Только что тебе сделал

неграмотный дворник-татарин

И подруга его,

убиравшая снег на Петровке?

...Он - тюремная карточка

в ворохе сталинских метрик,

Он - сиротской обители

неунывающий житель,

Он - рабочая косточка,

- если хотите: электрик,

Он - детей ненаглядных

родитель и усыновитель...

Волевая надежда моя

никогда не потухнет.

Я историю вижу

как битву тирана с мальчишкой.

Победил ч е л о в е к.

Вот он чаю напьется на кухне

И уйдет от меня

обязательно с книгой подмышкой.

Я еще не сказала,

что он - исключительный книжник!

...Он - улыбчивый, тихий

и, точно багульник, упорный,

Он - по виду чудак,

а когда приглядишься, подвижник

Этой жизни безжалостной,

этой распутицы черной...

x x x

Закат столетия свинцов...

Мы не вполне живем на свете

Мы доживаем жизнь отцов,

Тяжелые, большие дети.

О, мы не можем ждать и дня

Нам истину подай сейчас же!

И в каждом гиблая родня

Гудит, свое не откричавши.

...Пока мы ссоримся впотьмах

И семечки пустые лущим,

Ты

разметалась на ветрах,

Между прошедшим и грядущим,

Родная родина моя,

Гостеприимные по-русски,

Не только рощи и поля,

Но и свирепые кутузки,

Но и могилы для живых,

И для здоровых лазареты...

Сошла б с ума,

но кто за н и х

Рассмотрит новые приметы?

x x x

И эта старуха, беззубо жующая хлеб,

И этот мальчонка, над паром снимающий марки,

И этот историк, который в архиве ослеп,

И этот громила в объятиях пьяной товарки,

И вся эта злая, родная, горячая тьма

Пронизана светом, которого нету сильнее.

...Я в детстве над контурной картой сходила с ума:

(На Северный полюс бы! В Африку! За Пиренеи...(

А самая дальняя, самая тайная соль

Была под рукой, растворяясь в мужающей речи.

(...И эта вдова - без могилы,

где выплакать боль,

И этот убийца в еще сохранившемся френче...)

Порою покажется: это не век, а тупик.

Порою помнится: мы все - тупиковая ветка.

Но как это пошло: трудиться над сбором улик,

Живую беду отмечая лениво и редко!

Нет. Даже громила, что знать не желает старух,

И та же старуха, дубленая криком: (С вещами!(,

И снег этот страшный, и зелень,

и ливень, и пух

Я вас не оставлю. Поскольку

мне вас завещали.

x x x

Ходившая с лопатой в сад,

Глядишь печально и устало...

Не строила - искала клад.

Не возводила - клад искала.

Твою надежду на чужой

Непредсказуемый подарок

Жизнь охлестнула, как вожжой:

- Не будет клада, перестарок!

...Под раскаленной добела,

Под лампою без абажура

Земная жизнь твоя прошла,

Кладоискательница,

дура...

x x x

Все кончается!

С каждой кончиной

Жизнь уходит, пощады не зная.

...Этот стол. Этот нож перочинный.

Эта чистая шаль кружевная?

И рукав от военной рубашки,

И гребенка, и лампа, и клещи,

И в коробке - старинные шашки,

И другие ненужные вещи

Все, что пахнет родным человеком

И внезапно бросает в рыданье,

Стало памятью и оберегом,

На глазах обращаясь в преданье.

x x x

Похоронив родителей,

Которых не жалели,

Мы вздрогнем: все разительней

И горше запах ели.

Очнешься от безволия,

Чей вкус щемяще солон,

Над кубом крематория

Слышнее птичий гомон.

Утрата непомерная

Под крик веселой птицы...

О жизнь моя, о смерть моя,

Меж вами нет границы!

x x x

Вот оно, по-арестантски голое,

Вот оно, черное как беда...

Я захлебнусь,

не найдя глагола, - и

Хватит эпитета, голое, да,

Не наготою зверей, любовников

Или детей - наготою конца,

Дерево из допотопных столпников,

Не покидающих тень отца,

Вот оно: загнанное, и вешнее,

И одинокое - на юру.

...Все несказаннее, все кромешнее

Время и место, где я умру.

2. МЕЖ ВЕЩЬЮ И ВЫСЬЮ

x x x

Ярко-зеленые листья в клею

Боготворю, а на холод плюю

И не по-женски чеканно шагаю.

Милая жизнь не вошла в колею

И не войдет уже, я полагаю.

...Как я любила грибные дожди,

Лыжи и веру, что все впереди,

Личную тайну и общую ношу...

- Милая, милая, не уходи!

Я еще сильно тебя огорошу.

Пряжки тяжелые - на сапогах...

Дай заплутаться в лесах и лугах,

Намиловаться с простором гудящим!

...Солнце играет в оленьих рогах...

Все времена - как одно - в настоящем.

x x x

Ужасают недуг небывалый,

Нелюбовь, каземат, полынья...

- Что страшнейшее в мире?

- Пожалуй,

Это все-таки запах вранья.

Тишиною меня осчастливьте!

Лучше кануть, не выйдя в князья,

Чем привыкнуть к обману и кривде...

Я уже привыкла. Нельзя.

От бездарности врали, от страха,

От желанья нажиться впотьмах...

Лишь какая-то частная птаха

Заливалась над нами в слезах!

Этот край - на краю одичанья,

Эти камни уже не сложить...

Мы погибли - минута молчанья.

...А потом

попытаемся

жить.

x x x

По дороге летней, длинной

Ехали на близкий север

Некий кахетинец дивный,

Я, и Леша, и Наташа...

Нет. Не плакали, но пели.

Свет купейный был невесел,

Но была у нас собака,

И кураж, и хлеб, и чаша!

В одеяниях нелепых

На рассвете прибывали.

Продолжали - вертолетом,

И попутками,

И пехом...

(Главная была собака!)

...Главное: светились дали,

Все поросшие брусникой,

И забвением, и мохом.

И смиреньем... Вечерами

Пели! Озеро темнело.

Кахетинец, я и Леша,

И Наташа - молодели.

Свет хлестал со дна оврага,

Шел с небес, из буерака

Пер на нас осатанело...

Лучше ничего не помню!

Да. Еще была собака.

Боже. Зазубрить навеки:

Свет истошный, лес родимый,

Кахетинский голос певчий,

Лица Лешино с Наташей...

Я и впредь (а с той дороги

Минул срок необратимый)

Вспомню - и, преображаясь,

Чувствую себя н а с т а в ш е й!

x x x

Вы, кого я любила без памяти,

Исподлобья зрачками касаясь,

О любви моей даже не знаете,

Ибо я ее прятала. Каюсь.

В этом мире - морозном и тающем,

И цветущем под ливнями лета,

Я была вам хорошим товарищем...

Вы, надеюсь, заметили это?

- Вспоминайте с улыбкой - не с мукою