаточно заметить, что я подхожу к предмету с той точки зрения, которая представляется важной моему сознанию и единственно возможна, принимая во внимание специфику предлагаемого произведения. Я принимаю его таким, каким оно есть по существу, а именно сокровищницей зафиксированного сокровенного учения, и интересующимся этим сокровенным учением я намерен представить его, так сказать, из первых рук – во всех его важнейших аспектах – в целях раскрытия – как уже говорилось выше – вне зависимости от того, останется ли оно для нас не более чем исторической вехой или приоткроет нам понимание вещей, которые, по рассмотрению их в истинном свете, важны нам как мистикам здесь и сейчас. Чтобы замкнуть круг этих предварительных замечаний, добавлю, что очерченный таким образом план выявится в конце, чтобы включить все значительное из любой альтернативной схемы, поскольку по природе самого явления нет такой главенствующей доктрины под эгидой Ветхого Завета, ни жизненно важного этапа традиции, фиксируемой Священными Писаниями, и никакого значительного события в истории Израиля, о котором бы мы не узнали в должное время, а полней – в духе каббалистической теософии.

Вот еще одно положение, о котором стоило бы сказать с самого начала: в мою задачу не входит написание своего рода пролегомены, или введения, должного облегчить читателю чтение и понимание текстов, когда он решит к ним подступиться самостоятельно. Принимая во внимание горение и страсть мистика, который ввел дело изучения сокровенного предания в тайники своего сердца, буду рад, если те, кому я адресую свой труд, с доверием примут мое свидетельство, а именно что Зогар – этот текст текстов – является одной из величайших и в то же время уникальнейших книг мира, книгой, которую не с чем сравнивать, кроме нее самой; и вместе с тем я не намерен рекомендовать читать ее полностью. Ее французский перевод, какова бы ни была его ценность¹⁴, содержит, грубо говоря, 1 250 000 слов в шести объемистых томах, и без специальной подготовки он абсолютно нечитабелен. Я даю в сжатом виде перечень главнейших тем Зогара, для чего пришлось перевернуть горы материала и произвести тщательнейший отбор. За пределами этого остается еще разбросанная там и здесь многословная жвачка раввинистических спекуляций, подобная бесплодной пустыне за границей сада мудрости, безводная, как само поле исследования, причудливая и неудобопонятная экзегеза, невразумительные тезисы и смехотворные и путаные перекрестки и закоулки этого странного города мысли. Я сознательно смешиваю и путаю метафоры, чтобы передать дух нашего предмета. Если Зогар по-другому можно уподобить храму знания, то для нормального, критически мыслящего человека на его портале должно выбить слова: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

При попытке выявить из общего корпуса документов корень сокровенного учения, которое, по преданию, они воплощают, мы сразу же теряемся, ошеломленные не только бесконечными противоречиями, свойственными тексту как таковому в его разнообразных ответвлениях и мелких деталях, но и присущей этой великой жатве атмосферой постоянного спора относительно вещей первичной значимости, что первым делом бросается в глаза. Положим, это вполне допустимо в тех случаях – в общем, не столь уж и многочисленных, – когда ученые мудрецы поправляют друг друга, не важно, приходя в результате этих длительных диспутов к согласию или нет; но мы сталкиваемся с безнадежным варьированием ясных вопросов в самих первоисточниках, причем, чтобы установить то, что отличает изначальную идею от того, какое развитие она получила в умах позднейших каббалистов, требуются годы и годы кропотливых исследований. Я говорю обо всем этом только для того, чтобы еще раз подчеркнуть, что в мои намерения входит – по мере продвижения вперед – отыскать, насколько это возможно, средний путь между положениями взаимоисключающими, даже если в конечном итоге нам придется признать, что сокровенная традиция являет собой тайну на всех направлениях, потому что ни в едином пункте она не являет себя во всей полноте выражения, вследствие чего у нас как бы никогда нет на руках адекватных материалов. Когда мы сталкиваемся с вещами, в общем, взаимоисключающими друг друга, нам мало что даст попытка отдать предпочтение каким-то из них как более приоритетным; но мы продвинемся гораздо дальше, если найдем точки соприкосновения между тем, что они несут в себе, хотя это и не так ярко выражено¹⁵.

Согласно другой форме символического прочтения, мне придется открыть врата поиска и заявить, что я буду подходить к Священной Каббале с позиции, еще не апробированной в истории ее критического анализа, так что я, как всегда, оказываюсь в беспрецедентной ситуации, хотя в мои намерения вовсе не входит создание прецедентов¹⁶. Это замечание в известном смысле полезно, ибо оно послужит предупреждением для тех, кто привык идти проторенными путями, и они смогут принять его к сведению. Кроме того, я заранее хочу, насколько сие возможно, исключить из среды моих читателей тех, для кого Scientia Kabbalistica – это искусство изготовления, освящения и употребления талисманов и амулетов, магическая тайна силы Божественных Имен или источник и опора чернокнижия и ритуальной волшбы. Им я скажу лишь, что, если они не хотят разочарований, лучше им за подобными откровениями идти куда-нибудь в другое место: это не путеводитель по запутанным тропам оккультных наук. Я говорю обо всем этом потому, что существует беспутная Каббала, да простят меня за подобный эпитет, имеющая дело с мнимыми тайнами, но притязающая на древность происхождения и похваляющаяся принадлежностью подлинной традиции Израиля, даже тенью коей она на самом деле не является. Отношение Зогара к теме оккультных наук будет показано в конце этого исследования, дабы никаких ложных мнений на сей счет не оставалось. Я упоминаю об этом здесь, чтобы их не было с самого начала.

Я назвал первую главу Сокровенной Церковью Израиля, но не в том смысле, что существовало некое формальное со-общество¹⁷ на манер тайных лож адептов религиозных обрядов и церемоний; в действительности существовала внутренняя, совершенно закрытая, духовная и мистическая Церковь, и для ее задач официальные формы внешнего Великого Собрания были бы вполне приемлемы, если бы сохранился Храм в Иерусалиме, как это было в древние времена. И причина в том¹⁸, что Тайное Учение, как считалось, было неотделимо от литературного или письменного слова; оно развивалось с целью углубить свой смысл и расширить свои функции, а не как самоцель, утратив всякую связь с собственными мерами и местом, к которому оно принадлежало¹⁹. Следовательно, наша первоочередная задача – выявить, что утверждается в великих текстах касательно наличия факта скрытого учения; затем на следующей стадии необходимо наметить последовательность главных пунктов изложения вероучения и религии евреев с тем, чтобы прояснить смысл традиции применительно к каждому и ко всем. И наконец, мы должны открыть, если таковое возможно²⁰, имеет ли эта традиция центральный корень, из которого произросло великое древо сокровенного знания; и – как я уже говорил – насколько и как мы прикосновенны или даже приобщены к нему как мистики сегодня. Остается добавить, что, хотя последний пункт, несомненно, самый важный и животрепещущий, к нему можно подступиться, только глубоко осмыслив первые два.