– Ты хочешь пойти против Великого Иглона?! – отступил на шаг Тористин.

– Нет, я всего лишь хочу найти и наказать убийцу брата и спасти тех, кто здесь остался от унижений, которым их теперь подвергнут поселяне. К тому же нам не обязательно показывать остатки записей сразу. Возможно, Правитель и без этого с нами согласится.

– Верно, верно! Он прав! – закричали остальные орели.

– Что ж, – развел руками Тористин. – придется, видно, и мне с вами согласиться.

– Тогда летим! – воскликнул Лоренхольд. – Я покажу вам, как подобраться к гнездовине Старика незаметно. И хотя нам нечего таиться, потому что правда на нашей стороне, все же лучше пока не привлекать к себе внимания.

– Летим, – кивнул головой Тористин, расправляя крылья. – Сделаем это немедленно! Заберем проклятые обломки, пока этот хитрец не перепрятал их получше!

И орели бесшумно полетели вниз, к подножию скалы.

* * *

Торлиф шел по Гнездовищу с легким сердцем. Его желание исполнилось! Летающих орелей в поселении больше не осталось! Те, семейные, которые забились в свои гнездовины, не в счет! Эти не станут задирать нос и кичиться огромными крыльями. Теперь они будут сидеть тихо и, если захотят сохранить свои семьи, то о Сверкающей Вершине придется забыть навсегда! Отныне поселение снова будет жить только своей жизнью.

С растущей радостью в душе наблюдал Торлиф, как в мгновение ока исчезли и были запрятаны подальше орелинские одежды. Он прислушивался к разговорам, которые вели, собравшись в кучки, его сородичи, и ликовал, потому что малейший промах, едва заметное неосторожное слово или неудачная шутка вчерашних блистательных гостей были вспомянуты и преувеличены в свете новых событий.

Ах, какой умница этот Летающий парень!

Одним махом он начал и завершил то, к чему Торлиф не знал, как и подступиться! Сколько бессонных ночей провел старейшина, перекатываясь с боку на бок на своем ложе, но так и не смог придумать способа, как заставить высокомерных гостей проявить себя во всей красе. Уж на что только он не отваживался! Пока никто не видел, как можно небрежнее разливал Серебряную Воду на самых видных местах, тайком срывал покрытия с гнездовин самых скандальных поселян, но все эти мелочи чудесным образом исчезали, не вызывая даже незначительного недовольства ни с одной, ни с другой стороны.

И вдруг, такая удача!

Вот уж воистину, сказано – сделано! И не какая-то мелкая ссора из-за сбитых листьев, а убийство!!!…

Конечно, само по себе оно не повод для ликования, и Торлифу было даже немного жаль того мертвого бедолагу, погибшего, скорей всего, случайно. Но из жителей Гнездовища никто такого не мог совершить, даже глупый Нафин, и совесть поселян чиста, зато избавиться от Летающих эта смерть помогла.

Сейчас они, наверное, спешат к своим Иглонам, чтобы пожаловаться, но те не так глупы и не затеют серьезного конфликта. Скорей всего, просто прекратят всякие отношения после того, как пожелают расследовать все обстоятельства смерти своего орелина.

Против этого Торлиф не возражал. Пожалуйста, сколько угодно! Он ни минуты не сомневался в том, что Великий Иглон рассудит так же, как и он сам и признает смерть результатом несчастного случая. А потом жизнь вернется в привычную колею. И самое приятное во всем этом то, что он, Торлиф, здесь совершенно не при чем! Никто из поселян, как бы ни обернулось дело, не сможет упрекнуть его в развязывании ссоры, никто не ткнет пальцем и не скажет: «это он первый начал». Нет! Торлиф – умница! Торлиф ни разу не повысил голоса, говоря с Летающими, зато был прям и честен, и отстаивал достоинство свое и своих сородичей. Даже теперь, когда распаляя самих себя и заводя друг друга, поселяне все злее и злее обсуждали тех, кого еще утром привечали, как лучших друзей, он только молча слушает, не раздувая еще больше уже бушующий пожар.

Но один неприятный момент все же был. Так, незначительное темное пятнышко, которое следовало, однако, прояснить. Тот кричащий орелин упомянул, что на заднем дворе Стариковой гнездовины спрятаны обломки Генульфовой пещеры. Самому Торлифу до них дела не было – он все равно не умел читать. Но тот факт, что Старик, вечно уверяющий всех, что от пещеры ничего не осталось, тем не менее, прячет у себя её обломки, настораживал. В другое время старейшина и на это не стал бы обращать внимания, но, если орели со Сверкающей Вершины затеют расследование, он должен быть уверен, что с этой стороны никакого подвоха не будет.

Зная, что Старик днем обычно спит, Торлиф бесшумно подошел ко входу в гнездовину и заглянул внутрь. Странное дело, там никого не было! Куда же он мог подеваться? Может быть, пошел на задний двор перепрятывать то, что не должно было быть найдено?

Старейшина прислушался. Так и есть! На заднем дворе кто-то возился. Ох уж эти тайны, тайны!… Неодобрительно покачивая головой, Торлиф обогнул гнездовину и там замер, как вкопанный.

Несколько Летающих орелей, из числа тех, что утром затеяли ссору, а потом гордо удалились домой, вытаскивали из земли камни разного размера, обтряхивали их и что-то там читали, причем так увлеченно, что не замечали ничего вокруг!

У Торлифа потемнело в глазах. Так эти безупречные гордецы еще и воры! Он набрал в грудь побольше воздуха и что есть силы заорал:

– Сюда! Сюда! Жители Гнездовища, сюда! Тут воруют!…

Летающие в страхе подскочили и, схватив несколько камней, хотели, было улететь, но Торлиф в два прыжка настиг того, что был к нему ближе других и вцепился ему в руку.

– Нет, не улетите! Сначала вы объясните нам, что здесь делали!

Молодой орелин отчаянно вырывался. Другие, не успев улететь далеко, вернулись за своим товарищем, но тут через ограду перескочили несколько поселян, привлеченные криками, и кинулись на помощь старейшине.

Завязалась потасовка.

Никогда не дравшиеся орели, неумело толкали друг друга, пока несколько ощутимых и болезненных ударов не разозлили их настолько, что руки сами собой сжались в кулаки. Теперь это была уже не потасовка, а настоящая драка! Преимущество Летающих, которые могли в пылу схватки взмывать в воздух и оттуда наносить неожиданные точные удары, скоро сошло на нет из-за все прибывающих к месту побоища поселян. Уже появилась первая кровь, вытекающая из чьего-то разбитого носа, уже первые поверженные отползали в стороны, держась за подбитый глаз или тряся рукой, угодившей со всего маха в каменную стену гнездовины. Уже пыль, поднятая дерущимися, укрыла их полупрозрачным серым облаком, и только злобное рычание да глухие удары слышались перепуганным зрителям, сбежавшимся к ограде, когда чья-то тень перемахнула с улицы во двор и ринулась в самую гущу сражения. А через мгновение страшный крик взлетел над Гнездовищем, и все разом стихло.

Боясь пошевелиться и затаив дыхание, смотрели поселяне, наблюдавшие за дракой, на оседающее пыльное облако. Страшная картина открылась их взорам! У ног расступившихся орелей лежал тот самый юноша, который утром обвинял их в убийстве своего брата. А прямо над ним замер бледный до синевы Кантальф. Его рука все еще сжимала сверкающий клинок. Тот самый, который когда-то бескрылые из Долины подарили на свадьбу Усхольфы – одной из дочерей их прародителя. Тот самый, который Тевальд выпрашивал у Торлифа, чтобы украсить свой дом, в котором подрастал Нафин, и Метафта была еще веселой и полной жизни орелиной! Тот самый, который пронзил сердце Лоренхольда, наполненное болью по погибшему брату и навсегда соединил его с ним.

– Что это? Что это? – бормотал Кантальф, перебегая глазами с одного лица на другое. – Я же хотел его только оттолкнуть! Я не знал, что так получится! Он что?… Он разве умер?… Я не хотел! Я, правда, не хотел!…

Выронив клинок, он бросился бежать, расталкивая толпу у ограды, и скоро пропал из вида. Остальные стояли молча, не веря своим глазам, и потрясенно смотрели на мертвое тело.

Первым опомнился Тористин. Он упал возле Лоренхольда на колени и, схватив его безжизненную руку, закричал, обращаясь к своим: