Моя одежда не была обременительной: брюки из тика и легкая рубашка с завернутыми до локтей рукавами, на голове — широкополая соломенная шляпа. На Казальсе — такая же широкополая, но фетровая шляпа углекопов. У каждого имелось по ружью и сабле. Но, несмотря на всю простоту экипировки, через полчаса мы взмокли так, будто находились одетыми в бане.

А каким тяжелым стало ружье! Кожаный ремень впился в плечо, пальцы скользили по деревянной рукоятке сабли, тоже мокрой от пота. Дьявол! Казальс не преувеличивал.

А вот и первый холм. Подъем всего на сто метров, а кажется, что это крутая отвесная гора. Взбираться на вершину приходилось почти касаясь носом земли, цепляясь за стебли лиан и стволы деревьев. Вслед за холмом — первая водная преграда шириной в пятнадцать метров. Мостом через нее служило опрокинутое дерево, разумеется, без поручней, за которые можно было бы держаться, чтобы не потерять равновесия. Один неверный шаг, легкое головокружение, одна оплошность — и полет вверх тормашками с высоты двух метров в далеко не теплую воду к компании рептилий и водяных змей.

Но, слава Богу, все обошлось.

А что же наши носильщики? Тогда как мы, без груза, легко одетые, с неимоверным трудом преодолевали подъемы и спуски, переправы через водные затоны по импровизированным мостикам, пробивались сквозь густые завесы лиан… кули деловито двигались вперед, безучастные и молчаливые, как вьючные животные, прочно удерживая свои грузы на голове. И ни одного неловкого движения. Никто ни разу не поскользнулся, не расправил от усталости спину, не повернул назад голову. Невероятно!

Водные преграды, чередуясь с холмами, следовали одна за другой, а дороге, казалось, не будет ни конца, ни края.

Морган уже несколько раз прикладывался к моей дорожной фляжке, Казальс утолял жажду прямо из водных затонов, а я, следуя своему правилу, старался в дороге не пить ничего — ни воды, ни водки, ни кофе, чем вызывал удивление моих попутчиков.

Жара становилась все невыносимее. Не было даже сил полюбоваться окружавшей нас великолепной растительностью и уж тем более подумать об охоте. Все силы были направлены на одно — двигаться вперед. Гнетущая тишина стояла вокруг. Иссушенные от жары листья деревьев не шелохнутся. Не слышалось пения птиц. Один лишь пересмешник изредка оглушал нас своими трелями.

В тяжелом душном воздухе неожиданно раздался пронзительный свист, похожий на гудок паровоза. Это, пояснил Казальс, подала голос притаившаяся в ветвях маленькая ящерица. Свист стал чередоваться со странным перезвоном — «динг-динг-динг». Как будто кто-то привел в движение маятник невидимых часов. Вслед за ним со всех сторон донеслись один за другим с десяток различных звуков. Но вот «динг-динг-динги» зазвучали быстрее, ритм стал просто сумасшедшим, словно испортилась пружина звукового устройства. Еще секунда — и движение замедлилось, маятник как будто стал работать с перебоями и наконец вовсе остановился. Все снова затихло.

Я поспешил вперед в надежде подстрелить дичь. В десяти шагах от тропинки угрожающе прошипела небольшая, всего сантиметров шестидесяти, змея, красная, как коралловая ветвь. Я вскинул ружье и уложил ее одним патроном. Это был обманный ход. При звуке выстрела крупная птица бесшумно проскользнула среди ветвей деревьев. Какую-то долю секунды она сверкнула в полоске солнечного света, но этого было достаточно, чтобы второй выстрел сразил ее. Морган, вскрикнув от восторга, бросился в кусты и тут же возвратился, вручив мне великолепную выпь.

— Наконец-то! — воскликнул я от радости за свою охотничью удачу, а еще более — от того, что наш трудный поход, кажется, завершился. Впереди расстилалась красивая поляна, пересекаемая ручьем, на берегу которого возвышался навес. Это, несомненно, и был Карбе-дю-Милье.

Итак, мы прибыли!

Нас встретил кули Мадрас, по прозвищу Жорж, приставленный к охране склада. Он не скрывал радости от встречи с Казальсом, которому был беспредельно предан.

Вскоре подошла вся колонна. Еще раньше прибыли люди с прииска. После совместного обеда обе группы вновь отправились в путь. Только одна с грузом возвращалась на прииск, другая, уже порожняя, — на пристань. На полянке остались мы с Казальсом, Жорж, Морган, двое китайских кули да еще один китаец, поранивший ногу.

Жорж отвел нас с Казальсом в сторону, чтобы поделиться своей тревогой. Бедный малый все ночи в течение трех месяцев оставался совершенно один в этом пустынном месте, отдаленном на тринадцать километров от ближайшего обиталища.

— Ты что ж такой трусливый, Жорж? — спросил его Казальс.

— Нет, я не труслив. Но сейчас я боюсь…

— Но почему «сейчас»?

— Дело в том, что каждую ночь на полянку повадились два тигра[7]. Иногда час, иногда два я слышу их рычание, потом они приближаются к навесу, останавливаются шагах в двадцати, усаживаются на задние лапы, как будто готовясь к прыжку, и начинают смотреть прямо на меня своими пылающими глазами.

— Какие тигры? — воскликнул я. — Ты имеешь в виду, по-видимому, ягуаров? Но все равно, для нас это счастливый случай. Мы постараемся освободить тебя от непрошеных гостей.

— Но постой, — прервал меня Казальс, — разве ты, Жорж, не мог их пристрелить сам?

— Последний раз я выстрелил в одного, после того как он похитил у меня банку с топленым жиром. Но так как у меня была только мелкая дробь, этот выстрел произвел на тигра впечатление удара хлыстом. Вот, можете посмотреть, я сохранил пустую банку.

И действительно, на жестяной крышке отчетливо были видны следы передних клыков, продырявивших ее.

— К тому же, — печально добавил Жорж, — у меня осталось только два патрона. Последние три дня я уже не стрелял, и тигры осмелели: они не боятся ни огня, ни криков, которыми я пытался их отпугнуть.

— Ладно, старина, успокойся, — сказал я. — У нас есть еще патроны, к тому же превосходного качества. Сегодня вечером мы увидим их в действии.

— Да, почувствовав белых, хищники могут и не появиться. Нас они не боятся, а вот вы внушаете им страх!

— Увидим, увидим, — успокоил я его.

Незадолго до захода солнца мы с Казальсом устроили рядом друг с другом два гамака, разожгли посреди поляны огонь, оставив топиться на нем свиной жир, а две открытые банки с топленым жиром расставили по противоположным краям поляны. Рабочие улеглись спать, мы же с заряженными ружьями заняли места в гамаках.

У меня превосходная двустволка двенадцатого калибра системы «чок», заряженная патронами, содержащим по 5,5 граммов пороха, наполовину тонкого, наполовину экстратонкого помола, и 20 картечин из твердого свинца типа «чиллешот». Для охоты на хищников пулям я предпочитаю свинец.

У Казальса на этот счет иное мнение. Ему я отдал, учитывая обстановку, свой небольшой карабин калибра 11 миллиметров , заряженный патронами с медной гильзой и удлиненной пулей. Помимо патрона в стволе в ложе имелся магазин на шесть патронов, подававшихся спиральной пружиной автоматически после выстрела. Это было отменное ружье, которое за исключительную точность и невероятную пробивную силу я ставил выше «винчестера» и брал обычно на охоту за быстроногими горными козлами или кабанами.

В семь часов вечера луна уже так ярко осветила поляну, как будто над ней зажглась «свеча Яблочкова» [8], а мы очутились на дне широкого колодца, стенками которого служили стволы гигантских деревьев. Где-то вдали завели свою серенаду обезьяны-ревуны. Им вторили выпи и жабы. Но вблизи нас — сплошная тишина. Сном праведников блаженно спали китайцы. Бодрствовал лишь наш «храбрец» Морган, дрожа всем телом и выбивая зубами дробь.

Прошел час, другой. В полной тишине слышалось лишь тиканье часов. Хотелось курить, но «мучитель» Казальс категорически запрещал делать это. Время тянулось томительно долго. Я устыдился своего нетерпения, когда вспомнил, как мой друг, неустрашимый Пертюизе, проводил под открытым небом сотни ночей, выслеживая одного льва. Разве можно сравнить мои мелкие неудобства, связанные всего лишь с ожиданием презренной кошки — ягуара, с теми опасностями, которые поджидали на охоте черного гиганта из Ореса.