Мишу с Тишей баба Катя застала за их обычным занятием: празднованием. Они не знали точно, что именно празднуют, но что именно праздновали, а не вульгарно пьянствовали, помнили отчетливо. Во всяком случае, с утра это помнили. К вечеру праздновать стало практически уже нечем, перспектив продолжить праздник было немного. В последней бутылке плескалось от силы на полстакана, и мужики уже поглядывали друг на друга с легким отсутствием любовного братского блеска в глазах. На двоих явно не хватало. Праздник грозился перейти в потасовку, как бывало уже множество раз. Так что баба Катя подоспела вовремя. С ходу оценив ситуацию, она без особой дипломатии с порога произнесла:
– Здрасьте вам… Сидим?
На что Тиша, как старший, и поумнее, недоуменно промычал:
– Ну? Не видишь с улицы?
– И водка кончается?
– Ну. Не вид…
– Вижу, – перебила баба Катя. – Не повторяйся. Закалымить хочешь?
Тиша в третий раз, но уже с интересом, произнес:
– Ну?!
– Баранки гну. Мишку зарежешь? Бутылку ставлю.
Тиша, вспомнив мощный торс баб Катиного козла и его крутые рога, поморщился от такого несерьезного предложения:
– Не… За бутылку резать не стану. За две можно. Одну вперед
Баба Катя обреченно вздохнула, и вытянула из-под шубейки предусмотрительно заготовленную поллитровку:
– Ладно, давай за две. Нож и веревку возьми. Освежуешь сразу.
Миша, в течение диалога опупело переводивший взгляд с брата на бабу Катю, представил себя подвешенным за ноги на балке, и освежеванным,
не выдержал, и взмолился:
– Братуха, за что?!! Водка нужна? Да пей! А я мигом сбегаю, еще литр сгоношу. Займу у кого нибудь. Ты что, Тишаня? За литр родного брата?
Тиша, воздевший было глаза к потолку, в подсчетах, на сколько времени хватит литра, вернулся в реальность, и уточнил:
– Кто брат?
Миша аж рот разинул от удивления:
– Я брат… Ты брат.
– Чей?
– Твой! Ты что Тиша? А ты мой! И ты меня резать?
Тиша, поняв, что ничего не понял сам, и еще меньше понял Миша, с досадой ругнулся:
– Да кому ты на хрен нужен, резать тебя? Да еще литр за это платить. Козла баб Катиного резать будем. Ищи веревку, а я нож заточу. И варежку захлопни…
Только после этого память у Миши малость посвежела, он облегченно улыбнулся, и полез слюнявыми губами целоваться к старшему. Старший досадливо отмахнулся. А баб Катя еще и подстегнула:
– Вы давайте облизываться после будете. Время к восьми подходит, а мне еще готовить…
И открывая дверь, под нос пробормотала:
– Придурки… Как есть придурки. Придурками были, придурками и остались…
Дед Вася справлял праздник души в абсолютной темноте, но в тишине и относительном комфорте. Супруга над душой не стояла, за каждую стопку не одергивала. И дед, ничтоже сумняшеся, предался винопитию и похоти в полном объеме. Бутылка опустела слишком уж быстро, пришлось достать еще одну заначку. Литровая бутыль самогона, туго заткнутая капустной кочерыжкой, была запрятана под картофельными мешками. Ориентацию в пространстве и времени дед постепенно терял, предаваясь сладостным воспоминаниям. И уже вслух, со шкодливой улыбкой, вспоминал каких-то Машенек, Танечек и Анфисочек. Катенек в этом сладком списке, понятное дело, не присутствовало. В общем, дед был почти наверху блаженства. И с каждой вновь опустевшей кружкой все прочнее забывал, где он, как он здесь оказался, и что вообще-то он человек семейный и хозяин дома, со всеми проистекающими из этого обязанностями. Хотя в какой-то момент в звенящей голове у него замкнуло, пьяные глаза сфокусировались на дверном проеме, где-то высоко наверху. На мгновение деду показалось, что на фоне безоблачного и звездного неба проявилось лицо его обидчицы супруги. В результате видения дед вновь повторил свой неприличный жест, со словами: «Хрен те, старая…», но не удержал равновесия, и кувыркнулся головой вперед, больно ударившись лбом обо что-то твердое, и сильно треснувшее. Судя по звуку, это сломалась нижняя ступенька лестницы, которая порядком подгнила, и давно нуждалась в ремонте. Охнув, дед Вася не без труда поднялся на ноги, пробормотал: «Что это было?», и тут же сам себе ответил: «Черт!!! Мать!!!» В дверной проем на него таращилось косматое, рогатое чудище с горящими фосфорическим блеском глазами, а из ноздрей, как показалось Василию, валил серный дым. Снова охнув, на этот раз от леденящего ужаса, дед Вася шарахнулся назад, упал, загремев банками и кадушками. При этом весь вывалялся в квашеной капусте, обильно полился огуречным рассолом из разбитой банки, и вылил на мерзлую землю без малого полбутыли самогона. После чего благополучно потерял сознание. Решив, напоследок, что это сам дьявол пришел по его душу за прошлые грехи, и нежелание раскаяться, и уж лучше умереть сразу. Или хоть потерять сознание, пока рогатый будет его в свою веру обращать. Потом можно будет сказать, что был выпивши, и в беспамятстве, и потому осуждению не подлежит…
Мишка бесцельно шлялся по огороду. Было скучно. Все завалено снегом, пробираться приходилось утопая по брюхо. Летом здесь было хорошо. Можно было пощипать свежие листочки тальника за дальним забором, со стороны реки. А иногда, втихаря, погрызть такие сладкие капустные листочки, что при воспоминании у козла обильно выделилась слюна, он затряс в экстазе головой, и тоскливо сказал «б-е-е-е-е…». И еще подумал, что назло бабушке отморозит уши, но в сарай до завтрашнего дня не вернется. А там и праздник кончится. И тут желтые Мишкины глаза увидели, что дверца погреба, куда Мишка страстно стремился всей душой еще с осени, о чудо, открыта! А оттуда всегда так вкусно пахнет квашеной и свежей капустой, морковкой и тыквой, что противиться желанию козлиная душа не могла никогда. Только тянуть дверь копытом на себя было неловко. К тому же ее не пускала какая-то черная фиговина, прилепившаяся к двери прямо посередине. Однажды Мишка пытался оторвать ее зубами, но едва не лишился их. После этого решил, что это неведомый злой конкурент, маленький, но жестокий, и с ним лучше не связываться. Сейчас не мешало ничего. Правда, изнутри доносился еще и запашок спиртного, но к нему козел давно привык. Потому как дед Вася частенько устраивался на другом конце сарая за верстаком, но не столько стругал доски, сколько употреблял по маленькой, костеря вполголоса бабу Катю…
Осторожно сунув лобастую башку в открытую дверь, Мишка еще раз принюхался, выпуская из ноздрей пар на морозном воздухе, слюна потекла с удвоенной силой, и козел, уже не в силах противиться разыгравшемуся аппетиту, шагнул на первую, а потом и на вторую ступеньку…
В этот момент его и увидел дед Вася. Вскрикнув: «Черт!!! Мать!!!» он шарахнулся назад, Мишка от испуга заскреб задними копытами, пытаясь выбраться наружу. Однако задние лапы разъехались на скользком порожке, передние тоже неожиданно покатились вниз, и Мишка стремительно поехал всей тушей по ступенькам. Да так, что от неожиданности и страха густо осыпал горошком лестницу, смачно ударяя мясистым задом по каждой ступеньке и издавая при этом неприличные звуки. Впрочем, за треском ломающихся досок, этого почти не было слышно. А к запаху козлу не привыкать. Дед Вася, лежа без сознания, пока ничего не чувствовал, и не возражал против испорченного воздуха.
Когда передние лапы должны были благополучно упереться в нижнюю ступень, они неожиданно не встретили никакого сопротивления. И Мишка, кувыркнувшись через голову, со всего маха приземлился на беспамятного деда. Прямо на живот. Отчего и дед издал характерный звук, но не извинился, и не улыбнулся застенчиво. У козла организм оказался не такой изнеженный, и сознания Мишка не потерял. Зато резво вскочил на ноги, бессердечно потоптавшись всеми четырьмя копытами по дедову животу, каждый раз выдавливая новую порцию сероводорода, унюхал запах капусты, и принялся резво работать челюстями…
Дед Вася скоро пришел в себя, сел, потряс башкой, вспоминая, где он, и почему так холодно и мерзко пахнет серой… и чем-то еще. Вспомнив, ужаснулся пережитому, и мысленно поклялся больше не пить, и старухе не изменять. И тут же услышал похрустывание, какое-то движение, и почти в упор на него глянули горящие желтым огнем жуткие глаза, не мигая и гипнотизируя. От ужаса дед Вася всхрюкнул, широко осенил себя крестом зажатой в кулаке литровкой, рявкнул «Изыди» и от чистого сердца саданул валенком по мохнатой морде. И еще добавил другой ногой, кажется, в живот. Чудище обиженно заблеяло, отскочило, и только тут до деда Васи дошло, что «сатана» ни кто иной, как его собственный строптивый козел Мишка. Правда, непонятно как он умудрился выбраться из закрытого сарая, но это неважно. Главное, что не черт рогатый. В сердцах обняв животину, Вася обслюнявил воняющую квашеной капустой козью морду, и на радостях хватил из горлышка добрую порцию согревающего. И потом долго и задушевно с Мишкой беседовал как с родным существом, изливая усердно жующему козлу наболевшее за долгую семейную жизнь…
