…То ли утром, то ли ночью – сразу не пойму – подмигнул троллейбус мне стеклянным глазом. Я – ему. Сумрак растолок квадратной мордой в порошок, микрофоном буркнул что-то гордо – и ушел.

Неправда. Подтасовка фактов. Ужимки искаженного мира, хотя какое это имеет значение? Не все ли равно, что сказать?… Другое главное, даже если этого другого и нет. Впрочем, морочить голову людям, разводить псевдофилософию и казаться – не самое худшее из всего, что может происходить в континууме. Тем более, факты искажаются только в интересах читателя.

Кон-ти-ну-ум. Вкусное слово. Выпуклое, твердое, важное. Можно сказать, заносчивое. Чопорное. Вот-вот, именно – чопорное. Раздулось от гордости за свою неординарность и свысока поглядывает по сторонам – все ли смотрят преданно, все ли трепещут? Кон-ти-ну-ум. А всего-то – какие-то там совсем необязательные измерения. Измерения чего – неважно, а уж зачем – и вовсе не интересно. В общем, если говорить… А если не говорить? Да, лучше не говорить. Не тонуть в трясине слов.

Троллейбус растолкал квадратной мордой серое утро, и он ощутил на себе полусонный взгляд круглых светящихся стеклянных глаз. Лязгнули, открываясь, двери. Гордо буркнул микрофон. Именно гордо и именно буркнул.

Он вошел в салон, сел у окна, и троллейбус двинулся в путь. Куда именно – объяснять не будем, потому что нет ничего хуже объяснений. Попробуем обойтись без них. Поехал себе человек – ну и поехал. Поехал по утренней улице, через город. Нет, сквозь город, или – сквозь время. Сквозь время – лучше, поэтичнее, можно сказать. Мы сквозь время идем, не сгибаясь в космическом реве… Правильнее, наверное, «не оглохнув в космическом реве». Но не так красиво. Так вот, к вопросу о поездке сквозь время. Можно, конечно, просто сидеть у окна на кухне, позевывать, и, тем не менее, двигаться во времени. Со временем. Но чувствуете разницу? ВО времени. СО временем. ПО времени. А тут – СКВОЗЬ время. Такой вот нюанс. Впрочем, пока мы рассуждали, он уже приехал туда, куда ему было нужно, и вышел. Вышел – и огляделся.

Теперь стало окончательно ясно, что в окружающей среде наступает именно утро, а не вечер, потому что погас бледный свет длинношеих искусственных фонарей, и за домами предвиделось скорое явление дневного природного фонаря, то есть, попросту, солнца. Солнце имело устоявшуюся привычку каждое утро всходить на востоке, а уползать почему-то на запад, а не на юг или, скажем, север. Смирилось оно, что ли? Кто знает… Может, обет такой дало. Раньше ведь модно было давать обеты по всякому поводу. В старые времена. А солнце, вероятно, и дало такой обет именно в старые еще времена. Во всяком случае, об ином поведении нашего светила летописи не сообщают. Как, впрочем, и о том, что солнце каждый день появлялось на востоке. Да и не в солнце дело.

Красное солнце по утрам. Видимо, злится, что работать приходится за двоих, за себя и за напарницу свою непутевую. За эту самую Немезиду. Ничего хорошего от нее не было и, наверное, уже не будет. Явилась на работу раз за сколько-то там миллионов лет, сгубила ни в чем не повинных добродушных динозавров и скрылась в космических далях. Ни ответа, ни привета. Жди теперь, когда заявится и снова что-нибудь натворит. И никакая черная дыра ее не берет! Наслышаны, видно, все про историю с динозаврами и считают: а ну ее, лучше не связываться, себе же дороже будет. Правильно считают.

Да, непутевая, непутевая напарница нашему Солнцу досталась. Другие живут душа в душу, не нарадуешься ведь на какой-нибудь там Сириус или DQ Геркулеса, а уж о такой тесной паре, как Бета Лиры, и вовсе говорить невозможно – слезы умиления мешают. А тут на тебе: ни помощи, ни теплого слова. Скрылась в этих самых космических далях и строит коварные планы очередного визита. Теперь уже, небось, на «двуногих прямоходящих» зуб точит.

И чем ей, Немезиде, динозавры-то помешали? А ведь не будь ее, глядишь, через пару миллионов лет взяли бы эти динозавры в лапы по палке, потом до скребков и рубил добрались, измыслили каменные топоры, Прометей бы им огоньку подбросил, чтобы овладели методами огневого земледелия – и стали бы венцом природы. И земли новые открыли, государства создали, троллейбусы те же самые с квадратными мордами, только побольше, разумеется, чем теперешние – и покатилось бы колесо прогресса по звездным дорогам вдогонку за удирающими галактиками.

В общем, вставало солнце.

Он медленно направился по асфальтированной дорожке к одинаковым пятиэтажкам. Ночью было ниже нуля, поэтому на асфальте лежал тонкий ледок. Ледок с нетерпением ждал дневного потепления, чтобы растаять и вовлечься в природный круговорот.

Какой смысл в континууме и динозаврах, в Немезиде и троллейбусе, в этой утренней поездке наконец? Всегда и во всем привыкли искать смысл, видно, так устроены, и забываем порой… Нет, не так. Порой мы склонны искать смысл в тех вещах, в которых его нет. Да и что такое смысл? Есть движущаяся материя – так нас учили. Ее можно потрогать, попробовать на вкус, определить с помощью приборов наконец, но смысл-то какими приборами определишь? Опять, конечно, псевдофилософия. Даже нет – псевдофилософствование. Хорошо все-таки, что кто-то придумал слова: с их помощью можно сделать вид, что объясняешь даже то, чего объяснить никак нельзя. Хвала словам, словам – хвала!

Он скользил по дорожке, и никто его не догонял, и никто не шел навстречу. Утро было субботнее и слишком раннее, многие еще спали, покоились, так сказать, в объятиях Морфея. Правда, собаковладельцы уже вывели своих чад на прогулку. Одно такое чадо вылетело на дорожку из кустов, заскользило всеми четырьмя мохнатыми лапами по утреннему ледку, рвущемуся в природный круговорот, вывалило от счастья язык и галопом поскакало к детской песочнице.

День обещал быть погожим.

Он вошел в подъезд и начал подниматься по лестнице. Стены подъезда до половины были выкрашены темно-зеленой краской, а выше шли разные надписи, нацарапанные на побелке. Они представляли собой лаконичные информационные сообщения или, скажем, малые посылки силлогизма, с четко обозначенным субъектом и предикатом суждения. Одна надпись вдоль лестничного марша, ведущего на площадку третьего этажа, заставила его приостановиться.

«Валька – дура» – безапелляционно вещали руны. Ниже значилась подпись: «Экклезиаст». Возможно, Экклезиаст и мог поведать нечто подобное в каком-нибудь апокрифе. Возможно, и поведал. Ведь изрек же Иисус перед смертью: «Придурки вы все!» – только это предпочли пропустить мимо ушей и никак не отразить в евангельских текстах. Звучало такое высказывание уж больно нехорошо. Неуважительно.

Он позвонил у двери и стал ждать результата. Дверь была обита коричневым дерматином с подкладкой, продырявлена глазком и поймана в сети учета двумя жестяными цифрами из магазина «Тысяча мелочей». Из-за двери не доносилось никаких звуков.

Сама идея воздвигать преграду у входа в жилище преследовала две цели: сохранения тепла и защиты от нежеланных гостей. Какая из них первична, а какая вторична – сказать трудно. Возможно, они появились одновременно, хотя это никем и не доказано. Как, впрочем, и обратное. Идея преграды у входа в жилище могла возникнуть у наших пращуров при созерцании неба, а по-нашему, атмосферы – закрытой двери, препятствующей вторжению космоса на планету. Но с таким же успехом она могла и не возникнуть, потому что у пращуров вряд ли имелось время, а то и способность размышлять о таких вещах. Вкалывать нужно было от зари до зари. Хотя кто знает, о чем они там размышляли? Может быть, додумались и до идеи континуума, и до Илема, и до возможности (но необязательности) разумной жизни в других мирах, и до законов диалектики. Только потом все забыли, так как письменность еще не изобрели, а передавать устно из поколения в поколение размышления о столь абстрактных вещах не имело смысла.

Хотя кто знает… Может быть, «Пифагоровы штаны», формула А. Эйнштейна и закон Бойля – Мариотта являлись не просто плодами раздумий индивидов, поведавших однажды миру, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, энергия – это «m», умноженное на «с» в квадрате и так далее, а были заложены в их генетической памяти. Кто знает…