- Сомнительную?

- Конечно. Ведь если миров бесконечное количество, то за конечное время Контакт обязательно был бы установлен. К сожалению, видим, что это не так. Но к делу!

- Если вернуться к делу, то надо доказать, что мы единственные во Вселенной.

Только оценив себя как единственное и бесценное существо во Вселенной, мы будем кому-то нужны и интересны. Это наш единственный шанс на Контакт. Но если окажется, что мы и впрямь единственны, то мы опять ничего не теряем, кроме иллюзий. Очень рационально. Вообще второе следствие из леммы - это беспроигрышный вариант действий.

- Но он неосуществим.

- Почему?

- Как вы убедите ученых?

- Я потому и сказал "научно доказать". Гипотеза о единственности разума уже высказывалась и, следовательно, революционной не является. Неужели с помощью научных терминов и инструментов логики вы не сможете убедить массу ваших коллег? Не верю! В науке, где можно проверить далеко не все, что сделано другими, где установки уникальны, где обсуждение результатов опыта занимает в сотни раз больше времени, чем сам опыт, где теоретики не понимают друг друга даже в одной области знания. Если хорошо взяться, они поверят... Заметьте, что и при Птолемее, и при Копернике модель мира многих устраивала. Измеряемая природа прекрасно укладывается в множественную мозаику наших научных представлений.

- И вы предлагаете использовать эту веру в науку для доказательства ложной теории - единственности разума?

- Нет. Я предлагаю использовать науку по прямому назначению - доказать, чтобы проверить. Чтобы наука сама стала инструментом достижения цели. Доказав, что наш разум единствен, получить экспериментальное опровержение этого доказательства. В виде Контакта.

Профессор теперь тоже расхаживал по комнате. Время от времени он поднимал взгляд к окну.

- А ведь это заговор, Ковалев, - сказал он вдруг, остановившись.

- Неважно. Всякое новое дело - заговор нескольких против многих, отвечал Ковалев. - Главное, чтобы люди поняли смысл этой надписи: "Бога нет - есть ты!" Только ты, единственный, несравненный, неповторимый, венец творения. Человек! Больше никого.

- И что тогда? - закричал профессор. - Только что говорили о морали, этике и тут же предлагаете насаждать знания с помощью заговоров.

Снизу постучали. Голос Ираиды Антоновны донесся: "Довольно кричать. Невозможно. Радио переорали. Обед готов. Спускайтесь, я подаю рыбу".

- Что тогда? - шепотом заговорил Ковалев. - Тогда, может быть, мы сами увидим тысячи примет Контакта вокруг нас. Потому, что мы будем иные, и зрение у нас будет другое, и все другое...

Ковалев поставил доску на место, на полку. И снова профессору показалось, что он увидел трещинку в каменной стене леммы. Ему вновь вспомнилось: они уже выворачивали к шлагбауму, к КП на выезде из дельфинариума, грузовик тряхнуло, мотор взревел на подъеме, и кто-то спросил: "Что это с Альфой?" И все смотрели, смотрели, смотрели, как дельфин метался по вспененному квадрату воды. "Чувствует, что бросили", сказал тот же голос. И на него закричали, замахали руками. Потому что если "чувствует и знает", то это полное поражение, бегство, это значит, что нужно бить кулаками в крышу кабины, разворачиваться и возвращаться, выкидывать рюкзаки и чемоданы. Снова биться головой о стену непонимания, о стеклянную стену воды, разделяющую нас с Альфой, бить кулаками в гудящие корпуса приборов... Нет, Альфа, нет... Сострадание и любопытство.

Трещина бежала по голой скале леммы. Профессор заметил, что стоит у полок и барабанит пальцами по портретику Вольтера.

- Вы понимаете, конечно, - сказал он, - что ни опубликовать, ни изложить такую ересь невозможно в научном мире?

Ковалев кивнул.

- Меня это не беспокоит.

- Конечно. Ведь вы предлагаете науке доказать вещь, которую доказать невозможно, ставите неразрешимую задачу. В домино это называется "рыба", Ковалев. Доказать недоказуемое, чтобы получить в награду Контакт.

- В награду? - спросил Ковалев.

- Конечно. Ваша лемма, второе следствие и прочее ничем не лучше нашего ожидания. Мы ждем помощи, вы обещаете награду. И предлагаете заговором достичь благоденствия. Сначала стать как боги, а потом получить Контакт, как конфетку - в подарок.

- По крайней мере, я думаю о пользе, о прогрессе человечества...

Беглай засмеялся.

- Это самый последний аргумент всякого спора. Оставьте. Вы хотите доказать неправду, оправдав это высшей целью. Вот почему вас не волнуют научные публикации. Вам нужно несколько человек, свято верящих в идею и доказывающих великий постулат единственного разума. Старая схема, Ковалев: вера, пророк и несколько завербованных им апостолов.

- Не знаю... - сказал Ковалев растерянно. - Но смотрите: чтобы разбить меня, вы прибегаете к доводам морали, которые еще сегодня утром отрицали. Следовательно, первый шаг уже сделан. Подумайте. Я оставляю вам текст статьи и скорого ответа не жду.

Ковалев вынул из портфеля пачечку листов и положил на стол. В дверях он обернулся:

- Кстати, вы знаете, как называл дельфинов Мопассан? "Клоунами моря".

Беглай вздрогнул. Ковалев уже сбегал по лестнице. Профессор откинул штору и поглядел в сад. Ветер пахнул в лицо всеми запахами лета. Тонкие листочки статьи залистались, потом взлетели и закружились по комнате.

Профессор равнодушно оглянулся на беспорядок.

"Сквозняк, - думал он. - Забавно, если бы эти головоломки оказались правдой. Тогда не важно, сколько человек уверится в единственности человеческого разума во Вселенной. Достаточно и одного человека. Теория относительности была создана в маленьком закутке патентного бюро... Достаточно одного человека".

Ветер все шумел в листве. Пятна света плясали на раме окна. Он бросил взгляд на доски подоконника. Отвернулся, потом посмотрел снова и вцепился руками в край доски.

Плоские нечеткие тени шевелящейся листвы не были беспорядочны. Они ложились правильными узорами. Треугольники, цветные квадраты, построения геометрических теорем, бледные коды сигналов Контакта, так хорошо знакомые Беглаю, но в каком-то новом незнакомом сочетании. Дерево? Язык дерева?