— Ладно, дай ему воды, остановимся, допросим, пока он еще в сознании. Если что-то толковое с него узнать сможем, то и слава Таухиду. — Сказал обладатель второго голоса, с менее ощутимым акцентом, и как мне показалось, с меньшей агрессией в нём. Кто-то скомандовал спереди на непонятном мне языке, и движение прекратилось. Меня скинули как бревно с транспорта, и я глухо рухнул в пыль рядом с лошадью, теперь я это разглядел, хоть и не до этого, опять же, было. Я отполз в сторону, перебирая в пыли связанными впереди груди руками, и отталкиваясь связанными же ногами, опутанными толстенной, плетеной верёвкой. Подполз к массивному гладкому камню и попытался на него облокотиться, что получилось не с первой попытки. Конвоировали меня не всей ватагой, которую я успел пересчитать ночью, да и обоза с нами не было. Видимо основной обоз с перегоняемыми лошадьми ушёл раньше, с рассветом. В седлах запряженных лошадей, я увидел всего четверых, из тех воинов, что я видел вчера. Пятый же, тот самый что, приводил меня в чувство, уже спешился и, держа в руках бурдюк из мягкой бархатной кожи, направился ко мне. Не церемонясь, впихнул в рот открытое горлышко сосуда и небрежно надавил на него, впрыскивая в глотку ледяную воду. От неожиданности и мощности напора, я поперхнулся, высвобождаясь от горлышка, и выплёвывая все в придорожную пыль.
— Эй, ты, что творишь псина! Не нравится вода? — усмехнувшись и небрежно плюнув рядом со мной, сказал боец. Я, поднимая свой взгляд на него, и щурясь от слепящего, точно в глаза, солнца, попытался его разглядеть. Он был невысокий, плечистый, худощавый, но крепкий, как выглядят обычно люди много и усердно работающие на ферме или в колхозе. Оголённые части тела, такие как руки, с закатанными по локоть рукавами, и лицо, обмотанное тканевой маской, были очень смуглыми почти до черноты. Предплечья же покрывали густые, рыжевато-выгоревшие волосы. Он еще раз попытался впихнуть мне горлышко бурдюка в рот, но я, уклонившись от сильного тычка, грозившего выбить мне передние зубы, глиняной горловиной от сосуда, схватил ее зубами и начал жадно пить.
— Смотри, очухался! — Ехидно бросил фразу мой «опекун», в сторону своих товарищей. — Ты смотри не увлекайся, тебе и жить-то осталось не долго, а ты вон как воду переводить взялся. Второй, который велел меня напоить, тоже спешился и медленно, но как-то сноровисто побрёл в нашу сторону.
— Ты кто такой? Что ты здесь делаешь один? Отвечай! — сказал мне, насколько я запомнил его имя, Зарах.
— Камиль! — тихо ответил я, стараясь смотреть в глаза, главному в их ватаге, воину.
— Какой еще, Камиль? Ты из орасмаров? Что ты пытался у нас вынюхать? Отвечай кафир, когда тебя спрашивают.
— Меня зовут Камиль Ларин! Я не знаю, откуда я родом, и как сюда попал. Я много дней шёл по степи, вчера закончилась вода, остановился на ночлег, но услышав приближение конницы, испугался и спрятался на том холме, возле поляны.
— Так значит, ты все-таки хотел нас обокрасть? — вмешался в разговор первый моджахед. — Я говорил тебе, нечего его с собой таскать, надо было снять ему башку там же, и оставить на корм шакалов.
— Успокойся, Урес! — встрепенулся Зарах, отталкивая подчиненного в сторону. Он уселся передо мной на корточки, размотал низ своей куфии так, что мне обнажился его небритый, с клоками редких волос, торчащими в разные стороны, подбородок.
— Так ты значит не из орасмаров, и не из беглых рабов, не вижу я на тебе клейма великого Хана. Так откуда ты взялся? — уже сменяя непонимание на раздражение, задал мне вопрос главный.
— Я не знаю, не помню! — начал я песню, звучавшую сотни тысяч раз, для такой же сотни тысяч дознавателей, всех времен и народов. — А красть я ничего не собирался, я хотел посмотреть, нет ли у Вас в обозе немного воды.
— Не ври мне русский, я вашего «брата» хорошо знаю. Если ты не из орасмаров, то выкуп они за тебя не дадут. Значит, будешь отрабатывать воду и еду в рабстве. — Он усмехнулся. — Если доживешь.
— Оставь его мне Зарах! — вскинулся воин, поивший меня водой. — Я на него охоту устрою. Ты посмотри на него, он же и пары дней не протянет на каменоломне, хоть и здоровый шакал. Руки смотри без мозолей, сам белый как пустыня в полдень, сутки без воды, а плачется как шлюха портовая, пить ему хочется. — Брезгливо плюнув в мою сторону, высказал свои доводы Урес. — А так я его в степь выпущу, пусть побегает, а я в него вот, — протягивая перед лицом командира пистолет похожий на грубо сделанный АПС, — попрактикуюсь в стрельбе по бегущей мишени.
— Хватит! — отрезал командир, — Мы его в Ази Сухур повезем, тем более девка, как мне кажется, явно была с ним. Ты их одежду видел? Может они какие-то богачи, а мы, выяснив, кто за них заплатит, останемся при хорошей прибыли.
Он сказал «девка». Значит Настя у них. Но почему я ее не видел вчера? И где они ее прятали все ночь и с утра, или я не успел увидеть её во второй телеге обоза. Но сейчас есть дела и важнее. Надо как минимум озаботиться, хотя бы призрачным, хотя бы мизерным шансом на спасение. Хотя на данный момент, страх так сдавил волю, что пошевелится боязно. Да, дела. Но в голове вспыхнула фраза из видения, которое меня посетило во время моей отключки: «Не сдавайся, борись…» И я немного оживился. Надо осмотреться и прикинуть… дуло к носу, но нет, ни дула у меня, ни даже элементарного ножа, хоть перочинного, ничего. Ситуация сложилась патовая. Убивать они меня, в ближайшее время не собираются, что очень даже хорошо, но что делать дальше? Решил пока не привлекать к себе внимания, и подчинятся всем требованиям моих похитителей.
— Так грузи его обратно на лошадь. — Сказал подчиненному Зарах и направился к своему коню.
— Повезло тебе русский, пока будешь жить, но это только пока. — Фыркнул мне в лицо, с явным раздражением Урес, и потянул за связанные руки на себя.
В это мгновение раздался хлесткий выстрел, словно кто-то резко сломал сухую ветку, радом с подключенным микрофоном. Мне в лицо брызнуло тёплой кровью, а тело убитого Уреса начало валиться прямо на меня. Я принял его на связанные между собой руки, зажатые в кулаки, и попытался поднырнуть под тушку, падающего на меня трупа. Мне это удалось, но он своей обмякшей массой, немилосердно навалился на меня, заставляя, перевернутся и подлечь под него на живот. Его рука прикрыла мне голову, а тело стало надежным щитом, который мог бы меня защитить как минимум от случайной пули или рикошета, хотя от чего рикошетить пуле в степи, было до конца не ясно. Да хоть от того же камня, на который я только что опирался спиной. Не успев даже толком испугаться, я выглянул из-под руки только что убиенного, чтобы посмотреть, что происходит. Кто на нас напал, было не видно, но остальные бойцы не впали в панику, а сноровисто спрыгивая со своих коней, начали занимать позиции, укрываясь, где успел. Между первым и вторым выстрелом была пауза меньше секунды, а на мне уже лежал труп. Да и вжавшийся за деревом моджахед, держался за раненое плечо, из которого сквозь пальцы вытекала, редкими толчками, кровь. Дальше все завертелось как вбоевиках, частые выстрелы, отбивающихся талибов, захлопали в десятке метров от меня. Ветер подхватывал запах сожжённого пороха, и заполонил им весь воздух. Стало тяжелее дышать, да и труп палача, словно увеличился в своей массе, окончательно обмяк что ли. Почему палач? Да на правом бедре у только что преставившегося Уреса висел, ну на данный момент лежал в пристегнутых ножнах на ремне, ятаган. Тот самый, которым он, вчеравечером, отсёк голову какому-то несчастному. Я потянулся к нему, подгребая, руками в веревках, словно зачерпывая ковшом пыль. Она попала мне в лицо и заткнула все отверстия, предусмотренные эволюцией. Пальцами, сумев поддеть за рукоятку, потянул ее на себя. Обнажая блестящий отполированный клинок и отплёвываясь от пыли, начал пилить свои путы. Из ножен вышло всего сантиметров пять, но терять время, я чувствовал, не стоит. А тем временем, увидел, как еще один из обороняющихся, упал лицом в траву, получив пулю прямо в скулу.
