Когда меня выели из учительской, ко мне подбежал старый унтер Потапыч, коий ощупал меня со всех сторон, обнял, расцеловал и, тряся за плечо, почти что воскликнул:
- "Ну, - Граф! Ну, молодец! Глянулся ты! Глянулся самому Феликсу Эдмундовичу! Ты не думай, он же из благородных, - из НАШИХ! Такой же шляхтич, как ты.
Ему, - главное - чтоб Порядок! Чтоб... Ну, ты понял! Глянулся ты ему. Глянулся! Принимай отряд, Граф! Теперь ты - командир над всеми ребятами твоего возраста. Принимай отряд, Коля! Клаус..."
Я шел за Потапычем, а ноги у меня были, как ватные. Я шел и плакал, я знал, что - ВЕРНУЛСЯ.
Это - мой Дом. Это - то место, где еще нужны Рыцари. И придет день, когда мы наведем тут Порядок. А я найду их... Я их помню. Я помню взгляд Феликса Эдмундовича, коим он следил за мной, когда я смотрел на показанные мне фотографии.
У нас - что-то вроде негласного договора. Я выучусь и исполню любой Приказ Феликса Эдмундовича. А он мне отдаст всех этих. Всех - до единого. И смерть их не будет легка.
Ни одному из них я не пущу пулю в голову. Я... Я знаю, что я с ними сделаю! И с ними, и с их покровителями. Из этого... Из Ленинграда и области. А потом я поеду в Германию.
Мне очень нужно поехать в Германию!
Бейт
Жрица
The Enchantress
La Papesse
Die Hohepriesterin
Цикл Пользы - Зарождение
Валансьенн - 1147 год
Меня разбудили колокола. Я приоткрыл глаз. Сквозь слюдяное окошко пробивался робкий рассвет. А колокола били, звонили на все голоса: "Вставайте, вставайте, провожайте Героев на Правое дело!" Я отсюда услышал, как в городе распахиваются ставни, кричат петухи, да собаки брешут на такой шум.
Рядом со мною заворочалась моя жена. Ну... Не совсем жена. Я наследный граф Александер ван Геннегау живу с Ребеккой - дочерью торговца сукном Исаака из Валансьенна.
Это - не мезальянс. Я - младший из четырех сыновей моего батюшки и вероятность того, что из наследного графа я стану - граф истинный скорее теоретическая. Исаак же - самый богатый человек в моем городе. Я же градоначальник. Я охраняю гешефт и все привилегии моему тестю, он ссужает деньгами мою городскую управу.
Много раз кюре намекал мне, что - не стоит Бога гневить. Да - я христианин, она - иудейка. Я - Власть Светская в сием городе, ее отец Власть денег. Неужто нельзя крестить "эту жидовку и не подавать соблазн пастве"?
Много раз местный раввин заводил разговор, - "Все что Господь ни делает - все к лучшему. Ты любишь девицу, она любит тебя, душами вы прилепились друг к другу. Почему б вам, синьор, не прийти к Вере Истинной? Девица живет с вами в Грехе, что печалит ее благословенных родителей, а вам - все равно..."
Нет. Не все равно. Я - Рыцарь. А стоит мне принять Обрезание и конец. А я ничего, кроме как - воевать, не умею. Не приучен я к этому. Почитай с четырнадцати лет я в седле - служу моему Императору и Германской Империи. Пятнадцать лет я в седле...
Три войны. Пять шрамов. Однажды был взят в плен. Бежал. Сам взял в плен с десяток баронов противника. Получил за них большой выкуп. На деньги сии возвел Храм Пресвятой Богородицы и подновил стены моей родной крепости. Люди мои - молятся на меня. А я...
Я не могу найти себе места. Видите ли...
Все три прошедших войны мы - германские бароны вели с преступною, наглою Францией. Я сам - говорю по-французски. У моего города французское имя. Я лучше понимал язык моих врагов на сих войнах, чем моих командиров, присланных из Германии.
И вместе с тем... Французы, входя в наши - немецкие города, страшно в них зверствуют. Что делают с женщинами - и так ясно. Но они же ведь не оставляют в живых ни стариков, ни детей! Лишь пленных немецких рыцарей, за коих можно взять выкуп...
Господи, я спрашивал у кюре - люди ли это, иль - созданья нечистого, коий придал своему адскому воинству людской вид? Кюре лишь развел руками и отвечал, что всех франков ждет суровая кара за ими содеянное... Потом. На Страшном Суде.
Я не знаю... Я плакал, я исповедовался кюре, что я не готов ждать Конца Света. Вся эта французская мразь будет гореть у меня - здесь и сейчас, - за все слезы, страдания, Кровь моих подданных...
Всякий раз, когда я брал их ненавистные города, я жег их до тла, а жителей предавал огню и мечу... Я - Рыцарь. Я не могу и не желаю обрезываться, ибо тогда я не смогу мстить за всех НАШИХ...
Так и жил я до тех пор, пока к нам не пришла проклятая ОСПА. Меня, моего отца, старших братьев моих - Господь миловал, но вот милую матушку... Я рыдал, я молился, я бился головой об алтарь, чтоб Господь смилостивился и спас Ее - самую главную и любимую для меня Женщину...
Но она умирала... И тогда я дал Господу - самую страшную, последнюю Клятву: ежели мать моя встанет на ноги, я отправлюсь в Землю Обетованную Спасать Гроб Господень. И так как в Крестовый Поход христиане ходят без различия Крови и подданства, я...
Я - Дал Клятву, что - ради матушки я встану в один - общий строй с ненавистными нехристями из трижды проклятой Франции! Все слышали мою клятву. Весь город. Мой - подвластный мне город.
И стоило мне поклясться, как прибыл гонец из замка моего отца в Монсе с известием, что матушке стало лучше... И весь город мой узрел в сием - Перст Божий. А я стал готовиться в Крестовый Поход.
Ревекка моя могла бы стать христианкой. Но она сказала мне как-то, "Во что Веришь ты, Рыцарь? В Гроб?! А я - в Храм Божий! Ты просишь меня Креститься в Веру твою, чтоб и я Поверила в Гроб?! Рассуди сам - что Святее и Чище: Гроб, или - Храм? И не заставляй меня Верить в Покойника!"
Так и живем мы в Грехе. Я не могу без нее, а она - без меня. Я не могу и никогда не смогу обрезаться, а она - не может, да и не хочет принять Крещение. Я - Грешу, живя в Блуде с жидовкою. Она Грешит, ибо живет в Блуде с гоем... Но сегодня все кончится.
Я и люди мои уходим в Крестовый Поход. Спасать Гроб Господень... В Землю Обетованную. В ее Землю.
Жена моя уже открыла глаза и внимательно смотрела на меня, поглаживая моею рукой свой округлый животик. Наверно в тысячный раз она спросила меня:
- "Куда тебя посылают? Куда тебе писать письма?"
В тысячный раз я ответил:
- "Дед мой комендант Яффской Крепости. Он уже стар и ждет, не дождется меня, чтоб передать мне командованье. Он страшно обрадовался, когда узнал, что оставляет Крепость родному внуку. Я служить буду в Яффе".
В тысячный раз еврейская жена моя поправила меня:
- "В Хайфе. Твоя крепость называется - Хайфа. Она всегда была Хайфой. Там живут наши родичи. Они зовут ее - Хайфа..."
Я устал от этого спора. Кто я? Граф Геннегау. Где моя Родина? В Геннегау. Кому я служу? Германскому Императору.
Почему же враги мои - назло мне зовут меня Граф Александр д'Эно? Почему земли мои они зовут графством Эно??! Почему они всю жизнь твердят, что мы - Франция, временно занятая Германией?!
Не хватало мне только всех этих безумных, бездумных споров - где мне служить, - в Яффе, или же - в Хайфе! Дед мой защищал сарацинскую крепость Яффу от мусульман. Жители города, что помогали ему на стенах, зовут город свой - Хайфа и говорят, что сарацины переиначили его иудейское имя. Дед же пишет, что пленные сарацины возвели крепость Яффу на окраине горда Хайфы и никто не виновен в том, что город впоследствии вполз на сарацинскую крепость, а крепость та раскинула стены вокруг иудейского города!
Кто я?! Фон Геннегау, или - все же д'Эно?! Куда я еду служить: в Яффу, или же - в Хайфу? Господи, просвети меня, темного - где у нас завершается Германия и начинается Франция?! Где у них - конец Палестины и начало Израиля?! У меня странное чувство, что я шило меняю на мыло. Из огня, да в полымя. И моя собственная жена столь же ненавидит арабов и сарацин, сколь я - ненавистную Францию.
Я видел пленных сарацин, привезенных паломниками из Палестины. Я не узрел большой разницы в них и внешности моего тестя. Впрочем, разница есть - тесть мой иудей лишь на четверть. А на три четверти он... Теряюсь сказать - француз, или немец.
