- Дешевле тут приезжему содержаться. Общежитие вон скоро откроют. Меньше десяти рублей в месяц. И формы не надо. Она, поди-ка, дорогая.

Эти доводы показались Мише убедительными, но он, все-таки пожалел:

- Лучше бы ты в нашем втором городском учился. Вместе бы ходили мимо бревновских ребят. А здорово ты саданул в ворота! Приедет Бревнов, так он выпорет Игошку. Это урода-то. Страсть бьет его, когда пьяный! Соседи, случалось, отнимали. Жалеют Игошку по сиротству. А сам-то Бревнов - зверь зверем. Говорят, купца по рыбному делу убил. То и разбогател.

- Ты откуда знаешь?

- По одной улице живем. Сказывают.

Это было мне знакомо. У нас тоже каждый знал всю подноготную жителей своей улицы, но здесь с этим пришлось встретиться впервые. Поэтому даже спросил:

- Отец у тебя давно тут живет?

- Да мы здешние. Не то что отец, а и дедушка и раньше его все при заводском деле были.

- Ты кем будешь?

- Я-то? - Миша застенчиво улыбнулся, еще раз спросил: - Я-то? Я, брат, как выучусь в нашем втором городском, в магазин к Шварте поступлю.

- Зачем?

- Там компасы продают. Видал?

Я сознался, что видал только на картинках в "Родном слове".

- А там и горные компасы есть (отличаются наличием вертикального угломера. -прим.ск.). Под землей с ними не заблудишься. И других мелких машинок много.

- Приказчиком поступишь?

- Механиком бы охота. Собирать, разбирать, людям показывать. Починить когда. А удилища там на пять колен бывает. Несешь - вроде тросточки, а составишь да закинешь - еле поплавок видать. И жерличные шнурки такие, что пудовая щука не оборвет, коли поводок не перекусит.

- Ты рыбачить любишь?

- Я-то? Да я чуть не каждый день на пруд бегаю ершей ловить. Когда и дедушка меня с собой берет. За дальние острова с ним плаваем. Там он мережи ставит.

- Своя лодка у вас есть?

- А как же! Дедушка без этого не может. И тятя, когда ему свободно, рыбачит. Теперь они лучат чуть не каждую ночь.

- Тебя берут?

- Меня-то? - Миша задержался с ответом, но все-таки сказал правду. Жерлицы смотреть, мережи тянуть берут, а лучить - нет. Говорят, не дорос. Знаешь, большие...

Это я по опыту знал и сочувственно подтвердил:

- Знаю я этот разговор.

Поравнявшись с квартирой Алчаевского, мы еще долго разговаривали, потом дошли до ближайшего переулка, и Миша, указав на трехоконный домик, сказал:

- Тут мы живем. Приходи через часок. Пойдем ершей ловить.

Это знакомство было большим событием в моей жизни. Еремеевский дом и семья живо напомнили мне быт родного завода, о котором я, видимо, начинал скучать. У Еремеевых, правда, жил "какой-то городской", но в остальном все было, как на "нашей улице". Отец и старший брат Миши жили по гудкам: оба работали на заводе. Дедушка, с выжженными щеками доменщика, "служил по лесному делу", но был крайне недоволен своим положением:

- На старости лет нарядили доглядывать, кто куда свое полешко сунет: в свою печку, в соседскую ли!

Мать Миши "ворочала по хозяйству"; старшая сестра, которую Миша звал нянькой, помогала матери и "водилась" с двумя малышами. Весь уклад дома мне казался настолько знакомым, что я заранее знал, что вдоль теневой стены дома должны быть спицы для удочек, а ниже их - спицы с натягами для запасных удилищ. Так оно и оказалось, и это, помню, меня обрадовало до слез: как у нас, как у Петьши, Кольши.

Понятно, что я стал завсегдатаем еремеевского дома. С Мишей мы крепко сдружились. Одинаковый возраст, одни и те же условия быта давали нам возможность хорошо понимать друг друга. Было лишь одно, что нам сильно мешало. Это разные училища. По обычаям тех лет, ученики разных училищ были в постоянной вражде между собой. Причем "начальники" - ученики начальных школ - из общего счета исключались. Считалось позором "связаться с азбучниками". Исключались и дети школьного возраста, которые нигде не учились. На "стороннего налетать" тоже считалось неправильным. Так как "духовники" не имели формы и могли "прикидываться начальниками" либо "сторонниками", то производился контроль по книгам.

Может быть, потому, что первое городское и духовное находились по соседству, вражда между этими училищами была особенно острой и напряженной. "Духовники", уходя в город, неизменно охотились на "козлов" и преувеличенно хвалились, когда им удавалось "продрать козла до слез", те в свою очередь не упускали случая "растереть кутью". Совместные военные действия допускались лишь при столкновении со "светлопуговишниками" - гимназистами и реалистами. Но союз был кратковременным и непрочным. При оценке боевых действий мнения расходились: победу каждая сторона приписывала себе, а поражение объясняла слабостью другой, - и кончалось это взаимной потасовкой.

Миша учился во втором городском училище, чем немножко гордился, произносил слово второе так, будто это училище было гораздо значительнее первого.

Второе городское было далеко от духовного, и это давало нам уверенность, что наша дружба не станет известна ни в том, ни в другом училище. У меня вовсе не было никакой формы, даже в виде пряжки пояса. Ходил я тогда в "пиджачке домашнего покроя", как называл мой костюм Никита Савельич. Это позволяло Мише ходить со мной, как со "сторонним", но утрами на занятия мы все-таки отправлялись порознь. Наши враги - бревновские ребята - как-то узнали, что я учусь в духовном, и могли подвести Мишу перед его товарищами по второму городскому. Таких в Верх-Исетске было человека три-четыре.

Ко мне Миша не любил заходить: стеснялся непривычной обстановки и дальше кухни не шел. Отношение к нему оказалось разное.

Парасковьюшка после его первого прихода спросила:

- Еремеевский парнишка-то?

Получив утвердительный кивок головы, сказала:

- Худого про родителей не скажешь. Моя-то Аграфена в свойстве им по мужу доводится.

Полиевкт Егорыч тоже одобрил. Как-то вечером подошел, когда мы рьяно спорили о свойствах жальца рыболовного крючка и сказал:

- Нашел-таки Сысертский пичугу своего полета. Поговорить есть о чем. Это тебе не Хлипачок. Сам поучит, как надо с бань скакать. Семена Еремеева вроде? - спросил он у Миши.