© Виктор Курьянов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Аналогичный случай, как говаривал Швейк, произошел со мной в Самарканде в 1967 году. Только потерял я времени намного больше, чем Светлана Штеба, которая будучи в Нью-Йорке сначала для удобства сократила свое имя до Лана, потом не стала возражать официанту, который переспросив, назвал её Лена, а записал Глена. Она ждала кофе, а официант орал минут 10, когда эта чертова Глена заберет свой кофе.

Я же потерял не десять минут, а десять суток как тёмная личность. Произошло это так. Во-первых, я сам плохо произношу свою фамилию (картавлю), даже русские с трудом меня понимают, а уж узбеки тем более. Мне надоело, что меня по десять раз переспрашивают, поэтому, в очередной раз, сдавая сумку в камеру хранения на вокзале, я назвал приемщику всем понятную фамилию «Иванов». В этот же день поздно вечером меня задержал милицейский патруль (в первой поездке по Азии я ночевал на вокзалах). Забрали как бродягу без документов в отделение, – вещи и документы, чтобы не украли, я во всех городах сдавал в камеры хранения. Увидели жетон, привели на вокзал. Подаю жетон кладовщику, называю фамилию: «Иванов». Возвращаемся в отделение с вещами. Достают паспорт: «Курьянов», а студенческий билет вообще на третью фамилию. Выходит – жулик, да ещё матерый! Причем у меня, 17 – летнего парня, было с собой 1200 рублей. Большие деньги по тем временам и для взрослого.

Как рассказывал в камере уборщик служебных помещений, бродяга с легкой умственной отсталостью из Перми, начальник спецприемника, подполковник Вечорик, в первый день ходил по кабинету, довольно потирая руки: «Похоже, крупная птица попалась!».

Каждый день вызывал на беседы. Но, несмотря на явный компромат – подделка студбилета и нехорошая телеграмма из Томска – подполковник в меня и мои планы на будущее поверил, отпустил с миром.

После окончания института в 1974 году получил направление в Обнинск. Ничего хорошего от распределения на работу не ждал, уже было намерение искать работу самому, чтобы получить жилье, но все-таки поехал. Все равно сначала надо было взять отказ, чтобы потом получить в министерстве «свободный диплом». Из Москвы в Обнинск доехал на электричке. Походил немного по городу, пообедал в ресторане. Город ничего интересного собой не представлял. Институт был огорожен колючей проволокой, что тоже симпатии не прибавило. Почитал объявления и приказы в холле, увидел фамилию соседки по общежитию в приказе о выговоре. Обеденный перерыв в институте закончился, и я зашёл в кабинет начальника отдела кадров.

– Вот моё направление, хотелось бы узнать о зарплате. И главное, какие перспективы на квартиру?

– Это тебе здорово повезло, что я после обеда, – ответил начальниках, ковыряясь в зубах спичкой, – я вообще с молодыми специалистами не разговариваю! Вас инженеров, как собак нерезаных! Вот сейчас кинь палку в окно – в инженера попадешь!

Перспективы у тебя – 120 рублей оклад и койка в общежитии. Через пять лет получишь право стать в очередь на квартиру, если женишься. А вот, если бы ты был сантехником 5-го разряда или станочником, то тогда бы я с тобой и о зарплате поговорил, и о квартире.

– Ну, что же, хорошо. Напишите тогда отказ.

– А это с удовольствием!

Пригласил меня как-то осенью 1974 года на охоту свойственник, муж моей двоюродной сестры. Дело было в Западной Сибири, охота предстояла на рябчиков. Погода стояла великолепная: тепло, солнечно, одним словом – золотая осень. Сашка подстрелил одного рябчика. Я же ничего не добыл – оказалось, что у старого ружья, которое мне дали, искривлённый ствол. Но набегался по сопкам, впервые испытал азарт охоты – был в восторге. Даже один рябчик – хозяйке пришлось добавить собственную курицу – придал густому супу с лапшой необыкновенный аромат. После изрядно выпитого количества водки хозяин дома решил показать мне семейный альбом, в те годы это была почти обязательная процедура, особенно при знакомствах, или при встрече друзей после разлуки.

Выпивать при этом мы не переставали. После фото каких-то, неизвестных мне, родственников и детей дошла очередь до фотографии хозяина в военной форме.

– А это я в Бухаресте, в 42-м году.

– Ну, тогда за взятие Бухареста! И мы тут же выпили.

– Только дядя Володя, с годом ты напутал, Бухарест мы не могли взять в 42-м году?

– Я и не брал. Меня в том году в армию призвали, привезли нас в Бухарест на обучение. В первое увольнение пошел в фотоателье, чтобы послать снимки родителям и родственникам в деревню. И только тут, наведя пьяные глаза на резкость, я увидел, что форма – не наша! Оказалось, что дядя Володя воевал в румынской армии! И фамилия у него Маринеску, а Моряк это переделка на русский лад. В 43-м под Сталинградом попал в плен. Затем лагерь и ссылка в Нарым. Там женился на такой же ссыльной русской женщине, так и остался в Сибири.

Работая в Коломне фотографом, я иногда заходил в мастерскую по изготовлению фотокерамики, то есть фотографий клиентов на металлических или керамических овалах для памятников. Заказы выполнялись в течение 2—3 месяцев. Ну, а где дефицит, там возможность получить деньги сверх тарифа, за срочность. Поэтому «керамисты» выпивать начинали с утра. Соответственно, и друзья приходили такие же любители выпить. Как ни странно, был среди них и нарколог. И вот как он их воспитывал. Скинулись мы в очередной раз по рублю, водка тогда стоила 3—62 или 4—12. Нарколог взялся разлить, налил мне и себе, по 150 грамм, а Сереге и Володе по 100 грамм. Те с неподдельным изумлением уставились на него, ведь в пьющих компаниях к разливу относятся очень трепетно, сам ты можешь попросить налить себе поменьше, но без согласия и просьбы налить меньше – оскорбление. Сергей от обиды даже заикаться стал, но постарался выразиться культурно:

– Слава, а чей-то ты, это ты как-то неравномерно наплескал?

– Мы с Виктором – пьяницы, а вы алкоголики, вам много нельзя!

Пригласил меня как-то Шабунка на свою дачу – немного потрудиться. Не столько помощь ему была нужна, а просто одному скучно работать. Заехали на базар, он купил для нас свинины на шашлыки, ну а я, заодно, купил себе домой мясо на борщ. Свинину я замариновал, и чтобы мясо не испортилось, положил оба пакета, с шашлыком и куском говядины, в ведро под кран с холодной водой. На ворону, которая крутилась неподалёку, мы внимания не обратили. А зря! Твари они наблюдательные.

Через какое-то время мой друг закричал: «Чёрт, ворона вроде мясо стащила!» Гляжу, действительно, ворона в стороне дербанит полиэтиленовый пакет. Шабунка подбежал к ведру, поглядел и говорит: «Курьянов, это она твое мясо украла!» и пошел назад. Пришлось мне самому спускаться со второго этажа, отогнать ворону и укрыть мясо более надежно. Вот так относятся литовцы, столетиями жившие на хуторах, к чужой собственности.

Шабунка зарабатывал подрядами на строительные работы. Если конкретно, то красил водонапорные баки в колхозах и совхозах, сначала в Литве, а затем на просторах необъятной России. В юности он окончил техникум, поступал во ВГИК, хорошо знал литературу и русский язык, гордился этим знанием и всячески это подчеркивал. Но все это с литовским, а, может, с индивидуальным привкусом.

Так однажды, заключив договор, он попросил, чтобы деньги в кассе были в такой-то день после обеда, так как работу он сделает до обеда и ему надо ехать в другое место. Когда он пришел за деньгами, то директор удивился: