© Сергей Долженко, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Почему Иван Петрович Шмыга решил, что в этот славный весенний день с кем-то из его близких обязательно должно случиться несчастье? Когда в первый раз появилось нехорошее предчувствие? Может, на площади Горького, где нос к носу столкнулся с цыганкой и та, здоровая усатая тетка в пышных цветных одеждах, пробасила:

– Дай-ка, я тебе, касатик, погадаю.

– Времени нет, коллега, – снисходительно отмахнулся Иван Петрович, в настоящее время трудившийся владельцем гадательного салона «Мадам Фуше». Но так нечаянно вышло, что она все-таки ухватилась за его руку. Легко разжала пальцы и глянула:

– Да, времени тебе, касатик, мало осталось!

И отвернулась, мгновенно потеряв к нему интерес.

Шмыга в недоумении дернул плечом, и независимо проследовал дальше. Но, спустя несколько шагов, не выдержал и украдкой посмотрел на ладонь. Что она там увидела, что значит – «времени нет»? Основные линии глубокие, четкие: линия жизни упирается в запястье, предвещая долголетье, линия ума упрямо рвется вверх, а вот сердечная, согласен, запутана, вся из мелких черточек, что по всем правилам хиромантии обещает кучу любовниц, множество увлечений, но врет, ох, как врет. Судя по его личной жизни, она должна совсем отсутствовать!

Бред собачий! Эти темные жрицы сведущи лишь в одном – в предвидении позолотит «касатик» ручку или нет. Времени нет… Чего-чего, а времени много. Еще час до встречи с Мариной Чайкой, менеджером отдела валютных операций «Трансбанка». Клиент, о котором можно только мечтать. Состоятельные родители, не замужем и помешана на мистике. Убеждена, что ее драгоценной жизни угрожает страшная опасность, и считает, что жива до сих пор лишь благодаря непрестанным усилиям Ивана Петровича. Роль личного ангела-хранителя устраивала Шмыгу, поскольку щедро оплачивалась.

Но присутствовал один тяжкий момент, который весьма тяготил его: клиент попался безумно красивый! Фотомодель. Без всякого преувеличения. Все линии изящной фигуры находились в идеальной пропорции, часами сидел бы и таял от восхищения. Именно о такой женщине он мечтал всю свою юность.

Представьте: час ночи, звонок на сотовый: «Иван, вы должны срочно приехать. Мне приснился ужасный сон!». Встречает в халате на голое тело. Проводит в спальню, хватается за стакан воды, рассказывает со слезами на глазах:

– Какой-то черный негодяй бежит за мной с кривым ножом. Большое светлое здание, множество людей, и ни один не хочет мне помочь. Все смотрят на меня, но как будто не видят. Убийца машет ножом, а сам весь в черном, капюшон на голове… на монаха похож. Вы говорили, полуночные сны сбываются через неделю. Что делать, Иван? Я не хочу умирать!

Смотрит на него жалостливым взглядом и хлопает роскошными ресницами.

Как ему хотелось обнять эти вздрагивающие плечики, прижать к себе… Но, Иван Петрович, сложив руки на груди, словно школьный учитель, начинает расхаживать по мягкому ковру спальни и нудно объяснять:

– Стоит обращать внимание лишь на сны, явившиеся в промежуток времени от двух до четырех часов ночи. Ваш сон был в начале первого.

Марина садится на кровать, сбрасывает тапочки…

– В начале первого… – повторяет, замешкавшись, Иван Петрович. – По всей видимости, не носит предсказательного характера и свидетельствует о том…

Она вздыхает, кутается в одеяло, но так небрежно, что очаровательная ножка видна до самых бедер.

– … что впереди ситуация, которая позволит вам резко выйти на новый уровень. Маньяк с ножом – это обстоятельство, которое попытается прервать вашу прежнюю жизнь. И ваше счастье, если он когда-нибудь нагонит и, прошу прощения, зарежет.

– Зарежет?! – охает она, не отводя от «ангела-хранителя» расширенных глаз. – Мне будет больно?

– Зарежет не в физическом смысле. Смерть для нас – это прежде всего безвозвратность. И образ смерти во сне лишь подчеркивает эту самую безвозвратность. То есть, переворот в вашей жизни будет настолько основательным, что к вам, прежней личности, возврата не будет. Вы продолжите жить, но обновленная.

– Обновленная, – сонно повторяет Марина, зевая, даже не пытаясь прикрыть ладошкой розовый, как у кошечки, ротик.

Тяжело молодому человеку неполных тридцати лет играть роль «духовного отца» такой прелестной дочери.

Неладное стало твориться в жизни Чайки после того как родители купили ей двухкомнатную квартиру в спальном районе городе, и она повела самостоятельную жизнь. Сразу пошли невезения с многочисленными бой-френдами. Один мальчик пожил с ней месяц, потом исчез, прихватив на память пару ценных вещиц. Второй, красивый, как херувим, был наркоманом и тянул из нее деньги; третий вовсе оказался садистом и однажды так избил ее, что она с сотрясением мозга очутилась в больнице. Где она умудрялась находить таких? Любой солидный человек выложил бы целое состояние, лишь бы иметь это произведение искусства в своей постели. А с ней все какие-то мелко уголовные мальчики…

Что на этот раз ему расскажет Марина?

Быть может, тревожное предчувствие шевельнулось раньше, когда вышел из дома? Не было восьми часов, зябли руки без перчаток, но солнце вовсю играло на лобовых стеклах припаркованных машин, расчирикались лохматые воробьи, непрочный лед хрустел под каблуками, как осколки тонкого чайного стекла…

Какая-то баба в оранжевой безрукавке дорожного рабочего попросила сигарету. Он не курил, и от избытка хорошего настроения пошутил, сказав вроде того, что «здоровье, мамаша, беречь надо», на что баба сурово указала ему – «все равно помрем». Причем, ничего больше не добавила, да и эту фразу сказала рассеянно, даже не сразу, а спустя несколько мгновений. Вышло так, что просто бросила в спину – «все помрем».

Шмыга не обратил внимания на глупые слова. В это время он смотрел на дерево в палисаднике соседнего дома, усыпанное белыми листочками бумаги. Какой-то придурок, видимо таким образом, решил освободить свой захламленный стол и вывалил бумажный мусор прямо на дерево под своим окном…

Какое-то отдельно стоящее предупреждение, знак, который тогда ему ничего не сказал. Четко фиксируемое ощущение надвигающейся беды появилось, когда он решил срезать угол квартала и пройти прямиком к автобусной остановке. Прошел мимо детского садика, свернул в тихий двор: сломанные качели, в песочнице грязный снег, детишки в круг собрались. Одна смешная девчонка без шапки, светлые косички на воротнике спортивной курточки, звонко считает:

– Налево – не сметь, направо – не сметь, кто-то должен умереть…

Ни хрена себе детская считалочка! Тогда первый раз в тот день Иван Петрович остановился. Пусто и звонко стало в голове, исчезла привычная теплая тяжесть рук и ног. Серые панели домов, хлопает на ветру белье на одном из балконов, в окне на первом этаже дернулась занавеска – по Шмыге скользнул чей-то равнодушный взгляд, женщина в черном поставила тяжелые сумки на деревянные ребра скамейки, тянет с головы пуховый платок, парень в черной кожанке нараспашку прикуривает сигарету, обжигается, трясет рукой, бьется звонкий голос из распахнутой форточки «Марина! Иди домой, Марина…»

Иван Петрович глубоко выдохнул. Ничего интересного.

Вышел к остановке, и тут ему стало нехорошо. Толпившийся народ смотрел не на дорогу, а на деревянный обгоревший остов двухэтажного дома напротив. Дым вяло выбирался из черных проемов второго этажа, в лужах перед подъездом стояла машина «скорой помощи», женщина в грязном пуховике с седыми всклокоченными волосами бежала за носилками, прикрытыми серым одеялом, из-под которого торчали большие ступни в черных носках. Носилки двое добровольцев поставили на землю. Дверца краснополосой «газели» приоткрылась, высунулся пожилой фельдшер. До остановки долетел его крик: «Да кому он на хрен нужен! Уберите!» Но пикантность ситуации состояла в том, что машина не могла выехать со двора – носилки с трупом перегораживали дорогу.