© Владимир Положенцев, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

7.03. Уже несколько минут назад самолет главкома ВВС должен был находиться в воздухе и держать курс на Моздок. Однако его двигатели вяло, и монотонно вращались на холостом ходу, а трап, придвинутый к закрытому люку, заносило крупным мокрым снегом. Генерал задерживался, хотя накануне мне несколько раз звонил начальник его пресс-службы подполковник Геннадий Лисенков и кричал в трубку: «Вылет ровно в семь. На полминуты опоздаете, без вас улетим». Теперь Гена нервно топтался у крыльца КП и барабанил пальцами по пухлой кожаной папке, зажатой под мышкой. Он был в гражданке – черной меховой шапке и невзрачной синей куртке, из-под полы которой одним концом выбивался полосатый, видимо домашней вязки шарфик. Мех неведомого зверя намок и слипся. С него на запотевшие Генины очки спадали крупные капли. Мы, журналисты, промеж себя посмеивались – это Лисенков специально под простолюдина вырядился, чтобы чеченские снайперы на мушку не взяли. Шутили и волновались. Не потому что предстояло лететь на войну, а наоборот думали: вот приедет Степаныч и даст нам отбой. Хотя и понимали, что вряд ли. И так на информационном фронте полный провал – и по ящику и в газетах сплошная дудаевская пропаганда. Вернее удуговская. Что и говорить, Мовлади не сидел, сложа руки.

Журналистов для поездки в Грозный отобрали немного: две съемочные группы программы «Время» (в каждой корреспондент и оператор без видеоинженера и звуковика), корреспондента Интерфакса Виталика Джибути и двух газетчиков – Сашу Будберга из «Московского комсомольца» и какую-то девицу из «Комсомольской правды».

Дверь КП открылась, и на крыльцо вышел заместитель Лисенкова майор Александр Дробышевский. Он, в отличие от своего начальника, был в военной форме ВВС. К тому же не в зимней шапке, как другие офицеры, ожидавшие Дейнекина, а в лихо изогнутой, аля Паша Грачев, фуражке, напоминающей мини трамплин.

– Заходите в ЗАД (зал для делегаций), главком задерживается.

Мой коллега и друг, тоже спецкор ОРТ, Шура Оносовский не двинулся с места и проворчал:

– Чую никуда мы сегодня не полетим. Может, сразу разъедимся? У меня ребенок болеет. Хорошо хоть машины не отпустили.

В двух редакционных «четверках» берегли от сырости себя и видеоаппаратуру наши операторы.

Майор подошел к нам с Шуриком.

– Петра Степановича вместе с Колесниковым в Кремль вызвали. Кажется, ночью дворец Дудаева взяли.

– Кажется, – махнул рукой Оносовский.-В пресс-службе ВВС работаешь, а ни хрена толком не знаешь.

Дробышевский не обиделся. Мы давно работали с летунами и немало хорошего друг для друга сделали.

– Кому в Кремле в такую рань быть? – продолжал ворчать Шура. – Дедушка, наверное, еще седьмой сон видит.

– Кто-нибудь, там, да и есть, – повернулся к нам спиной майор, давая понять, что не желает продолжать бессмысленный разговор. – Пошли в ЗАД.

В зале было тепло и не многолюдно. Уютную атмосферу создавали несколько неярких настенных светильников и работающий телевизор.

Начались энтэвэвшные новости. Во первых строках ведущего, разумеется, информация из Чечни. Ни слова о взятии дворца. Только, «по некоторым данным, федералы блокировали здание Совмина и гостиницу „Кавказ“, повстанцы оказывают яростное сопротивление». Затем на экране появилась небезызвестная Елена Масюк с обломком стабилизатора от авиабомбы в руках и, как всегда эмоционально, стала рассказывать о ковровых бомбардировках населенных пунктов близ Бамута.

– Вот ведь… – нехорошо выругался, несмотря на присутствие дамы из «Комсомолки», майор Дробышевский. – Она же показывает хвост от САБа, осветительной бомбы! Четвертые сутки по всей Чечне сильные туманы, какие ковровые бомбардировки! Мы вообще в воздух не поднимались.

– А кто тогда осветительные сбрасывал? – ехидно поинтересовался Саша Будберг.-Сами говорили, у Дудаева авиации не осталось.

– Ох, и штучка, эта Масючка! – поддержал Дробышевского мой друг Шура.-Отольются когда-нибудь кошке мышкины слезы.

Оносовский оказался как всегда прав. Через несколько лет Елену вместе со съемочной группой похитят ее лучшие друзья – «чеченские повстанцы» и продержат в зиндане почти полгода.

Дежурный офицер, тяжело сопя, подошел к телевизору, надавил кнопку выключателя и зажег большой свет. Недружелюбно окинул взглядом пишущую и снимающую братию. В его глазах отчетливо читалось – ну и гады же вы все, журналюги!

Я приблизился к окну. Чкаловский уже посыпало не редкой снежной перхотью, а заносило настоящей метелью. В такую погоду даже вороны не летают, подумалось мне. Словно услышав мои мысли, Гена Лисенков положил мне руку на плечо.

– Нашим асам никакая пурга не страшна.

– Что и требовалось доказать, – пробубнил Будберг, уткнувшись носом в белый ворсистый шарф.

К Тушке главкома подогнали огромный реактивный антиобледенитель и начали обдувать крылья. Агрегат ревел так, что дрожали стекла. Казалось, где-то рядом пытается взлететь штурмовик, привязанный канатом к дереву.

Около девяти на столе дежурного пронзительно зазвенел телефон. Все с надеждой повернули к майору головы.

– Принято! – рявкнул в трубку офицер и кивнул уже нам. – Главнокомандующий только что подъехал к КПП.

Всех журналистов тут же препроводили на борт и усадили в самом хвосте, за засовским купе.

Как только люк за генералом Дейнекиным закрылся, двигатели стали набирать обороты. Метель не унималась, но летчики уверено и быстро заруливали по дорожкам, словно они управляли не лайнером, а автомобилем. Один лихой поворот, второй, третий и самолет замер на взлетной полосе.

– Интересно, – потер ладонью запотевший иллюминатор, сидевший со мной Шура Оносовский, – почему Пушкин сказал, что в Моздок он больше не ездок?

Я увидел, как за его мощным плечом из крыла лайнера выдвигаются закрылки.

– Кажется, в Моздоке на пути в Тифлис у него сломалась карета. Видимо, местная дорога не понравилась.

– Не-ет, – протянул недоверчивый Шура, – что-то более серьезное расстроило Александра Сергеевича.

Шура почти полный тезка великого поэта.

Двигатели заработали на полную мощь, и самолет побежал по бетонке. Через пару минут он пробился сквозь плотное одеяло облаков и во все иллюминаторы влился яркий солнечный свет. В салоне запахло весной. Даже не верилось, что в двух часах лета от Москвы идет война.

На полпути нас растолкал подполковник Лисенков:

– Шеф приглашает.

– Камеру берем?

– Потом.

Петр Степанович Дейнекин, пожалуй, единственный генерал, который вызывал у меня (да и не только у меня) глубокую симпатию. В нем не было ни показной генеральской лихости, ни напускной самоуверенности, ни надменности. Словом ничего солдафонского. Напротив, он производил впечатление человека сдержанного, разумного, вежливого и очень порядочного. Я даже с трудом мог предположить, что он способен кому-то что-нибудь приказать. Однако его подчиненные в один голос утверждали – во время боевой работы он спуску никому не дает.

Главком поздоровался с нами за руки и указал на свободные кресла:

– Не будем сейчас ничего снимать, хорошо?

Мы с Шурой дружно кивнули.

– Ночью дудаевцы ушли из дворца. Центр Грозного наш.

– Ушли вместе с Ковалевым? – поинтересовался Джибути, яростно строча в записную книжку.

– По нашим данным, правозащитники покинули Белый дом уже несколько дней назад.