Чемерина вдруг громко:

– А если моральное зло приносит кое-кому страдания? Пусть скажет, почему он свою жену бросил?

В зале смех, возгласы, вопросы, уточнения, замечание.

Ивакин немного растеряно:

– Почему бросил? Мы мирно разошлись…

Голос из зала: – как Остап Бендер с Мадам Грицацуевой?

– Ну-да… с ней разошлись. Неужели моя дочь хуже всех его смехов и комедий!

– Гражданка, это к защите диссертации не относиться! Прошу не мешать!

– Об этом сказано в автобиографических данных соискателя… «разведенный», – поясняет Жадов.

– А он копейки алиментов платит! В ваших тут комедиях и смехах это сказано? – возмущается теща.

Ивакин смущенно оправдываясь:

– Четвертую часть…

– Это к защите не относится, члены совета! – Чемеркной сердито. – Не мешайте вести защиту! – встала Боброва, другой член ученого совета.

Чемерина встала и обращается к залу:

– Разве я мешаю? Кому я мешаю? Я кого-нибудь оскорбила? Кхы… – И к Бобровой – Тоже мне гусыня защитница выискалась!..

Боброва обескуражено:

– Ну, вы посмотрите, люди…

Благова вскочила и громко Чемериной:

– Да что это за безобразие! Вы, собственно, кто?

– Как это кто?! Как это кто?! Я его бывшая мама! Мама по жене его…

– А-а, тёщенька!.. пронеслись голоса в зале.

Чемерина обернулась к залу:

– Это по буржуазному так… Стыдно, люди… Мама по-семейному.

Ивакин с тяжелым вздохом:

– Если напрячь память, то кажется она действительно бывшая «мама».

– Вы посмотрите, он вздыхает, – всплеснула руками, – бывшая «мама» – передразнивает: – Если напрячь память! Ему видите ли надо память напрячь!

– Бабуля, вас же просят не мешать! – вскочил Волгин.

Чемерина обернулась, всплеснув руками возмущенно:

– Какая я тебе бабуля?! Вы посмотрите на него, внук выискался! Да мне еще далеко до бабули!

Благова застучала карандашом по столу и громко возмущенно:

– Гражданка, гражданка, прекратите, пожалуйста, неуместные разговоры! Прошу вас!..

– Хорошо, хорошо, начальница, – встала Чемерина и ближе подошла к сцене.

– У меня вопрос. Скажите, если он, – указала на Ивакина, – защитит свой смех, алиментов платитьбудет больше?

Зрительный зал всколыхнулся заразительным смехом, хохотом.

– Кто лишен этики, тот лишен и чувства юмора, – прокричал Ивакин в зал.

Когда зал успокоился один из зрителей-слушателей громко произнес:

– Да, с юмором у бабули неважно…

Бывшая «мама» обернулась к залу и гневно:

– Да если хотите, юмора у меня хватит на двоих таких, как вы!..

Чемерина неожиданно засмеялась, вышла на середину, поклонилась зрителям и многие, поняв, что всё это разыграно, зааплодировали. А потом зааплодировали все с переходом в овации. Аплодировали ей и коллеги, когда она подошла к ним.

Благова успокоила зал стуком своей ручки и просьбой тишины, после чего Ивакин хотел продолжить, но Волгин спросил:

– Скажите, пожалуйста, «бывшая мама», а вас почему невзяли на гастроли за рубеж? Вы так замечательно сыграли сейчас свою роль…

– Я не согласилась туда ехать через постель, господин ученый, – ответила Чемерина. – хотя вы и назвали меня бабулей!

– Я что… я ничего… – смутился Волгин.

– Так, продолжим, – сказала Благова, – это к делу не относиться.

– И всё же интересно!.. – выкрикнул кто-то из зала.

Вилин обращаясь к залу:

– Бездействующий директор всегда хотел сыграть роль героя-любовника. Но даже на репетициях такая роль его уже была импотентной, а для зрителя она оказалась бы смехотворно-клоунской.

После реакции зала Благова сказала: Ивакину продолжать защиту.

– Вот вам один из примеров тоже комического… – заговорил Диссертант. – Томас Гоббс и Стендаль смешное определяют из внезапно возникшего чувства превосходства и удовлетворения…

На экране африканский пейзаж, танцуют негры.

Пятов, заикаясь, Невелеву:

– С приездом из турпоездки в Африку, Петр Иванович.

– Спасибо.

– А ну-ка идем в подвал, посмотрим, что сделали там сантехники.

Оба топчутся на месте, будто спускаются по ступенькам с осторожностью. Гаснет свет. Невелев спотыкается, сердито:

– Темно как в жопе негра…

Пятов подхалимски:

– Ой, Петр Иванович, да везде вы побывали, да всё вы знаете…

Вспыхивает свет. Смех в зале и за столом президиума. Ивакин продолжает:

– К определениям Томаса Гоббса и Стендаля примыкает Карл Юберхорст. Он сочетает объективизм Аристотеля с психологизмом Гоббса.

На экране вперемешку листы с названиями: Сводки, Справки, Статьи, доклады. На трибуне выступающий.

Грачева, держа перед собой блокнот, писклявым голосом говорит Вилину.

– Здравствуйте. Вы производитель работ по реконструкции театра?

– Здравствуйте, я вас слушаю, – ответил тот.

– Я, извините, из треста… Простите, как ваша фамилия?

– Вилин моя фамилия, Слушаю вас?

– Для доклада начальству мне необходимо следующие сведения.

– Именно? Какие?

Грачева заглянула в блокнот, поискала там нужное:

– Так… Минуточку… Графа первая… – Помолчав немного, спросила: – Сколько в театре бельэтажей?

– Один.

– Ясненько. Сколько, в том числе деревянных, каменных, железобетонных и железных? – отметила что-то в блокноте.

– В театре один бельэтаж, деревянный!..

– И больше никаких нет? – смотрит на Вилина недоверчиво.

– Раз один, других, выходит, не имеется!.. с заметной нотой раздражения выпалил Вилин.

– Ясненько, – невозмутимо прописклявила Грачева. – В каком они состоянии?

– В аварийном! – повысил голос прораб.

– Все? Или один какой-то?

Вилин поднял глаза к небу и голосом измученного человека громко прошептал:

– В театре всего-навсего один бельэтаж, старый – престарый.

– Ясненько-понятненько… – И после нудного смотрения в блокнот, спросила: – Какие требуются материалы для ремонта, в каком примерно количестве, в отдельности для деревянного, каменного железобетонного и железного бельэтажей?

Товарищ Вилин взорвался:

– В театре один бельэтаж! Деревянный! Старый! Аварийный! Ремонтировать нельзя. Весь прогнил! Надо разбирать и строить новый, товарищ!

Грачева делает отметки в блокноте и невозмутимо после небольшой паузы:

– Ясненько-понятненько… Теперь скажите, на сколько они мест?

– На восемьдесят два места… – отступил от Грачевой.

– Один или все? – сделала шаг за ним.

– Вилин закричал исступленно:

– В театре один бельэтаж! Других нет! И никогда не было!

Грачева снова свое:

– Ясненько-понятненько… – Помолчала, сделав отметку и промолвила: – До свидания.

Соискатель учености возвращается к своей защите, после того, как присутствующие перестали смеяться.

– Концепциям Аристотеля и Гоббса близка теория деградации, созданная английским психологом Александром Бейном. Комическое, по его мнению, – это когда нечто возвышенное серьезное деградирует до степени низкого и ничтожного.

На экране мужчина целует обнаженную девицу. В руке денежная купюра.

Аничкина спрашивает Грачеву:

– Скажи откровенно, ты ему отдалась по любви или за деньги?

– Ах, – махнула рукой та. – Считай, что по любви, десять монет разве это деньги…

Изображение тоже, но девица отталкивает пристающего к ней мужчину.

Вачнадзе обнимает Грачеву, стремится поцеловать её, что-то шепчет, уговаривает её. Та возмущается, отталкивает его, но он продолжает свои притязания.

– Да пошел ты… – вырвалась она и отходит, к Аничкиной. Та спрашивает:

– Что он хотел?

– Он в долг хотел, несчастный сексуалист.

Аничкина смеясь:

– А один за любовь предлагал мне плату в рассрочку!..

– Вот вы девушки смеетесь, а если у человека денег нет? – говорит, заикаясь по слогам Пятов. – А ему хочется…

– Пусть идет к жене своей; – советует Грачева.

– А если у него нет жены? – выступает Вилин.