– Одно меня беспокоило, – продолжает Сириль. – Я не знал, куда вести лошадей, и потому находился в растерянности. И вдруг – паф, паф, паф! три выстрела отвечают на призыв моего рожка. Я направляюсь в сторону, откуда прозвучали выстрелы, и что вижу? Наш друг Фрэнсис с Беном и Диком, у всех троих в руках лассо. "Ясненько", – говорю себе. Замедляю бег своей лошади, и три лассо летят и падают на шеи трех лошадей, а наши молодцы в мгновение ока вскакивают им на спины, показывая высокий класс вольтижировки. С тех пор как нас стало четверо верховых, другие лошади следовали за нами. Вот и все.

– А как же остальные? – спрашивает МакКроули, поглаживая свою лошадь.

– Остальные, – отвечает Фрэнсис, – были пойманы таким же манером. Герр Шэффер, который понял наш сигнал, тоже начал стрелять, и мы направились к нему. Так мы собрали все четыре группы, в то время как Сириль продолжал дудеть в свой рожок, создавая видимость охоты.

– Дети мои, – говорит сэр Рид, – прекрасно, что вы привели двадцать пять лошадей, но как вы намереваетесь поймать тех, что еще не вернулись?

– Не беспокойтесь, метр, они сами вернутся сегодня ночью, раз их товарищи находятся в лагере.

Канадец не ошибся. Прошло всего два часа после захода солнца, как из леса раздалось ржание в ответ на призывы вернувшихся лошадей. И когда на следующее утро караван выступил в путь, все до единого животного были на месте.

Прибытие в страну нга-ко-тко – это уже вопрос дней, и если, как мы надеемся не без основания, наше предприятие увенчается успехом, каждый из нас сможет похвалиться, что он действительно решил сложную задачу.

Пока же в ожидании этого торжественного момента мы испытываем смутную тревогу, которая возникает бессознательно и которую не удается подавить.

Мы нервничаем, горим нетерпением, и хотя никто еще не пресытился все новыми чудесами, с которыми сталкиваемся ежедневно, надежды и опасения, сжимающие сердца, мешают нам наслаждаться, как в начале путешествия, теми странными и разнообразными феноменами, которые мы не перестаем открывать.

Преодолев необитаемые луга, каменистую пустыню, леса, полные цветов и необычайных деревьев, в полдень мы вступаем на огромную равнину, голую, как ладонь, и выжженную беспощадным солнцем.

Зрелище этой пустынной местности никак нас не радовало. Веселые возгласы, которыми раньше встречался каждый привал, сменились угрюмым молчанием, а тоскливый лай собак и печальное ржание лошадей отнюдь не вызывают радости у людей.

Осматривая в подзорные трубы расстилающееся перед нами пространство, мы видим только песок… И если на горизонте возникают какие-то холмики, то и они такие же безжизненные, как эта бесконечная пыльная равнина.

Но наши поселенцы не дети, они не нуждаются в банальных словах ободрения, чтобы исполнить свой долг. Это сильные и преданные люди.

– Дети мои, – говорит сэр Рид, – наши бедствия скоро кончатся. Вы храбро выполнили свой долг как лояльные англичане и верные слуги. Еще несколько дней самоотверженных усилий, и наши мучения окупятся с лихвой. Так же, как и вы, я не знаю, как далеко простирается эта пустыня, которую мы должны пересечь. Мне неведомо, какие опасности могут нам угрожать, но вера в вас дает мне твердую надежду на победу. Вперед, во славу нашей страны!

– Хип-хип-хип, у-р-р-а-а! Англия во веки веков! – кричат взволнованные колонисты.

Все идет хорошо, дурное настроение развеялось. Вторая половина дня используется для пополнения запасов воды. Смазываем колеса повозок, наводим порядок в одежде, готовясь к предстоящему переходу, который, по всей вероятности, будет коротким, но трудным.

Наступает ночь, но мы по-прежнему как в жерле печи, и ни малейшего дуновения ветерка, который освежил бы перегретый, душный воздух. Почва рыхлая, ноги погружаются в раскаленный песок. Лошади тянут повозки с огромным напряжением. Наш молчаливый караван движется при свете звезд. Поднятая нами неосязаемая пыль проникает в глаза, нос и легкие и делает передвижение мучительным; потребность в воздухе все больше и больше усиливается, но каждый вздох становится настоящей пыткой. До самого восхода солнца от головы каравана до его хвоста слышится непрерывное чиханье и покашливание.

Горизонт загорается внезапно, диск солнца появляется в окружении палящих лучей. Измученные, разбитые, обливающиеся потом, с руками, бородами и лицами, покрытыми пылью кирпичного цвета, все останавливаются. как только звучит команда: "Стоп!" Несмотря на то, что мы много раз прикладывались к флягам, в горле пересохло, словно оно покрыто жестью. Несколько глотков горячего чая дают удивительное облегчение и на какое-то время утоляют жажду, а впереди еще несколько часов утомительного перехода.

Насколько видит глаз, равнина сохраняет безнадежное и мрачное однообразие.

Пошли! Надо продолжать путь! Мы не остановимся, пока продвижение не станет физически невозможным. Любой ценой надо двигаться вперед. И каждый, без жалоб, занимает свое место и следует отважно вперед, натягивая узду измученной лошади, заставляя ее идти.

В этой пустынной местности лишь время от времени встречаем казуаров. Вспугнутые нами, они вскакивают с гнезд, полных огромных яиц, и удирают, вытянув шеи. Казуары так быстро передвигают свои огромные лапы, что в скорости не уступят скаковой лошади.

Песок цвета охры раскален. Такое впечатление, что мы ступаем по плитам горячей меди. Странные миражи встают перед глазами, ослепленными, слезящимися, полными пыли, с покрасневшими и распухшими веками. Мы все время мигаем. Это неприятные симптомы офтальмии. Однако надо идти, чего бы это ни стоило, потому что остановки так же невыносимы, как и движение при жаре.

Лошадям недостает свежей пищи, и воды им выдается самая малость, Животные буквально на пределе. Оси повозок скрипят, и рассохшиеся ободья колес грозят развалиться.

К довершению несчастий заболевание глаз тревожно прогрессирует. И хотя в порядке предосторожности каждый прикрыл лицо зеленой сеткой, по крайней мере, половина мужчин почти ослеплена. Видеть, как этих храбрых людей с повязками на глазах ведут товарищи, которые и сами видят ненамного лучше, – удручающее зрелище.

И вот пять тягловых лошадей падают замертво. Красные орлы, которых первым заметил Том, теперь кружат целой стаей над трупами лошадей, ожидая, пока мы уйдем, чтобы наброситься на них. Не ожидает ли и нас такая же судьба?.. Даже самые мужественные страшатся этой мысли. и каждый потухшим взором всматривается в горизонт, мечтая увидеть купы деревьев, которые положили бы конец этой проклятой равнине.

Но им нечем утешить себя! Все время один песок с кровавым оттенком, краснеющий под вертикальными лучами солнца, что кажется шаром из раскаленного металла!

Этот мучительный переход продолжается уже три дня и три ночи. Две трети лошадей пало. А те, что еще плетутся, немногого стоят. Сначала мы облегчили повозки, выбросив часть провианта, боеприпасов и все принадлежности дли обустройства лагеря, но потом нам пришлось бросить три повозки. Запас воды почти исчерпан. Остался один деревянный бак с теплой тошнотворной жидкостью. Верховые лошади, силы которых мы всячески берегли, теперь наша последняя надежда. Но если случится беда и не удастся скоро выйти из этого ада, мы будем доведены до крайности.

Эта пустыня – смертельна! Офтальмия, свирепствующая в экспедиции, началась через двадцать четыре часа труднейшего перехода. Ничто не могло в большей степени повредить нашему передвижению, чем эта ужасная болезнь. Неужели пострадавшие больше никогда не увидят света?

Наши героические девушки мужественно поспевают повсюду, не думая о себе. Они прикладывают влажные платки к горячим лбам, сменяют компрессы на потухших глазах мужчин, находящихся в бреду, смачивают их растрескавшиеся губы, подбодряют каждого добрым словом, пробуждают в сердцах надежду на спасение.

Мисс Мэри и Келли, к счастью, избежали этой болезни благодаря тому, что их не выпускали из повозки, чтобы избавить, насколько возможно, от изнурительной усталости, которую они не в состоянии были бы перенести.