— Выкрутиться будет нелегко.

— А я, с позволения господина Синтеза, воспользуюсь временной приостановкой работ. Выпрошу у него паровой баркас, чтобы совершить подробную геологическую разведку.

— Думаю, Мэтр охотно отпустит вас. Счастливый смертный! Прокатитесь с ветерком в то время, как я буду изощряться, ремонтируя лабораторное оборудование.

Воистину, зоолог вошел в милость, потому что господин Синтез с большой готовностью предоставил в его распоряжение паровой баркас, четырех матросов, двух кочегаров и механика.

Новый капитан, которого бездействие тяготило еще больше, чем зоолога, подзадоренный такой благосклонностью Мэтра, в свою очередь решил просить разрешения присоединиться к научной экспедиции, под предлогом изучения гидрографических особенностей столь трудного для навигации региона [357]. Господин Синтез, видя в этом случае возможность развлечь, и не без пользы, нескольких членов персонала, с легкостью уважил просьбу Ван Шутена, предоставив ему двухнедельный отпуск.

Итак, зоолог с капитаном, отдыхая, бороздили океан, а бедный химик вынужден был все время устранять последствия катастрофы; он укреплял меридиональные опоры, заменял выбитые стекла кусками просмоленного брезента, чинил выхлопные трубы и электропроводку, устанавливал новые печи — словом, повторно производил работы, стоившие ему неисчислимых усилий при строительстве лаборатории. Только на этот раз наш славный Алексис Фармак был безутешен, видя, как его драгоценный купол превращается в безобразный горб. А тут еще, к его превеликой досаде, Мэтр не ободрял его и не критиковал в случае надобности; повинуясь одной из своих таинственных привычек исчезать на целые недели, господин Синтез заперся у себя в апартаментах, откуда время от времени появлялись лишь прислуживавшие ему индусы-бхили.

Химику ничего не оставалось, кроме как в одиночку изыскивать способы ремонта. Хотя, надо сказать, ему помогал довольно разумными советами первый помощник капитана, замещавший Корнелиуса Ван Шутена в его отсутствие.

Итак, силою обстоятельств работы, касающиеся непосредственно эксперимента, были приостановлены, Великое Дело отдыхало. Надо сказать, что после внезапно налетевшего приливного вала природные условия региона стали постепенно меняться. Глухие подводные взрывы следовали через неравные промежутки времени. Волны то внезапно вздымались (не нанося, впрочем, вреда ни кораблям, ни лаборатории), то мгновенно успокаивались. Стоял небывалый палящий зной, царило полное безветрие. Небо было неизменно лазурным, хотя гальванометр указывал на высокое электрическое напряжение. Все эти тревожные симптомы предвещали новые, быть может, разрушительные потрясения, вселявшие в химика страх, в котором ему даже самому себе не хотелось признаваться.

— Нас ждут еще новые испытания, — бормотал он.

Ремонтные работы подходили к концу; уже вновь запустили динамо-машину, вскоре должны были затопить и печи. В лабораторию возвращалась жизнь. И вот наступил день, когда ожидали возвращения баркаса. В это утро господин Синтез наконец подал признаки жизни; поинтересовавшись ходом восстановительных работ, он остался доволен. Все было хорошо. Хорошо-то хорошо, но на душе у Алексиса Фармака становилось час от часу тяжелее. И причиной его тревоги была вовсе не чреда природных феноменов, неустанно теперь дающая о себе знать. Его беспокоила лагуна, и только лагуна.

В течение последних двух недель находясь безотлучно на коралловом кольце, химик неоднократно замечал странное оживление в водах бассейна, обычно гладких, словно скованных льдом. Оживление это проявлялось следующим образом: то мгновенно возникали водовороты, от которых шли концентрические круги, то что-то мощное быстро проносилось близ самой поверхности, оставляя на ней пенный след. А иногда нечто таинственное и сильное с громким всплеском выныривало из воды.

— Надо что-либо предпринять для очистки совести, — решил в одно прекрасное утро сбитый с толку и окончательно потерявший терпение химик.

«Что-либо предпринять» означало просто-напросто спуститься на дно лагуны — операция, собственно говоря, совсем несложная, сплошь и рядом предпринимаемая коллегой-зоологом в поисках новых организмов.

Сказано — сделано, и вот уже мэтр Алексис облачается в костюм ныряльщика и неторопливо спускается по железной лесенке, вмурованной в коралловую стену близ ворот из листового железа, перекрывавших выход из лагуны в открытое море. Он медленно погружается на дно.

Устройство, с помощью которого человек может, не соприкасаясь с океаном, проникнуть в бассейн, очень простое. В центре одной из больших железных створок прорезано квадратное отверстие с подъемной металлической рамой, герметичной благодаря резиновой прокладке. Когда рама поднята, человек оказывается в закрытой со всех сторон полости, естественно, наполненной водой. Вторая же рама, тоже снабженная резиновой прокладкой, открывает выход в лагуну. Подводник, предварительно закрыв первую раму, открывает вторую и проходит через некое подобие шлюза, обеспечивающего полную изоляцию лагуны от моря.

Стоял яркий солнечный день, потоки света проникали сквозь стеклянный купол, и необходимости в искусственном освещении не было. Несмотря на мутность вод в бассейне, все предметы просматривались достаточно четко. Алексис Фармак, передвигаясь с трудом из-за покрывавшей дно желеобразной, клейкой массы, природа которой была ему неизвестна, обогнул внутренний риф, рассмотрел его строение, убедился, что все кораллы давно умерли, и вдруг, пораженный, застыл на месте — подножие рифа было усеяно множеством маленьких существ цилиндрической формы, похожих на червей, длиной от пятнадцати до двадцати сантиметров. Они трепетали, сматывая и разматывая свои длинные тельца, и, казалось, не имели ни малейшего желания покидать найденную ими точку опоры.

— А это еще что за подводный мирок? — удивился химик.

Вытянув руку и решительно схватив одно из существ, он почувствовал невероятное сопротивление, абсолютно не соответствующее размерам животного, которое, гибкое как угорь, выскользнуло у него из рук и снова впилось в мадрепоровую породу.

— Черт возьми! — в растерянности воскликнул химик. — Присасываются, как медицинские банки! Надо бы прихватить с собой парочку. То-то шеф обрадуется!

Говоря это, он схватил еще один экземпляр и рывком оторвал его от скалы. Но вторая особь, несомненно более возбудимая, чем первая, потеряв точку опоры, обвила схватившую ее руку и так в нее вцепилась, что Алексис Фармак вскрикнул от боли. Животное, прокусив кожу, стало жадно сосать кровь. Чтоб избавиться от него, несчастному химику пришлось буквально размозжить эту тварь о выступ коралловой скалы. Рука его посинела, из раны сочилась кровь. «Надо сматывать удочки, — подумал он. — Их здесь тысячи и тысячи. Плохо мне придется, если они решат мною отобедать».

Опасения химика оказались верными; все члены колонии, мигом почуяв вкус крови, как по команде, снялись со своих мест и, изгибаясь, словно змеи, со всех сторон кинулись к водолазу. Омерзительный рой окружил бедного Фармака. Животные бились о гермошлем, присасывались к резиновому скафандру, впивались в, увы, ничем не защищенные руки.

— Да они взбесились! — закричал не на шутку встревоженный химик. — Если им удастся прокусить костюм, я пропал. Скорее назад!

Со всех ног он кинулся обратно, шатаясь, скользя и падая, невольно вспоминая о варварском способе отлавливать пиявок (этих отвратительных, хоть и полезных подручных медицины), которых приманивают, заводя в пруд старую лошадь.

Еще несколько шагов, и Алексис достигнет шлюза. Но тут он видит такое, отчего кровь застывает в жилах; перед ним уже не червяк десяти дюймов в длину, а многометровый, обладающий огромной силой монстр… [358] Внезапно громадное существо стало быстро приближаться к химику.

— Акула! — прошептал бедолага, узнав свирепое чудовище тихоокеанских вод.