После выпуска из школы перед нею встал вопрос – куда идти, что делать вообще? Просмотрев список университетов, а также перечень предметов, необходимых для поступления на тот или иной факультет, девушка выбрала педфак. Из двух зол, что называется. Да и вообще – ей как-то не очень хотелось нагружать себя дальнейшей учебой, а вот учить кого-то еще ей было под стать.

Кариль уже давно вошла в учительскую и рефлекторно поздоровалась со всеми, успев даже чисто механически поинтересоваться здоровьем каждого. Кто-то, вроде бы, даже пустился в пространные объяснения своего самочувствия – на краю Карилиного сознания мелькали «ноет что-то в боку», «ломит», «отнимается», «старость идет, на пенсию пора» и прочее. Скорее всего, это подвывал преклонного возраста учитель информатики – он уже года четыре жалуется на поясницу, на почки, на весь свой организм, вещает, что пора бы на заслуженный отдых, но все сидит и ноет. «Не на отдых тебе пора, нытик», – озлобленно подумала Кариль. «А в могилу давно».

Ее саму передернуло. Господи, да что за мысли-то? Никогда раньше ей в голову ничего такого не приходило. Кариль любила людей, относилась к старичкам с почтением, помогала сиротам и обездоленным… А тут.

«Либо это недосып сказывается», – подумала девушка, садясь подальше от всех и начиная пить кофе, даже несмотря на то, что он был дьявольски горяч. «Либо это то, пропитанное гневом и отвращением, письмо Оэджи».

Первая догадка была тут же отброшена – не в первый же раз Кариль не высыпалась. Вряд ли это такая акция у сновидений и яви: на пятидесятый недосып дарим раздражение и ненависть! Спешите!

Так, стоп.

Кариль мотнула головой из стороны в сторону. Сейчас не время отвлекаться и загружать и так нагруженный мозг всякими суждениями-рассуждениями. Делу время, как говорится. А сейчас настал долгожданный час потехи. Ну или, точнее сказать, простого отдыха. Этой возможностью стоило насладиться: следующая большая перемена будет только через два урока. Два урока. Каждый по сорок пять минут. Плюс десятиминутная перемена. Итого ждать отдыха придется еще сорок пять на два плюс десять, то есть – полтора часа с хвостом.

Не в силах сдержаться, Кариль вздохнула.

– Что с тобой? – услышала она тут же голос одного из учителей за столом. Обернувшись, она увидела, что спрашивающим был Пьен Бу, учитель младших классов. В нем было что-то завораживающее: то ли его располагающая к себе внешность, то ли чуткость и доброжелательность, готовность всегда и во всем помочь, то ли его мягкий, спокойный голос.

В свои сорок три Пьен оставался, что называется, огурчиком: он занимался спортом, правильно питался и черпал энергию из любви к окружающему его миру и людям, в нем живущим. И хотя это прозвище так и просилось на язык, Кариль не позволяла себе подобной фамильярности в его отношении. Не из-за того, что этот человек был старше нее, но просто из-за глубочайшего уважения к его персоне. Просто из-за того, что он умел своим голосом творить чудеса и будто лечить им.

Вот и сейчас, посмотрев в сторону Пьена, Кариль на какой-то момент перестала чувствовать раздражение и желание то ли поспать уйти, то ли убить всех к чертям собачьим. Его чистые серые глаза, бесспорно являющиеся зеркалом столь же чистой души за ними, отчищали также и душу любого, кто в них посмотрит.

– Ничего, – тихо ответила Кариль, чуть улыбнувшись. Такому человеку, как Пьен Бу, не улыбнуться было нельзя. – Просто не выспалась сегодня, голова болит… Все понемножку, – она пожала плечами. Улыбка не сходила с ее губ.

Пьен протянул свою руку и дотронулся до пальцев Кариль, разделив с ней свою теплоту и показав этим движением свое участие. Пока остальные обсуждали, что может означать резь в боку и не значит ли это, что в почках камни образовались, Кариль с Пьеном спокойно беседовали, никем не замечаемые.

– Вижу, тебя не только это заботит.

– Вы правы, как и всегда, – Кариль ухмыльнулась краешком рта и посмотрела на свои руки. «Многих он этими прикосновениями развел на?…» – начала было думать она, но вовремя тряхнула головой, отгоняя странные мысли.

Да что с ней? Что сегодня происходит? Точно влияние этого гадкого (безусловно гадкого, иначе и быть не может!) Оэджи. Все из-за его письма. Как плесень, его неприязнь к жизни, явно чувствующаяся даже через исписанный листок бумаги, разрастается все больше, охватывая области вокруг эпицентра заражения. Гадость! Фу.

Будучи все-таки не в силах до конца справиться с меняющимся настроением и то и дело возникающими в голове чуждыми ей мыслями, Кариль выдернула пальцы из руки Пьена и взялась за кружку. «Может быть, он сочтет это не таким уж грубым жестом, если увидит, что я сделала это для того, чтобы взять кофе», – наивно подумала она.

В глазах мужчины отразилось удивление, но в скорости оно уже исчезло. Скрестив пальцы рук между собой и слегка подавшись вперед, он тихо попросил:

– Ты можешь сказать мне все. Я же вижу, что что-то не так.

Этим тоном наверняка змей соблазнял Еву в Эдемском саду. «Каков искуситель! Вы только гляньте на него: весь из себя такой ласковый и нежный», – снова подумала Кариль и даже покраснела. Что за глупости! Пьен Бу – порядочный человек, и не в его характере заигрывать с молоденькими (не такими уж и молоденькими: ей же двадцать восемь скоро) девчонками. Но что-то навязчиво билось под корочкой мозга – идефиксом засело внутри и не желало покидать свое новое место обитания. Что это? Понятно уже, что вызвано это Нечто черной энергетикой мерзостного Оэджи, но… как бы это назвать?

– Я… – желая отвлечься от непрошенных рассуждений, решилась на повествование Кариль. Взгляд ее до сих пор был опущен на чашку с кофе. Она думала, что, посмотрев на своего верного друга (как то казалось до сего дня), вновь будет думать о всяких довольно неприличных вещицах. – Просто проверяла вчера домашние работы – письма учеников. Ну вы знаете, быть может.

– Конечно.

– И наткнулась на одно такое, что вызвало у меня какие-то… – Кариль причмокнула, пытаясь подобрать верное слово. – Неприятные ощущения. У моего парня… – на секунду она смешалась, но потом прибавила, стрельнув глазами в Пьена: – он психотерапевт. Вот у него пробудился интерес к написавшему эту работу. Он сказал, что чувствует в этом чертовом листочке какую-то очень сильную энергетику. Он захотел встретиться с Оэджи (мальчиком, который «пропитал сильной энергетикой» свою домашнюю работу). Эм…

Она замолчала, потерявшись. Вот она высказалась. И что дальше? Ее спросили, что с ней не так. А она пустилась в пространные объяснения какой-то нелепицы, притом даже сама не поняла – что тут, собственно, не так? Было бы, о чем печься так долго – а то ведь это просто письмо, написанное учеником 8 класса!

Кариль хохотнула, не сдержавшись. Осознав, как глупо это в данной ситуации, она поспешила заполнить свой рот кофе.

– Не понимаю, что вы так беспокоитесь, – подала голос опирающаяся на подоконник и смотрящая в окно, учительница истории. Очевидно, ей уже наскучило объяснять своему престарелому коллеге, что с ним все в порядке, а головная боль – это еще не признак наведенной порчи.

«Интересно, с какого момента она стала слушать наш разговор?» – подумала Кариль. «Да и с чего бы этой мымре…»

Она снова встряхнула головой и сжала глаза, наверное, желая тем самым сжать и мозг, лишить его возможности думать.

Мымра же была не такой уж и мымрой: снять немного спеси – и получится женщина что надо.

В ее очках отражалось сероватое небо за окном; волосы, давно потерявшие свой естественный блеск, впитывали свет горящей в учительской люстры. Руки, настолько тонкие, что можно было без усилий увидеть рисунок вен под бледной кожей, были оголены до локтя. Столь же тонкие ноги обтянуты черными колготками, на бедрах – юбка до колен. Образ весьма серьезной тридцатишестилетней женщины, желающей во что бы то ни стало казаться моложе лет так на двенадцать.

– Простое письмо, – пояснила она, пожав плечами и на мгновение отвернувшись от окна, чтобы смерить заклеймившую ее «мымрой» девушку взглядом полнейшей незаинтересованности. Сама того не подозревая, она высказывала мысли, пришедшие на ум самой Кариль. – Было бы, о чем волноваться…